Опущенная - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 27

— Ты знаешь, чем они занимаются?

— Шапками торгуют, а что?

— Да нет, ничего… У Алика своя банда, он теперь свои шапки на кооператоров будет надевать. И обувать…

— Я не знаю ничего про банду, — качнула головой Яна.

— Уверена?

— А если бы знала?.. Мне такого счастья — дружить с бандитами — не надо.

— А со мной?

— А за тебя я хочу замуж, — Яна смотрела на него с невозмутимой наивностью.

Гена кивнул. Замуж он ее не возьмет, но разговор окончен. И больше он к Алику не вернется, если, конечно, этот сукин кот сам на него не наедет.

— Кушать сейчас будешь или сначала примешь ванну?

— Просто в душ.

Гена любил сразу после работы принять горячую ванну, особенно такое желание одолевало после возвращения с холода. Но сейчас ему захотелось просто в душ. И будет неплохо, если Яна подаст полотенце.

Но только он зашел в спальню, чтобы раздеться, в дверь позвонили.

— Кого там? — напрягся он.

Воры ему за Карельца не предъявляли. Подъехал человек, объяснил ситуацию, попросил обрисовать Алика, на этом все и закончилось. Но, возможно, это было всего лишь затишье перед бурей. Что, если воры вынесли ему приговор?

За дверью действительно стоял человек, который мог выносить приговоры. Гена хищно сощурился, глядя на Солохина. Он знал, что когда-нибудь эта сволочь найдет его и спросит за дочь. И даже опасался его. Совращая и опуская Настю, принял все меры предосторожности, даже дом снял, затем квартиру. Тогда он был уязвим, а сейчас его уже ничем не возьмешь. Поэтому он спокойно живет в своей квартире. И Солохин заявился к нему один, без сопровождения. Было бы у него что-то на Гену, ему бы сейчас заламывали руки.

— Да, я так и думал, что это был ты! — с ненавистью глядя на Гену, запыханно проговорил судья.

— Я — это я. — Гена глянул на Яну, которая стояла в конце коридора, прислушиваясь к разговору.

Он всерьез подошел к делу: разработал план, организовал людей, даже позаботился о страховке. Дело выгорело, все у него получилось, он даже гордился собой. Но Яне вовсе не обязательно знать о девчонке, которую он так жестоко наказал за грехи отца.

— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю! — Солохин потянул к нему руки, чтобы схватить за грудки, но не рискнул переступить порог.

Гена скривил губы в презрительной улыбке. Он всю зиму ждал Солохина, готовился к встрече с ним, а его принесло только сейчас. Почему он так долго тянул? Не мог найти Гену?.. Нет, боялся он столкнуться с суровой правдой жизни в неформальной обстановке. Легко быть грозным и важным в зале суда под охраной закона, а вот так, глаза в глаза… Он же знает, с кем имеет дело, потому и боялся. И сейчас он боится, пытаясь преодолеть свой страх.

— Поговорим?

Гена набросил на себя куртку и прямо в тапочках вышел из квартиры. Солохин отступил назад, освобождая место. Гена глянул вниз, вроде бы на лестнице никого нет. Может, наверху кто-то?

Гена поднялся на один лестничный пролет вверх. Достал из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой. Солохин надвигался на него медленно. Руки еще не тянул, но уже сжимал пальцы. Гена выпустил ему дым прямо в лицо.

— Ах ты, морда! — вскипел Солохин.

Но Гена даже бровью не повел. И продолжал смотреть на него с полной невозмутимостью на лице. И этим остановил враждебный порыв. Судья к нему даже пальцем не прикоснулся.

— Я бы тебя сейчас по стене размазал! — сжимая и разжимая пальцы, выдавил из себя мужик. — Но я не могу преступить закон…

— Зачем же тогда приперся?

— Ты хоть понимаешь, что натворил?

— А ты что натворил?.. Менгрелова была такой же пай-девочкой, как сейчас — твоя Настя.

— Почему ты меня не похитил? Почему ты со мной так не поступил, как с Настей?.. Потому что ты трус!

— Как хочешь, так и думай, — презрительно усмехнулся Гена.

— Я тебя уничтожу!

— Долго же ты рожал, — Гена сплюнул ему под ноги.

— Ты даже не представляешь, что с тобой будет!

— Может, и будет. Но сначала влетит тебе.

