Легион: Рим должен пасть. Карфаген атакует. Ганнибал Великий - Прозоров Александр - Страница 24

И спустя полчаса, когда очередная флотилия триер прошла по правому борту, сержант приблизился к четверым солдатам, стоявшим неподалеку от массивной баллисты. Провел ладонью по отполированным трением деревянным балкам ложа, осмотрел торсионные механизмы и короткие плечи тугого лука, а затем с видом знатока спросил, указав на уже отдалившиеся корабли, стараясь завязать разговор.

– Достанет до них?

Ближайший к нему солдат со смуглой кожей и суровым лицом с протянувшимся наискось, от глаза до челюсти, узким багровым шрамом обернулся на звук голоса. Он был облачен в обшитые тускло блестевшими пластинами кожаные доспехи и шлем с плюмажем, на боку висел короткий меч. Насколько Федор уже разбирался в доспехах, этот солдат служил не рядовым. Возможно, офицером. Он отвлекся от разговора, бросил взгляд на греческие триеры и, смерив сержанта недовольным взглядом, все же снисходительно ответил.

– Моя баллиста прошьет борт любой из них, – заявил он, взмахнув рукой, – пусть только попробуют приблизиться. А уж из солдат сделает просто кровавую кашу.

Собственно, как называется эта установка по-финикийски, Федор услышал впервые. И пока ее название звучало непривычно для слуха. Но слово Чайка запомнил. Могло пригодиться в новой жизни. Что такое баллиста, Федор и так знал, поскольку немало читал про древние метательные орудия. А ничем иным, кроме мощной корабельной баллисты, эта штука с торсионами быть не могла.

– Ты кто? – прямо спросил пехотинец.

– Я Федор Чайкаа, – ответил сержант, подражая произношению Акира, и добавил: – Я был таким же солдатом, как ты, только на другом корабле.

– Ты хорошо дрался, когда тебя взяли в плен, – вынужден был признать пехотинец, вспомнив о недавних событиях. – Мне рассказывал об этом Ахон, которому ты сломал ребро.

– Но теперь я свободен, – напомнил Федор, – а твой друг должен меня понять. Он делал свое дело, я свое. Мы тонули в море и рассчитывали на другой прием. Так получилось.

– Я знаю, что великий Магон подарил тебе свободу. Говорят, ты спас ему жизнь? – неторопливо проговорил солдат. – А что до Ахона, – он усмехнулся, – так он никогда не умел драться. Вот если бы ты попался мне, то я бы тебе быстро свернул шею.

– Ну, это еще бабушка надвое сказала, – произнес Федор по-русски.

Без доспехов и меча, одетый лишь в свою новую цыганскую одежду, не стеснявшую движений, он при случае мог бы легко разбросать все отделение пехотинцев, начав со стоявшего перед ним командира. Услышав незнакомую речь, солдат напрягся.

– Что ты сказал? – он взялся за рукоять меча.

– Я сказал, что со мной тебе пришлось бы нелегко, – выговорил Федор.

– Что ж, пожалуй, ты прав, – финикиец снова осмотрел могучую фигуру сержанта, усмехнулся. – Ты не самый плохой боец. Что ты там говорил про корабль? Я здесь всех знаю. Ты ведь не финикиец, не африканец и даже не ибериец?

– Нет, я с севера, ты не знаешь моего народа, но у нас тоже есть корабли, – признался Федор и добавил: – Может, скажешь, как тебя зовут?

– Меня зовут Малах, – ответил его собеседник, немного помедлив, все же произношение Федора оставляло желать лучшего. – Я командир спейры солдат, которые отвечают за баллисты этого корабля.

– Понятно, – кивнул Федор, добавив вслух по-русски: – Значит, ты артиллерист, а не морпех.

Малах снова удивленно посмотрел на Чайку – тот произнес, по его мнению, какую-то абракадабру. Но в этот момент раздался свист, от которого за время плавания под парусами сержант уже успел отвыкнуть. Он решил, что корабль вновь перейдет на весла, но ошибся. Берега еще не показались, да и ветер дул исправно.

– Извини, Чайкаа, – Малах вздрогнул и обернулся к своим солдатам, отдав им несколько коротких приказаний, – у нас учения. Через пару дней мы войдем в море, где нам могут повстречаться враги. Надо немного погонять солдат, а то они совсем раскисли без дела.

