Вольные стрелки (СИ) - Макеев Максим Сергеевич - Страница 60

Я долго перечислял пряники, народ малость воспрял.

- ... А теперь о грустном. Всего ущерба вы нанесли, если по семьям раскидать, то на сто да еще два десятка рублей каждая должна, на выплату долга у вас остается максимум рубль в месяц.

Над толпой раздался стон. Причем хоровой. Десять лет! Десять лет долги платить! Я, конечно, сволочь та еще. Поди проверь, правильно ли я ущерб посчитал? Но сейчас я проверял совершенно другое...

- А больше зарабатывать можно? - Буревой взял кричащего на карандаш, такие люди нам нужны.

- Еще условия есть? Как можно долг скостить? - такие тоже.

- А чего так много?!! - этого тоже на карандаш, в список нам совершенно не нужных.

- Люди! Слушайте! Заработать вариант есть больше! И скостить долг - тоже. Долг учебой скостить можно, заработать больше - то вам решать, у нас работы на всех хватит! Еще и уходить не захотите...

Народ зашумел, начались обсуждения.

- Кто решение примет, пусть к Ладимиру идут, через него все будет.

- По дрова как теперь? - этот, по ходу, не пойдет.

- По дровам в прежнем режиме, мы говорим что рубить - только то и можно. Валежник без ограничений.

- Да сколько там его осталось... - голос стал печальным.

- Куда идти? - женский голос.

Вышла та женщина, с детьми, которая первая к кухне вышла в свое время.

- В смысле, куда идти? - я не понял, что она имеет ввиду.

- В крепость эту вашу.

- Ты уже решила?

- Да мне все едино, детей жалко, - тетка стояла с какими-то узлами, грустная.

- Тогда за нами, - я махнул рукой.

Весь лагерь печально провожал троицу, одетую в непонятно что тетку и ее двух малолетних детей. Они уходили за нами под редким снежком...

По дороге дед подошел ко мне:

- Думаешь, пойдут за еду работать-то?

- Пойдут. Раз есть Москва - значит должны быть и гастарбайтеры, без них никуда. Ну те, кто за еду работать согласен.

- Слово какое мудреное... Ну да ладно.

В крепости женщину провели по разработанной процедуре. Санитарный блок, свою одежду на проварку, детей и ее в баню, пропариться да отскрести от себя лепс, потом на фотографию и оформление паспорта. Одетых во все чистое женщину и детей, пять и семь лет, девочка и мальчик, отвели на заполнение документов. Оформили личное дело, медицинскую карту, выяснили, что это не ее дети, а сестры ее младшей. Из двух семей после мора только трое их осталось. А я-то думал как так, тетке за сорок, а дети такие маленькие. Ее дети умерли, младшие, а старшего понесла доля в походы, да так и не знает она о нем ничего. Сколько нам еще таких историй слушать, выдержали бы нервы...

Тетку разместили в новом, отделанном досками бараке-общежитии. Комната четыре на пять, отопление на барак центральное, туалет на барак один, в конце коридора. Мебелью мы ее обеспечили, бельем, одежкой на первое время, всякими мелочами в жизни необходимыми. После заселения сообщили ей, что ее одежку отдадим, когда выстирается все, в санитарном блоке, как и прочие вещи - боялись мы заразы. Повели в столовую, там накормили как следует, да и отправили обживаться. Тетка пока в шоке легком, она так и дома не жила, чтобы столько места, с такой мебелью, да на всем готовом. Пусть отойдет, потом ее определим куда-нибудь. У нас пока на ткачество вакансии женские, да на обслуживание населения - столовая, санитарный блок, уборка помещений. Зарплата везде одинаковая, пока, но есть варианты.

На следующий день румяная, довольная, она вышла прямо с детьми получать работу. Подумали-подумали, да и определили ее в детский сад - пусть за детьми, своими и чужими смотрит, их много скоро будет. Один прямо сейчас есть - Держислав.

После суда и приговора Святославу, пацан прижился у нас. А куда его девать? Сирота, считай. Так и поселили в комнате с Толиком, Кукшей, и Буревоем. Кроме Святослава и пигалицы, это был третий беженец в первой крепости. Его тоже отмыли, накормили, поставили на довольствие, да выдали документы. Раз в день он на час уходил к отцу, тот радовался. Сидели, говорили, да ели вместе, свидание в обед мы им делали. Да и я со Святославом сдружился, через решетку в дверном проеме, правда, частенько мы с ним разговаривали. Мужик не в обиде, он после всего пережитого много спал, отдыхал, пока есть возможность, душой и телом. На прогулки его выводили, внутри первой крепости. Мы бы и на работы его определили, да охранять особо некому, и следить тоже, пока пусть так посидит, в покое. Не тюрьма у него, а санаторий получился, общего режима.