— Да, ты можешь еще сильней опорочить Настю…

— И ее могу опорочить, и тебя. Но ты же видишь, я вас больше не трогаю. Живите, зализывайте раны, а меня оставьте в покое. Так будет лучше для вас.

— Не-ет! — Он переизбытка эмоций на губах у Солохина вспенилась слюна.

Гена едва удержался от искушения воткнуть сигарету ему в рот, чтобы затушить. Но он всего лишь бросил окурок судье под ноги.

— Я тебе еще раз говорю, что не трогаю тебя, пока ты не трогаешь меня.

— Я тебя не просто трону, я сотру тебя в порошок. Вместе с твоим рестораном.

— И ресторан трогать нельзя, — нахмурился Гена.

— Ты еще пожалеешь о том, что на свет народился!

— Это твое последнее слово?

— Последнее слово будет у тебя. На суде!

— Это твое последнее слово.

Гена растоптал бычок и прошел мимо Солохина. И в тот момент, когда он потянулся за ним, ускорил ход. Рука всего лишь скользнула по плечу. Но ход уже сделан, и теперь его очередь отвечать. А у него давно уже все готово. И он рад будет опустить самого Солохина.

Мама кричала и плакала. В руке к нее ворох облаток из-под таблеток от кашля. Это Настя потеряла бдительность. Надо было выбросить бумагу за пределами дома, а она сунула ее в мусорное ведро. И мама нашла.

— Ну и что это такое?

— Кашли на меня напали, — пожала плечами Настя. Все было так хорошо. Она забрасывалась на ночь «колесами», засыпала в прекрасном расположении духа, а утром — на учебу. Голова, правда, отказывалась соображать, но это мелочи. Главное, в ее жизнь пришла гармония. И вдруг — все.

— Думаешь, я не знаю!..

— Ты сама купила мне эти таблетки!

— Да? — Мама вырвала у нее из рук сумочку, открыла ее, вытащила целую пачку таблеток.

— Отдай! — Настя набросилась на нее, отобрала таблетки.

— Настя! — Мама просто не могла в это поверить.

— Не смей лезть ко мне в сумку!

— Дай сюда! — Мама попыталась вырвать таблетки, Настя уперлась.

В этот момент открылась дверь, и появился отец.

— Что у вас здесь?

Он быстро оценил ситуацию, пришел маме на помощь. Вдвоем они справились с ней, отобрали «колеса».

— Ты же слово давала? — Отца трясло от возмущения.

— А не было ничего.

— Или твое слово ничего не стоит?

— Нет, конечно, я же наркоманка! — захохотала она.

— Да тише ты! — шикнула на нее мама. — Люди слышат!

— Да поздно уже! — всплеснул руками отец. — Все уже знают!.. И на службе знают!.. И от должности меня отстранили!..

— Как — отстранили?! — Мама шокированно уставилась на отца.

— Увольняют меня! Все, нет больше судьи Солохина!

Настя и сама слушала отца с открытым ртом. Как это отца увольняют? Он же всегда был судьей. И всегда должен им быть. Нет, в увольнение просто невозможно было поверить.

— И что нам теперь делать? — спросила мама.

— А вот не знаю!..

Отец тяжело хватанул ртом воздух, приложил руку к двери.

— Вася, таблетки!

Мама убежала на кухню, принесла таблетки, воду. Отец принял лекарство от сердца, мама увела его в спальню. И таблетки с собой унесла.

Настя глянула на входную дверь, немного подумала и вышла из дома. В ближайшую аптеку она не пошла, там ее уже знали. Она выбрала аптеку подальше, отоварилась, но таблеток наглоталась еще по пути домой.

Мама стояла посреди коридора, уперев руки в бока.

— И где ты была? — взбешенно спросила она.

— Спокойно, Ирина Витальевна! В общении с больным ребенком нельзя выходить из себя, — пародируя врача, с издевкой в голосе проговорила Настя. — От вас требуется терпение и ласка…

— Будет тебе ласка! Завтра Игорь Алексеевич будет!

— Думаешь, меня испугает его сизый нос?

— А я смотрю, тебя уже ничего не пугает? У отца предынфарктное состояние, а ты снова своей дряни наглоталась…

— Больше не буду! — Настя подмигнула маме, скрылась в своей комнате и завалилась на кровать.