Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 5

Ниси смотрела на это с улыбкой — какой смысл трудиться над предметами мебели и обихода, если они могут заказать всё то же самое, выполненное лучшими мастерами страны? Но, с другой стороны, если это доставляет ему удовольствие…

Порой она чувствовала себя виноватой и перед Андо тоже. Жители его родной деревушки отчаянно ему завидовали — ещё бы, много ли таких людей, кому выпадает удача связать судьбу с богатой женщиной благородного происхождения?! — однако принесло ли это ему большое счастье?

Попав в дом жены, он лишился возможности видеть своих родных и вообще выходить за пределы дома — таковы были правила, установленные для подобных случаев — и если Райко жаловался, что его считают существом низшего сорта, то Андо был таковым вдвойне. Дети жены относились к нему, в лучшем случае, как к ещё одному слуге, её гости смотрели на него как на забавную зверушку.

Однако он никогда не высказывал претензий и сохранял хорошее расположение духа.

Неужели он мог любить её так сильно, чтобы пойти на всё это?

Поначалу Ниси, привыкшая к тому, что мужчины благородного происхождения буквально засыпают женщин излияниями своих чувств, не могла понять, что у Андо на уме — он ни разу не говорил ей о своей любви и не выражал почти никаких эмоций.

Однако это же и привлекло её в нём после разочарования в столичной жизни с её лицемерием.

К тому же, в конце концов Ниси пришла к выводу, что поступки говорят лучше любых слов.

Ради неё Андо даже смирился с тем, что у него никогда не будет детей… по крайней мере, он сам так считал, а разве может быть что-то худшее для мужчины?

В действительности Ниси с самого начала решила, что дети у них с Андо всё-таки будут, как бы ни отнеслись к этому окружающие, однако не торопилась сообщить об этом решении мужу. Почему? Она не понимала сама.

Все считали её милосердной, однако, быть может, в глубине её души скрывались те же коварство и жестокость, о которых сокрушались поэты и писатели, выводившие горестные строчки о женщинах с сердцем как камень, играющих мужчинами, как игрушками?

Ниси чуть усмехнулась этой мысли.

Андо отвлёкся от своей работы — он расписывал очередную шкатулку — и скосил на неё взгляд.

— Почему ты так смотришь на меня? — спросил он с лёгкой улыбкой.

— Просто, — улыбнулась в ответ Ниси. — Смотрю.

Она думала о его внешности: пышные, слегка вьющиеся каштановые волосы, борода, загорелая кожа, карие глаза, глядевшие с лаской… это было далеко от канонов столичной красоты, ближе всех к которой был бы Райко, если бы не его морщины и угрюмый вид, но по-своему Андо был красив.

Если у него родится сын, ему придётся тяжело: женщина благородного происхождения не захочет иметь с полукровкой дело, а идти в дом к простой крестьянке он, рождённый в богатстве, скорее всего, не захочет сам. Девочке было бы проще… но ведь Ниси пообещала и сестре, и себе, не использовать методы, при помощи которых можно зачать ребёнка определённого пола.

Она наклонилась и подняла одну из уже законченных шкатулок Андо — она была сделана с большим старанием, однако всё же не слишком умело.

— Зачем ты их расписываешь? — спросила Ниси. — Ты ведь знаешь, что получается плохо. У тебя нет таланта.

И снова промелькнуло в голове: зачем я так жестока? Где присущее мне милосердие, за которое меня так хвалят?

Словно что-то вдруг нашло…

Однако Андо, казалось, не обиделся.

— В Аста Энур посредницами между богами и людьми являются жрицы, — сказал он, глядя на жену ясным взглядом. — Наши женщины не могут становиться жрицами, а другие к нам не приезжают, но наши матери всегда говорят, что увидеть богов можем и мы — они приходят, когда мы трудимся, и безмолвно наблюдают за нашей работой. Возможно, это неправда, и придумано нам в утешение, — добавил Андо спокойно. — Но мои чувства говорят мне то же самое.

— А если я её выкину? — спросила Ниси, вертя шкатулку в руках.

— Мне будет жаль. Но не думаю, что это как-то отразится на том, что я ощущаю.

Ниси, наконец, опомнилась.

