Любовь, опрокинувшая троны - Прозоров Александр - Страница 5

Несколько мгновений она колебалась, а затем, прихватив со стола миску с жареными пескариками и вновь наполненную слугами чашу, тоже спустилась вниз, заползла под бархат.

– Ты чего тут делаешь? – удивился боярский сын Захарьин.

– Коли хозяин под столом сидит, то и гостям место там же, – невозмутимо ответила женщина. Кинула в рот несколько хрустящих рыбешек, запила вином, протянула кубок Федору Никитичу: – Будешь?

– Конечно, – согласился боярин, отставил чашу в сторону, опрокинул гостью себе на колено и жарко поцеловал в самые губы. Ксения закинула руки ему за шею, привлекла ближе и ответила столь же страстно.

– Чем вы там занимаетесь, охальники? – внезапно забеспокоилась княжна. – Нечто места другого для баловства в доме нету?!

– Чем-чем… Кукарекаем! – задорно ответила Ксения. – Нечто завидно?

Спутница князя Шуйского зашевелилась, стол вздрогнул, но тут же послышался решительный голос самого Василия Ивановича:

– Не полезу!

Ксения и Федор допили вино, еще пару раз крепко поцеловались, после чего, раскрасневшиеся и веселые, выбрались обратно в кресла. Глядючи на них, Василий Иванович громко хмыкнул, приподнял свой кубок, как бы приветствуя, и вдруг спросил:

– Федор Никитич, я тут все вспомнить пытаюсь, а с чего у нас с тобой вдруг спор о престолонаследии затеялся? Вроде как нам с тобой делить там совершенно нечего!

– Истинный царь любые ушибы своим прикосновением исцелить способен, – вместо хозяина дома пояснила его гостья. – Стало быть, тот, кто почти царь, сие должен с двух прикосновений творить.

– А-а, – повеселел князь Шуйский. – Так это ко мне! Ныне я по всем раскладам первый престолу наследник!

– Вот как? – Ксения выпрямила спину, медленно провела ладонями по груди, по животу, по бокам и бедрам, демонстрируя каждый изгиб ладного тела… и мотнула головой: – Благодарствую, княже! Но ныне ничего не болит!

И она наклонилась к своему витязю, крепко поцеловав в сладкие ароматные губы.

Княжна Елена довольно расхохоталась, запустила пальцы князю в бороду и хорошенько потрясла:

– Что, кобель похотливый, получил от ворот поворот?!

Федор Никитич довольно улыбнулся, сделал пару глотков из своей чаши и покачал головой:

– Не верь, Ксюша, мой верный друг зело лукавит. Он ныне совсем не первый. Первым в споре, ежели что случится, упаси нас небеса от такой беды и дай бог здоровья государю, станет отнюдь не Василий Иванович, и даже не я. Первым наследником будет Угличский князь Дмитрий Иванович.

– Ах да, да, – болезненно поморщился князь Шуйский. – Наш маленький Дмитрий, младший сын Ивана Васильевича. Я совсем про него забыл…

По странному совпадению, в эти же самые минуты в роскошных княжеских хоромах, что возвышались на самом берегу Волги в древнем городе Угличе, почти о том же самом беседовали боярин Андрей Клешин, окольничий государя Федора Ивановича, и княгиня Мария Нагая, нестарая еще вдова государя Ивана Васильевича. Они сидели в скромной светелке размером всего пять на пять шагов, с единственным, зато слюдяным, прозрачным окном. На падающем из оного светлом пятне стоял небольшой столик, с трудом вмещавший на себе два блюда с расстегаями – один с клюквой, другой с рыбой; вместительную глиняную крынку и два серебряных кубка с самоцветами.

Женщина носила черное, траурное платье, каковое можно было бы принять за монашескую рясу, кабы не роскошный ворот из чернобурки и такая же опушка рукавов; волосы ее прикрывал темный пуховый платок. Гость на фоне хозяйки выглядел до неприличия роскошно: бобровая шапка, соболья шуба, крытая сукном рубинового цветов, длинная русая борода заплетена в три косички с шелковыми лентами синего, золотого и красного цвета, на шее – тяжелая золотая цепь да плюс к ней ожерелье из яхонтов, да еще и янтарные бусы, на перстах – золотые украшения с каменьями, на запястьях – вычурные тяжелые браслеты. Однако боярин имел на сию роскошь полное свое право. Чай, не нянька он вдовая, а столичный царедворец!