Два дня после тетки никого не было. Мы запустили "трояна" - отправили обратно пигалицу. Та уже чуть освоилась, отъелась, прижилась в удобном доме - а мы ее обратно в лагерь. С утра стояла телега с людьми, конем, и коровой, тощие все, да пигалица во главе. Это она семью свою привела. Коня и корову определили в общий барак для животных, пришлось второй обустроить, для копытных, отделить кроликов и птицу от крупной скотины. Людей прогнали по стандартной процедуре. Санитарная обработка, документы, опрос, заселение. Народ заселившийся откровенно радовался новым условиям, хорошо мы все придумали. На следующий день стоял жених пигалицы с семьей. Тонкий ручеек людей начал перетекать из бомжатника в бараки-общежития.

Животных у беженцев забирали, определяли на кормежку в общие бараки для животных. Семье, которая довела животину, полагалось сверху пять рублей за коня, три рубля за "аренду" коровы, , за овцу - рубль. Пока все расчеты на бумажке, да и зарплаты не начисляли, пока пусть так поработают, да и животные пусть откормятся нормально. Мы же с дедом реализовывали мою детскую мечту - делали печатный станок для денег. Пришлось рецепт бумаги сделать особый, красноватая она получилась, трехслойная, с водяными знаками, выдавленными в среднем слое. Купюры шли по одному, два, три, пять, десять и пятьдесят рублей. Железную мелочь, копейки, делали из железа мягкого. Помучались с насечками на гранях, но тоже получилось. Монетки после штампа, который нам Веселина рисовала на воске, а мы потом протравливали, не забывая снять слепок, для будущего использования, ставили стопкой, крепко сжимали, и проходились резцом вдоль стопки, проворачивая его на пару градусов каждый раз. Вроде неплохо получилось. Делали с запасом, да еще и банк сделали, чтобы счет можно было сберегательный открыть, под запись. Серебро у местных пришлось выкупать, для фотографий. Выкупали за дополнительную еду и новую наличность, и им польза и нам.

Мы начали формировать рабочие команды. Задача была одна - расчистить места для полей. Вообще говоря, приток рабочей силы поставил нас в дурацкое положение. Есть толпа народу, хочет работать, мы их за это кормим. А что они в нашем хозяйстве могут? Копать, не копать, рубить, не рубить. Все. И что с ними делать прикажете? Пока придумали только лесоповал да расчистку. Разделили всех на отряды, в каждом по начальнику, Ладимир старший над всеми, он почти последним переехал, дождался, когда люди его на новом месте все будут, только потом сам. Семьи у него нет, погибли все во время мора. Так вот, самая большая проблема оказалось с назначением начальства. Мы ведь не просто так это делали. Во-первых, подготовили рабочий инструмент - пилы, топоры, домкраты для пней, веревки. Все это со штампом с инвентарным номером, с привязкой к отряду. По утру - выдача инструмента под роспись-крестик, роспись-крестик в инструктаже по технике безопасности, вечером - прием на заточку, проверка состояния. Так вот, начальник получает больше зарплату, но с условиями. Условия просты - утеря военно-морским способом инструмента, его порча ложится в пропорции четыре, четыре, два. Четыре - на испортившего, четыре - на начальника, два - на Ладимира. Плюс увечья, и, не дай Перун, смерть работающего, тоже ложится на начальника отряда, да еще и по Уголовному Кодексу, внесли такую поправку. И кому охота за чужую дурь расплачиваться? Вот и получилось, что еле нашли народ на начальственные должности.

К середине марта переехал весь лагерь, кроме того парня, что дровами на митинге интересовался. Молодой, бойкий, так и остался жить в своей землянке. Я поспрашивал людей, кто такой, почему не идет. Оказалось, горшечник, приблудный, три года только на прежнем месте жил. Лет двадцать ему, пришел на лодке малой в свое время, да и остался у их гончара в подмастерьях. Его так и звали - Горшок. Вообще же со специалистами среди беженцев было туго, сплошь крестьяне. Оно и понятно - чем больше во время мора взаимодействуешь с людьми, тем больше шанс заболеть. Кузнецы, травники, знахари, торговцы - полегли чуть не в первую очередь, особенно те, у кого иммунитет слабый был. Те же, кто сидел на своих запасах, да носа из избы не высовывал, выживали чаще. Горшка же по словам моих крепостных спасло то, что жил он себе на уме, и делал в своем сарае на продажу посуду да поделки, а его мастер, горшечник, сам их продавал. И жил Горшок на рабочем месте, там же в сарае. Это был единственный ремесленник, доживший до похода на север.