Дорога на Ксанаду - Штайнер Вильфрид - Страница 20

Я приземляюсь на разветвление другой и вижу внизу прямо под собой море. Или озеро. В любом случае на поверхности воды открывается огромная черная дыра, и деревья видят это.

— Туда его! — орет дубовая ветка и бросает меня. Но промахивается, и я отскакиваю от поверхности, словно литой резиновый мяч.

— Рядом, — кричат другие.

— Брось-ка мне, — раздается незнакомый голос.

Он принадлежит огромной змее, развалившейся на верхушке дерева. И вот я приземляюсь прямо к ней в пасть. Она крутит меня на языке, размягчая слюной. Вдруг ее нижняя челюсть резко поднимается, как катапульта, и ловким броском отправляет меня прямо в сердце тьмы.

Я падаю и начинаю считать. Вот такими бухгалтерскими бывают иногда сны про падения. Обычно рассчитываешь секунды и боль от удара. Но неожиданно я приземляюсь в мягкую яму из золы, и все вокруг становится серым от разлетевшегося пепла. На коленях я выползаю из какого-то камина и вижу окно и тень перед ним. Это тень от змеи, покачивающейся на сетках, или разорванная голова медузы. Ее щеки впали, она похожа на иллюстрацию к безжалостной средневековой легенде.

— Эй, медуза, чем же ты питаешься, если все, кто на тебя посмотрит, превращаются в камень?

Я хочу встать и рассмотреть все. Меня притягивает окно — за стеклом вспышки освещают лицо. Или это не лицо, а всего лишь навесы вместо век над вертикальными зрачками?

Едва я поднимаюсь на ноги, как чья-то рука толкает меня на пол, а голос говорит:

— Пока рано.

Я поворачиваюсь и громко спрашиваю:

— Кто здесь говорит?

И вот я просыпаюсь.

— Я ловлю мою добычу только сзади, — говорит медуза.

Я сижу за письменным столом в своей комнате и пишу письмо Анне. Весь пол покрыт скомканными бумагами. Я нагибаюсь, чтобы поднять выкинутый листок и еще раз все проверить. И тут я замечаю, как из-под двери в комнату сочится вода. Проклиная стиральную машину, я рывком открываю дверь в прихожую, чтобы принести из кладовой половую тряпку, только за дверью — не прихожая, даже не кладовка. Мою комнату уже гонит по волнам открытого океана, как пробку. Я держусь за дверную ручку, чтобы не упасть в воду. На горизонте появляется какое-то движение, а поверхность океана покрывается волнами — что-то движется на меня. Это что-то живое, группа зверей, чьи спины вздымаются над поверхностью, но все тело тем не менее погружено в воду. Они похожи на крыс, под голубой скатертью ползущих к кормушке. В панике я захлопываю дверь и пытаюсь открыть окно, но оно закрыто на щеколду. Да и есть ли смысл выпрыгивать из окна? Даже за стеклом — только вода. И спины животных, которые приближаются ко мне.

И вот на потолке я замечаю люк с железным кольцом. Я влезаю на письменный стол, дотягиваюсь до кольца и открываю крышку. На меня падает веревочная лестница, и я с легкостью, как будто во мне всего семьдесят килограммов, взбираюсь наверх.

Верх оказывается палубой огромного трехмачтового корабля, с поднятыми парусами скользящего по морю. Вокруг — зеркально чистая вода. На небе рядом с солнцем взошла луна, и от этого стало еще светлее. А над ними — светящаяся красная звезда. Может быть, это и Бетельгейзе или еще какой-нибудь сверхгигант спектрального класса M. На носу парусника, всего в нескольких метрах от меня, возвышается деревянная коробка странной каюты, построенная из каких-то досок, которые выглядят так ново, словно их только что сколотили. С моей стороны располагается дверь. И я уже готов открыть ее, как вдруг на небе появляется туча. Но странным образом вокруг не темнеет, а наоборот, облако действует подобно призме. Я смотрю на воду и снова вижу спины животных, сияющие разными цветами, какие только могут возникнуть от преломления света.

Спины. Они снова здесь. Мне становится холодно от страха. И когда первое животное с ужасным грохотом пробивает черепом водную гладь, я вижу перед собой морду ящерицы. Зубы в ее пасти расположены рядами, как в моей детской книжке про динозавров. Глава «Хищники». Это водяные ящерицы в радужной формации, слева и справа совсем еще и невидимые: инфракрасные и ультрафиолетовые. Где же мой черный ангел-хранитель? А! Он же отстранен от наивысшего руководства. Навсегда.

