Одиссея поневоле
(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевс - Свет Яков Михайлович - Страница 34

— К несчастью, я не могу исполнить ваше распоряжение.

— Вот как? Видимо, вы о себе столь высокого мнения, что ни во что ставите приказы ее высочества, а она повелела ни под каким видом не отпускать этих басурман из Севильи.

— Возможно. Но эти приказы не распространяются на меня. Сеньор адмирал сообщил мне, что ее высочество поручило именно мне заботу об индейцах, пока снаряжается флотилия. К сожалению, в добром здравии лишь один из индейцев — Диего, его я и заберу сегодня. Остальных надеюсь перевезти в Лос-Паласиос во благовремении.

Архидиакон весело расхохотался.

— Черт возьми, вы, оказывается, пройдоха, каких мало на божьем свете. Если ее высочество доверило вам этих халдеев, то я умываю руки. Но от чистого сердца советую вам не доводить меня до крайности.

Дон Хуан учтиво поклонился гостю и не менее учтиво проводил его до дверей.

— Прощайте, брат Андрес, смею надеяться, что вы не скоро осчастливите меня своим визитом.

Как это ни удивительно, но и архидиакон, и священник из Лос-Паласиос остались довольны этой краткой беседой. Во всяком случае мул — а уж он-то знал, когда у его господина отличное настроение, — в этом нисколько не сомневался.

Однако по мере приближения к Иконным воротам дон Андрес становился все более и более мрачным.

— Indignus servus dei sum[23],— бормотал он, покачиваясь в высоком седле. — Да, я недостойный раб господний. Недостойный и тщеславный. Одержав верх в стычке с архидиаконом, я упустил из виду главное. А главное в том, что дела нашего адмирала обстоят куда хуже, чем я предполагал. И чем он это себе представляет. Теперь я окончательно убедился: ключи к Индиям находятся ныне не в монастыре Марии Пещерной, а в Золотой башне.

Tertium non datur[24]

Селеньице Лос-Паласиос ненамного больше родной деревни Диего, той, что стоит в бухте Четырех Ветров на Острове Людей. Оно приютилось на берегах речки Марон. Ленивый Марон, разливаясь по сочным лугам, нес свои мутные воды в Гвадалквивир. Впрочем, порой трудно было понять, кто куда впадал: в часы приливов морские воды заполняли широкое горло Гвадалквивира и соленые волны докатывались до Лос-Паласиос.

Солеными были зеленые маронские луга, солью и морем дышала вся Марисма — болотистое низовье Гвадалквивира.

Хотя чужое было это море и чужая река, но запахи соленой прели кружили голову гостю дона Андреса.

Жили в Лос-Паласиос рыбаки и виноделы и люди иных, порой весьма темных, профессий. Многое о них мог рассказать дон Андрес, но тайна исповеди нерушима, и он лишь сокрушенно качал головой, когда доходили до селения слухи, будто Кривого Пепе повесили за разбой на Кадисской дороге, а Пабло Крадись-На-Цыпочках угодил на королевские галеры не то за контрабанду, не то за угон лошадей из каких-то монастырских конюшен.

Сказать, что дона Андреса любили его прихожане, — значит не сказать ничего. Они готовы были пойти за него и на галеры, и на дыбу, и на каторгу, хотя свои чувства никогда не выражали открыто.

Однако, когда Хорхе Упади-В-Грязь украл и продал в Утрере медный котел из кухни священника, совет старейшин навсегда изгнал вора из селения Лос-Паласиос, и тут уж никакие заступничества пострадавшего священника помочь изгнаннику не могли.

У Диего началась страдная пора. Дон Андрес знал: времени для учения осталось немного. Великая флотилия должна была осенью выйти в Индии, и за каких-нибудь два-три месяца надо было своротить горы. Учили Диего агрономии, кузнечному делу, приемам врачевания, письму и чтению, начаткам богословия, истории и географии.

В саду и в поле его наставником был древний старец по кличке Смотри-В-Оба, в кузнице его обучал хромой молчальник Руис, знаток своего дела и завзятый лошадник. Местные власти не без основания подозревали, что Руис приумножает свои доходы конокрадством, но с поличным его поймать не удалось — ловок был этот хромой кузнец. Он же учил Диего искусству верховой езды. Все прочие науки преподавал дон Андрес.