Она присела на пол рядом с мужем и обняла его рукой за плечи, стремясь загладить свою жестокость.

— Ты чем-то огорчён, я вижу, — прошептала она.

Андо не стал отрицать.

— Сегодня утром здесь было много людей из дворца, — сказал он. — Я разговорился с одним из слуг, и он сказал мне, что в провинции Кану свирепствовала болезнь, умерло много людей.

Он был родом из Кану, и там до сих пор жили все его родственники, видеться с которыми он больше не мог.

— Ты хочешь поехать к своей семье? — спросила Ниси.

— Нет, что ты, — возразил Андо. — Я не имею право нарушать закон. Но если бы ты могла послать кого-нибудь из слуг, просто чтобы узнать, как…

Он замолчал и уставился на свою недописанную шкатулку.

Ниси потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение.

— Я поеду сама, — сказала она.

Андо посмотрел на неё изумлённо.

— Это невозможно, — наконец, возразил он. — Ты не можешь…

— Я поеду сама, — повторила Ниси твёрдо. — И если твои родители больны или ослабли после болезни, я привезу их сюда. Я знаю, что это запрещено, но я сумею настоять на своём. Пожалуйста, не отговаривай меня, я всё равно сделаю так, как решила.

— Разве я могу? — голос Андо по-прежнему был ошеломлённым, однако привычное спокойствие уже начинало возвращаться к нему. — В любом случае, твоё решение — закон.

— Дело не только в тебе. — Ниси всё-таки решила пояснить причины своего поступка, который со стороны мог выглядеть как странное и не свойственное ей сумасбродство. — Дело во мне… Мне тяжело находиться в столице. Можешь считать, что я ухватилась за возможность сбежать, хотя бы на несколько дней. Хайнэ во дворце, а Иннин не нуждается в моей помощи, да и не примет её, так что, думаю, я могу позволить себе сделать то, что принесёт пользу и тебе, и мне.

— Встреча с сестрой тебя не обрадовала? — спросил Андо, глядя на неё проницательным взглядом.

— Я люблю мою сестру, — возразила Ниси не слишком уверенно. — Но не люблю этот город.

Тоном она дала понять, что не желает больше разговаривать на эту тему, и Андо уловил намёк.

— Твой милосердие и в самом деле не знает границ, — улыбнулся он.

«Вот только милосердие ли это? — промелькнуло в голове у Ниси. — Скорее, попытка загладить вину».

Она отвернулась и подошла к окну, глядя на занимающийся рассвет.

— Я прикажу подготовить экипаж, — сказала она. — И поеду сегодня же.

***

Вход на дворцовую территорию разрешался лишь в определённое время суток, и практически никогда — ночью, поэтому Хайнэ пришлось ждать своего великого часа до самого рассвета. Тот момент, когда на горизонте появлялись первые лучи солнца, возвещающие приход нового дня, считался наилучшим для того, чтобы пересечь границу, отделяющую священную территорию от внешнего мира.

Большое количество стражников, одетых в соответствующие месяцу цвета, выстраивалось по обе стороны от Великих Ворот и стояло в полном молчании, не шевелясь. Тот, кому предстояло попасть во дворец, должен был пройти по этому «коридору», образованному живыми людьми, в полном одиночестве — никогда и никому, за исключением Императрицы, не разрешалось проходить через ворота в чьём-либо сопровождении.

Даран подняла Хайнэ, проспавшего ночь в том самом экипаже, в котором он уехал из дома матери, ни свет ни заря, и вытолкала на улицу, сонного, дрожащего от утренней прохлады, испуганного.

— Повторяй, — приказала она. — Я, недостойный, прошу тебя, Аларес, Великая Богиня, облачённая в солнце, воплотившаяся двенадцать раз, о большой милости — позволь мне попасть в твою обитель. Клянусь, что не оскорблю тебя ни делом, ни словом, ни мыслью. Клянусь, что всё, что я увижу и услышу, навеки останется со мной, как если бы я был глухим и слепым. И да поразит меня огненный свет твоих очей, если я нарушу свою клятву. Если я поступлю так, то пусть сонмы твоих слуг сотрут моё тело в пыль, а душу навеки извергнут в мир пустоты, и она никогда не получит нового воплощения.