Ну хорошо, я все равно закричу. Чтобы хотя бы разбудить себя. Научился у С.Т.К.

Я вижу вспышки в раскрытых пастях ящериц. Серебряные шпагаты вздымаются между их зубами и тянутся кверху. Что это? Эти веревки собираются в одной точке, и эта точка — рука. Она натягивает или ослабевает нити-уздечки для ящериц, как ей заблагорассудится. Я не могу больше кричать — настолько я поражен странностями моего сна, который я сам должен воспроизводить.

Сон продолжается: под небесным куполом одна за другой появляются другие части тела укротителя. Рука, конечно, имеет ладонь. У ладони есть предплечье и плечо. Потом идет шея. Все это заканчивается головой. Я закрываю глаза, что для сна уже само по себе нелепо. И ног сквозь закрытые веки я вижу женщину с бледным липом и сияющими глазами в костюме монгольского правителя. Она твердо стоит обнаженными ногами на затылках двух животных. Одной рукой крепко держит узду, другой — ударяет кнутом по спинам ящериц. Ее волосы растут в небо, или они закреплены на нем, а точнее, на облаке, висящем над ней, как ширма в театре марионеток. Примадонна, оказавшаяся в турне по провинции моих снов. Я думаю, это Кубла Хан. Странно, я никогда не предполагал, что «Кубла» может быть женским именем.

Дверь каюты открывается, в полутьме появляется Анна и машет мне рукой. Точнее, силуэт, полностью повторяющий контуры ее тела. Конечно, я последовал за ней; наклонившись, прошел сквозь маленькую дверь и оказался в темноте. И вот я кричу Анне, но она уже ушла.

Слава Гефесту! В правом кармане брюк я нашел зажигалку. В тусклом свете огня я разглядел кровать, стол и окно. Окно притягивало меня к себе. Мне показалось, будто позади что-то шевелится. Но это всего лишь отражение огня, который вдруг вспыхивает справа. Моя зажигалка шипит некоторое время и гаснет. Но, несмотря на это, я все еще хочу увидеть то, что находится за окном. И вдруг чья-то рука тянет меня вниз. В свободном падении я вижу, как подо мной открывается люк и сила притяжения бросает меня на диван в моей гостиной.

Я уже не знаю, где в конце концов проснусь. Во всяком случае, после пробуждения понадобится много времени, прежде чем рептилии окончательно свалят, по словам Серенсена, от моего окна.

Сны такого рода начались уже тогда и приходили каждую ночь. Много вариаций, но константа одна — комната.

Но даже эта комната была относительной. Ото сна ко сну она меняла величину. Иногда мне приходилось втягивать голову, чтобы пройти через дверь, и, сделав шаг — всего один шаг, — я натыкался на изголовье кровати. Потом пропорции снова менялись, и я входил в зал, величина которого заставляла предметы казаться маленькими, словно здесь расставили мебель из кукольного домика. Иногда обстановка росла вместе с размерами зала, и я смотрел снизу на стол — на дубовую пластину — деревянное небо. Единственное, что *не менялось никогда — обстановка комнаты: слева от двери, параллельно стене — письменный стол с манускриптами, пером, чернильницей и раскрытой книгой. Справа перед столом — кресло, повернутое не к столу, а к окну, расположенному напротив двери. У правой стены — открытый камин. В центре комнаты, между креслом и камином, — кровать, подголовником к двери, а ногами — к окну. Все предметы всегда оставались на своих местах, какой бы облик ни принимали ночные кошмары. Контуры комнаты — последняя деталь, бросившаяся мне в глаза, — образовывали трапецию с окном в основании.

Если рассматривать комнату с точки зрения интерьера, то речь всегда шла о комнате, типичной для бедных англичан начала XIX века. И только расположение предметов и доминирование стены с окном придавали комнате нечто особенное.

Ночные кошмары, превратившие жизнь Колриджа В сущий ад, начались в 1800 году в Грета-холле, в Кумберленде, куда он переселился ради Вордсворта и Сары имеете с детьми. До конца его жизни они так и не исчезли полностью. Примерно в то же время начинается и постоянное употребление лауданума, которое является первым признаком его зависимости.