И, повернувшись к нему спиной, Малах стал отрабатывать командный голос и орать на своих подчиненных, запрыгавших вокруг баллисты как ужаленные. Разговор сам собой прекратился. Но Федор решил, что первый контакт состоялся. Неплохо для начала. И ушел к себе в кубрик. А на следующий день караван прибыл в Афины.

На сей раз свисток привел к ожидаемому результату, и в воду с плеском погрузилось множество весел. По палубе забегали матросы, опуская паруса на обеих мачтах. Изящный корабль замедлил ход, и под мерные всхлипы уключин флагманская квинкерема, замыкавшая караван, вошла в гавань. Но это были не Афины. Федор, не знакомый с географией Греции, совсем забыл о том, что Афины располагались не на самом берегу ярко-синего, в прямом смысле, моря. До них еще нужно было добраться, минуя Фалеронскую бухту, где раскинулся огромный «трансконтинентальный», по античным временам, порт Пирей, служивший гаванью столице Аттики. Здесь сходились маршруты караванов из Испании, Египта, Сирии и Крыма.

Едва завидев берег, Федор не отходил от борта. Чуть левее корабля, пока тот причаливал, он заметил приличных размеров живописный остров, отделенный небольшим проливом от материка. Скоро мимо него к носу квинкеремы побежало несколько слуг Магона, которых он уже знал в лицо, а следом показался Акир, шествовавший с важным видом. Когда он поравнялся с сержантом, тот бесцеремонно схватил его за край туники, поинтересовавшись, как называется этот остров.

– Это Саламин, – просто ответил Акир и добавил, отправляясь вслед за своими помощниками: – Скоро мы будем в Афинах.

«Знакомое название, – подумал Федор, почесывая грудь и щурясь на солнце, – это, кажется, здесь греки раздолбали превосходящие силы персов на глазах у их собственного царя Ксеркса, установившего трон на одном из холмов и собравшегося наблюдать окончательную победу над Грецией. Но реалити-шоу пошло не по плану. Греческие гоплиты[12] перебили в абордажном бою персидских морпехов и утопили половину его флота. Не кажи гоп… Поучительно».

Магон собирался посетить Афины вместе с Акиром и охранниками. Здесь вряд ли следовало ожидать нападения, поэтому он взял с собой всего двадцать человек. Федор, стремившийся посмотреть на древние Афины, тоже напросился с ними.

Кроме солдат в Афины отправились еще три повозки зерна, которые Магон решил продать прямо здесь, не доплыв до Карфагена. К счастью, от Пирея до Афин было относительно недалеко, километров пятнадцать – двадцать. Да и путь лежал все время прямо, вдоль остатков крепостных стен, соединявших Пирей и Афины на всем протяжении маршрута. На этой дороге толклось множество повозок, запряженных быками или лошадьми и перевозивших грузы богатых купцов. Передвигались по ней также и мелкие предприниматели, тащившие мешки и огромные амфоры прямо на себе. В общем, повсюду странников донимали большая сутолока и гам. Огороженная с двух сторон изрядно разрушенными крепостными стенами, дорога эта, правда, в усеченном варианте, немного напомнила Федору Великую Китайскую стену, по вершине которой тоже пролегал путь для повозок.

Прибыв рано утром в Пирей, уже к вечеру они с повозками были в Афинах. И сразу на рынок, где Магона словно поджидали. Не успел сенатор слезть с коня у своего павильончика на рынке, как его окружили несколько жадных греков. Сделка, которую Магон вдруг решил провести сам, к удивлению Федора, заняла совсем немного времени. Не минуло и получаса, как повозки покинули огромный рынок, где торговля уже сворачивалась. Вероятно, нашелся оптовый покупатель.

А сенатор-купец, заработав свои деньги, направился на отдых известной только ему одному дорогой. Акир же разместил всех, включая Федора, на постоялом дворе, недалеко от окраины огромного города, заплатив хозяину вперед и уведомив, что вернется на рассвете и они сразу же отправятся обратно в Пирей. Надо плыть дальше, сенатора ждут государственные дела.

Все произошло так быстро, что Федор даже немного расстроился. Он не успевал осмотреть культурные ценности, а так хотелось посетить знаменитый Акрополь. Поэтому после сытного обеда, где ему перепала копченая грудинка, сыр, лук, оливки и молодое вино, и, несмотря на вечерний час, сержант отправился погулять, оставив остальных солдат пьянствовать в кабачке. Спрашивать у встречных греков, где и что находится, он не стал. Раз языка не знаешь, чего позориться. И так найдет. А потому отправился куда глаза глядят.