Венеция.net - Можене Тьерри - Страница 18

— Вот, мне спешно изготовили одежду по эскизам французского медика Шарля де Лорма, она предназначена для того, чтобы ухаживать за больными чумой, не подвергаясь опасности заразиться.

Молодой человек показал странную маску, белого цвета, с длинным клювом, очень напоминающим птичий.

— Не смейтесь, в этот клюв закладываются травы с эфирными маслами, человек дышит через маску и таким образом избегает контакта с зараженным воздухом.

Потом он продемонстрировал другие детали костюма.

— Вот перчатки и длинная льняная туника, пропитанная воском, наконец, палка, которой можно брать одежду больных.

Демонстрация костюма успокоила не всех. Выглядело, конечно, убедительно, однако страх подхватить заразу был очень силен. Когда обсуждение уже подходило к концу, решили посовещаться, не поставить ли вопрос на голосование.

Пятеро членов братства отошли в сторону и, образовав кружок, стали перешептываться.

— Сегодня чума угрожает Венеции и нам самим, но это еще не самая большая беда, куда опасней следствие, которое ведет тайная полиция дожа, — сказал один из совещавшихся.

— Правильно, — все так же шепотом подхватил другой. — Вот уже более трех веков мы храним тайну, кое-кто из наших отцов и братьев жизнь отдали за нее, и чума не заставит нас ослабить бдительность. Сегодня мы должны защитить себя от этого проклятого Франческо Ристы. Если он не оставит нас в покое, он в конце концов отыщет хартию. Чума хоть и враг наш, но она поможет нам сберечь наше сокровище. Члены братства пока еще колеблются, отдать ли им Скуолу для помощи больным; мы должны употребить все наше влияние и убедить их проголосовать за это решение. Мы устроим приют для больных чумой в Зале Альберго, и, пока свирепствует эпидемия, ни один шпион близко не подойдет к этому помещению, а мы займемся врагами ордена.

Большинством голосов члены братства решили открыть двери Скуолы Сан-Рокко для приюта. Койки будут расставлены в Зале Альберго и за больными будет налажен тщательный уход.

Якопо Робусти шел в Скуолу по улицам, которые обезлюдели из-за опасности заражения и трупного запаха. Те, кто избежал заточения — во дворце или на самом верху своего жалкого жилища, — покинули город или же были отправлены в лазарет. Не много осталось таких, кто, как он, еще отваживался ходить по городу. Но Якопо, как никто другой, привязан к Венеции, даже если ее теперешний вид вызывал у него отвращение. Взять хотя бы канал Марин, вдоль которого он шел сегодня утром: в нем так много использованных повязок и старых тряпок, что дома уже не отражаются в его водах. Когда он ступил на площадь Сан-Джакомо-дель-Орио, ветер окутал его густым черным дымом — от костра, который власти приказали разжечь посреди площади. Солдаты, привлеченные на борьбу с чумой, сначала бросали в костер одежду, а потом, прямо из окон, и мебель тех семей, где никто не избежал страшного недуга. Закончив свою работу, они торопились протереть руки уксусом — пузырек висел у каждого на поясе. Якопо ускорил шаг. Выйдя на улицу Форно, он старался держаться середины мостовой и часто смотрел наверх, чтобы на него, чего доброго, не упало постельное белье, которое жильцы выбрасывали из окон, как только лежавший на нем человек испускал дух. Когда же Якопо опускал глаза, то видел кресты на дверях, нарисованные углем, — это означало, что из этого дома надо убрать трупы. Теперь на улочках были слышны звуки его шагов, смолкавшие, если дорогу ему перебегала испуганная крыса. Суета возле лавок и мастерских, крики торговцев, разговоры идущих парами прохожих — все стало далеким приятным воспоминанием. Время от времени тишину города нарушали стоны больных, доносящиеся из окон, или похоронный звон церковных колоколов.

Полотно, над которым он работал, было отражением того горя и тех страданий, которые он ежедневно видел вокруг себя. На переднем плане его «Медного змия» — нагромождение умирающих и умерших. Его кисть, пробегая по фигурам тех, кто еще жив, придавала им легкие бежевые тона — они словно связывали с этим миром, но чаще кисть, будто ангел смерти, скользя от одного тела к другому, оставляла бледно-голубые мазки — знаки того, что уже сделан последний вздох.

— Страдание… опять, как всегда, страдание…

Якопо без труда узнал этот голос у себя за спиной. Не оборачиваясь и не прерывая работы, художник ответил:

— Я пишу то, что вижу, синьор Риста, — жизнь, и если жизнь полна страданий, я пишу страдание.

— Не беспокойтесь, синьор Тинторетто, сегодня я здесь не для того, чтобы беседовать с вами и восхищаться вашими полотнами. Мне надо повидать смотрителя Скуолы, он прислал утром записку, кажется, хочет сообщить что-то важное. И не думайте, что чума помешает расследованию, касающемуся Ордена миссионеров льва…

Якопо продолжал работать, и Франческо Риста добавил:

— Я с удовольствием отмечаю, что этот старик смотритель гораздо более расположен содействовать нам, чем вы и ваш любезный друг поэт Луиджи Грото. Сейчас он томится в тесной камере, во дворцовых Пьомби… А вот и тот, кто мне нужен. Я вас покидаю.

— Не будем говорить здесь, — сказал смотритель. — Пойдемте лучше в Зал Альберго, там нам будет гораздо спокойнее.

— Да что вы! — воскликнул сыщик. — У вас же там больные чумой.

— Совершенно верно, но если вы наденете этот костюм, вам ничто не будет угрожать, он защитит вас от заразы.

Обернувшись, Якопо увидел, как Франческо Риста надевает длинную льняную, пропитанную воском тунику, которую подал ему старый смотритель, перчатки и белую маску с птичьим клювом. Потом оба медленно пошли в Зал Альберго, где вот уже месяц располагался чумной госпиталь.

Час спустя Якопо, по-прежнему работавший над картиной, увидел, как двое вышли из зала. Франческо Риста снял защитную одежду и маску, бросил ее на пол и распрощался со старым смотрителем. С помощью длинной палки тот осторожно взял каждый предмет одежды и выбросил в окно. Как только смотритель ушел, мучимый любопытством Якопо выглянул в окно: на улице старый смотритель сжигал одежду и маску.