– Спасибо тебе, что не забываешь, и за вести свежие из Москвы, – задумчиво кивнула дальнему родственнику княгиня. – Уж не знаю, радоваться мне им али печалиться?

– Тревожиться, Мария Федоровна, тревожиться, – пригубил кубок гость и продолжил: – Вот уж скоро двадцать лет, как государь наш женат, а супруга его по сей день так ни единого отпрыска и не выносила. И в сей раз вот тоже выкидыш случился. Однако же ни о ком более, окромя своей любимой Ирины, Федор Иванович слышать не желает! Коли так и дальше пойдет, вполне может случиться, что уйдет он в Золотой мир, наследника прямого не оставив.

– Я, конечно же, о здоровье Ирины Федоровны беспокоюсь, – размашисто перекрестилась вдова, – однако же не могу забыть, что, коли она пустой останется, то единственным наследником русского престола станет мой сын!

– Не единственным, – очень тихо, почти шепотом, возразил боярин, – а первым. Вторым же князь Василий Шуйский окажется, да и еще желающие найдутся. Но Шуйские, известное дело, ради возвышения свого ни перед чем не остановятся. Они ведь даже не скрывали, что Елену Глинскую отравили и князя Телепнева извели. И про Иоанна, мужа твого, слухи бродят, что без их яда не обошлось…

– Будь они прокляты! – с силой сжала кулак женщина.

– Василий Шуйский не дурак… – Гость сделал пару глотков хмельного меда и продолжил: – Он тоже хорошо понимает, что между ним и венцом царским токмо твой сын находится. И коли с маленьким Дмитрием что-то случится, то мечты всего рода князей Шуйских наконец-то исполнятся, и они в державе нашей верховодить начнут.

– Это-то я понимаю, Андрей Петрович, – согласилась княгиня Нагая, – Шуйским куда интереснее соперника в детстве извести, покуда Дима мой не возвысился, на трон не взошел. Помазанника Божьего отравить – сие не так просто, и грех большой, и виновных раскроют быстро, ибо при дворе все на виду. Там и кравчий следит, и стража, и дворня царская. А коли мальчик малой в ссылке дальней преставится, так на сие никто и внимания не обратит. Но токмо что ты предлагаешь, Андрей Петрович? Бдить за моим сыном особо и со всем тщанием? Так мы и без того бдим!

– Спрятать его надобно, душа моя, – совсем уж слабым шепотом ответил окольничий. – Отправить на воспитание к родичам, отсель подальше. Здесь же, в Угличе, кого-нибудь похожего оставить[4]. Пусть душегубы двойника изводят! Если с ним чего и случится, завсегда можно царевича занедужившим назвать, а опосля истинного Дмитрия привезти и как выздоровевшего людям показать.

– Легко сказать, «подмени»! – откинулась от стола женщина. – Но как сие сделать-то? Приметен больно мальчик мой. У него две большущие родинки на лице – на носу да на лбу. Опять же, дьяки царские ко мне приставлены, за Дмитрием смотреть. А ну, неладное заподозрят? Это же измена прямая получится, истинного царевича на иного ребенка подменить!

– Приметы яркие, это как раз хорошо, – покачал головой Андрей Петрович. – Когда что-то заметное в лице имеется, на прочие черты люди смотрят меньше. Двойнику на рыбий клей рубец в нужные места прикрепить, и вся недолга! В остальном тоже дело несложное. Одевать надобно так, чтобы лицо терялось. Кафтаны с воротником высоким, шапки мохнатые, низко надвинутые. Слуг доверенных научи собой царевича при любых выходах закрывать, прочих смертных гоните подальше, близко не допускайте. Сказывайте, о безопасности Дмитрия заботитесь. И дьяков с холопами тоже гоните. Отвечай, что не доверяешь ты им, и все. Ты мать и царица, пусть и вдовая, ты в полном праве при дворе сына своего распоряжаться! Их беда не твоя забота. Пусть издалека за братом государевым смотрят! Опять же, не навсегда сия хитрость надобна, а токмо на годы ближайшие, пока твой сынок мал и несмышлен еще. Возмужает, поймет что к чему, научится сам опасностей стеречься, тогда обманку сию и завершим. Как призовут впервые Дмитрия ко двору, вот тогда истинный царевич людям и предстанет! А до того ему лучше в стороне от недобрых глаз находиться.