Занятия начинались на заре, кончался учебный день на закате. Разумеется, и учителя, и ученик отдыхали в час полдневной сиесты.

На Острове Людей Диего порой приходилось чуть ли не целый день работать гребками в дальних рыбачьих походах или от зари до захода рыхлить землю на родовом кануко. Но теперь он вспоминал об этих днях как о приятном времяпровождении. Кузнечный молот не в пример тяжелее гребков, а запоминать имена святых или названия разных стран куда труднее, чем мотыжить неподатливую землю в Бухте Четырех Ветров.

Дон Андрес подозревал, что кузнец Руис выходит за рамки учебной программы и знакомит Диего с кое-какими приемами мастеров отмычки. Явно завышал программу курса агрономии и сеньор Смотри-В-Оба. С его помощью Диего нахватался таких словечек, которые вгоняли в краску почтенного священнослужителя.

Однако не эти обстоятельства внушали тревогу дону Андресу. Гораздо больше его беспокоило другое. Диего, человек иного света, не впитал в себя с молоком матери тех начал самоконтроля, которые оберегают сынов Кастилии от ненужных толкований сомнительных истин. Девственный ум индейца не признавал никаких авторитетов. Диего не понимал, почему черное становится белым, если на этом настаивают великие жрецы христианского мира. Истину ему надо было ощупать, попробовать на вкус, со всех сторон обозреть, ссылки же на древних мудрецов и ученых комментаторов Священного писания, построенные на сцеплениях ловких силлогизмов, на него совершенно не действовали.

Имеющий уши, да слышит, имеющий очи, да видит. Слух и зрение у Диего были не менее острые, чем у дона Андреса, и до его сознания не могло не дойти, что христианский мир — это не мир Христа…

И не раз дон Андрес убеждал своего трудного ученика, что не следует поспешно судить о нравах и обычаях страны Восхода. И не раз он внушал Диего: «Помни, сын мой, мы, христиане, нашли путь в ваши земли и рано или поздно на этих землях утвердимся. А стало быть, ты должен получше узнать нас. Tertium non datur!»

Да, третьего не дано. Ведь и в самом деле, свершилось то, о чем никто на Острове Людей, решительно никто, даже мудрый Гуаяра, и думать не мог несколько лун назад. Вчерашний день не вернется. Так сказал великий вождь Гуабина в день, когда корабли бледнолицых вступили в воды Острова Людей. Да, великие беды ожидают всех, кто живет в стороне заката, по ту сторону моря-океана.

Ну а что должен делать я, Диего, если, то ли по воле Мабуйи, то ли по произволу христианских богов, стал я спутником бледнолицых? «Вам надо лучше узнать нас», — сказал дон Андрес, но понимает ли он, что мы совсем другие, что нам не нужны ни люди из стран Восхода, ни их хитрые приманки. И все же он прав: поможет ли это нам или нет, но знать я должен много, больше, чем знаю сейчас. Третьего не дано…

В начале второй недели сентября Обмани-Смерть явился в Лос-Паласиос с письмом от адмирала. Письмо было бодрым, пожалуй, даже радостным, святая троица исполнила все желания автора послания. Семнадцать кораблей, писал адмирал, стоят в Кадисской гавани, весь провиант доставлен в этот порт, ее высочество благоволит новому Ясону, и, если будет на то господня воля, не позже дня святого Михаила флотилия отправится в путь. В конце следовала приписка: «Я намерен вскоре переправить в Кадис всех индейцев, а поэтому прошу вас отпустить Диего ко мне с подателем сего письма. Разумеется, я был бы счастлив видеть вас в Севилье. Надеюсь, вам удастся отлучиться из Лос-Паласиос на несколько дней».

И дон Андрес тут же принял решение немедленно ехать в Севилью.

«Кафедры» кузнечного дела, полеводства и верховой езды пришли на проводы своего единственного ученика. Кузнец Руис молча преподнес ему подкову, магистр агрономии от полноты чувств разразился совершенно непотребными заклятиями. Руис привел с собой чалую кобылку и, опасливо поглядывая на дона Андреса, сказал: