Вольные стрелки (СИ) - Макеев Максим Сергеевич - Страница 69

Осень вступила в свои права, начались дожди. Периодически были окна сухой, нормальной погоды, но потом опять небо затягивала тучами, жизнь в бараках замирала. Зато кипела в учебном корпусе. Там мы учили взрослых, тренировали на тракторе-экскаваторе, Колеса ему сняли, макет ковша сделали учебный, из фанеры, отрабатывали приемы работы. Народу нравилось, развлечений тут не много. Читать они пока не умели, на азбуке застряли, писать даже не брались, счет - только при помощи три-девять, два-семь, семь-сорок и сорок-сороков, старый, словенский еще счет. Образовательная программа двигалась туго из-за возраста участников. У нас вообще все были разделены в школе (под которую барак еще один отдали) на три класса - от пяти до восьми, от восьми до двенадцати, от двенадцати до шестнадцати. В вечерней же школе класса два - до тридцати и после. И если первый хотя бы в Азбуке ориентировался, более старшее поколение с трудом продвигалось по учебной программе. Мозги уже сформированы, забиты нужными вещами да житейским опытом, сложно дается восприятие нового. Святослав, кстати, в той же группе, и тоже туго получается. Если бы не Агна, ходил бы в отстающих. Но молодец мужик - пошел в класс со всеми, не стал себе индивидуального подхода требовать.

Вот в такой обстановке, под мелким противным холодным дождем и застал нас крик часового на стене. За безопасность, кстати, мы почти не переживали, лодки обходили наш городок стороной, людей после мора стало меньше, мы тут наверно самое большое село аж до Ладоги. Но часового по привычке выставляли, как и осуществляли обход территории на трех конях, Кукша с Юркой и Святославом. Две других лошади были кобылами и стояли беременные, пополнение у нас скоро будет. Мы с дедом оставили класс на Обеслава Всебудовича, как его с уважением называли крепостные за его знания, и побежали к крепости. Перегородку, разделяющую вторую крепость уже сняли, пустили на дрова да строительство новых бараков, без стекол и автоматики отопления. На склады пойдут.

- Кого нелегкая принесла под конец октября, - дед ворчал по дороге.

- Добруш! - я крикнул часового на вышке, - чего там?

- Лодка! Хм... средняя! - вот дела, у нас те, что на одного-пять человек малые звались, такие как у данов были - большие, а тут средняя. Интересно, интересно...

Лодка под дождем вела себя вяло, на ней было по четыре весла всего, действительно средняя - ни туда, ни сюда. Лодка двигалась к берегу, вставала, опять чуть шла вперед. Я смотрел на нее в позорную трубу, сквозь капли было видно плохо. Вдруг на лодке началось шевеление, что-то затряслось. Вроде, тряпка какая-то. Чего машут?

- А ну давай снимем защиту с заводи, да посмотрим, что это за гости. Винтовки только взять надо, да мужиков позвать, - народ побежал вооружаться да тянуть нашу плавающую лесопосадку к берегу. Лодка вошла в заводь, с нее спрыгнул мужик.

Торир.

Полезли еще люди. Кнут, Атли, Брунгильда, Ивар, Отар, сын его, их жены. Мы бросились встречать мурманов. Лис и Святослав держались в стороне - Лис хоть знал тут многих, а Святослав не видел никого из них ни разу, не пересекались они. Над бортом показалась светловолосая голова с огромными глазами.

- Сигни!... - крик Кукши огласил окрестности, парень бросил винтовку, щит, побежал по холодной воде, и почти запрыгнул на судно.

- Ну здравствуй, Торир. Чего так долго? - я обнимал седоволосого мурмана.

- А-а-а, не спрашивай, - тот только махнул рукой.

Мы повернулись к лодке - там была трогательная сцена встречи. Кукша стоял в воде, и нежно, как будто боясь, что Сигни сейчас растворится словно мираж, помогал ей спуститься с лодки, понес на руках к нам. Остальные спускались сами, на берег. Кукша не замечая нас понес девушку в крепость. Ну наконец-то, свершилось! Слава Перуну, добрались! А черноволосый где?

- А Ярослав где?

- Нет больше Ярослава, ушел к Хель, - Торир махнул рукой в сторону озера, за моей спиной послышалось всхлипывание.

Я обернулся, Веселина уже тоже прибежала встречать, стояла в метре от меня, глаза от услышанного были полны слез. Я бросился обнимать девчушку, та зарыдала.

- Как получилось? Перехватили вас? Напали? - я гладил Веселину, та залила мне уже всю грудь, и не унималась.

- Нет. Мор. В тот раз через Ладогу пошли. Сигни слегла. Домой пришли - ей худо стало. Потом и мне. Остальные разбежались, чтобы не заболеть. Давен выходить хотел нас, слег. Ярослав только на ногах был. Меня на ноги поставил. Сигни. Давен ушел к Хель. Поставил Ярослав нас на ноги - сам слег. Три дня - и тоже ушел, - Торир снял шлем, рубленными фразами рассказывал про события двух предшествующих лет.

У меня комок в горле, у него тоже, по лицу вижу. Веселина рыдает, я сейчас тоже расплачусь. Народ стоит с опущенными головами, не зная что делать.

- Он в повязке ходил, как у вас были. Да тоже мор его достал. Только и успел нас выходить. Уже больной был. В Хель ушел, арбалет сжимал ваш.

- То я ему подарила, чтобы защититься смог, - снова приступ рыданий у меня на груди, - а его... он...

- Мы его по морю пустили. Да все одно. В Хель дорога. Не в бою ушел, - Торир продолжил тихим голосом.

- Не-е-е, Торир, не в Хель, - я гладил Веселину, с ожесточением посмотрел на Торира, - Не в Хель. В Вальгалу. До последнего бился за товарищей своих, даже с той силой, что глазом видеть не мог! До последнего в строю был! И умер за товарищей своих, а нет на свете больше чести!

Последнее выкрикнул сорвавшимся голосом. Торир развел руками:

- Да. Так. До последнего бился, да себя не сберег. В Валгалле он. Свободный. Я ему свободу еще в походе дал... Чтобы... Веселина...

Мурман отвернулся, я уставился в небо, Веселина всхлипывала у меня на груди.

Новости огрели как оглоблей. Не такую встречу я планировал, ой не такую... Молча все направились в дом. Я поднял Веселину, и понес на руках. Даже приезд Сигни не улучшил общего мрачного настроения. Разместили всех мурманов, крепостные смотрели через открытые ворота крепости на нас, перешептывались. Мы зашли в дом.

Церемонию прощания с Ярославом устроили через три дня. За это время Вера сделала металлическую табличку, мы ей все помогали правильно изобразить Ярослава. Кудрявый парень стоял на фоне лодки и заводи, улыбался, ветер трепал его волосы. Хорошая табличка получилась, правильная. И надпись на ней правильная. Написали мы, что погиб смертью храбрых, до конца выполняя долг перед товарищами, спасая их от болезни, но сам не уберегся. И пусть навеки память о человеке этом золотом останется у предков наших. Который себя не пожалел, и до последнего, пока кровь в жилах на застыла, вытаскивал с того света своих друзей и соратников. Жизнь свою отдал за товарищей своих. Веселина заперлась у себя, кроме Сигни никто к ней не ходил, даже Кукша. Тот был смурной, не знал куда себя приткнуть. Сигни же привезла цветов сушенных из дома, Ярослав Веселине собирал, давно еще. Я боялся, что Веселина на Сигни взъестся, из-за нее ведь тот погиб, по сути, из-за нее и Торира. Но нет, застал их вдвоем у Веселины, сидели на кровати и рыдали, обнявшись. Хороший парень был, добрый и улыбчивый, умный и светлый.

На Перуново поле пошли под первым снегом. Мелкая, противная крупа мела. Пошли мы, мурманы, крепостные за этим наблюдали из крепости, они не знали Ярослава. С дедом прикрутили табличку у основания идола. У подножья языческого символа появилась еще одна надпись, да еще и с шестиконечной иудейской звездой, он же вроде хазарин был. Долгих речей не было, больше стояли да молчали.

- Все запомните, - я тихо промолвил, - и детям своим передайте, и внукам. Про парня хорошего, который в бою с болезнью страшной жизнью своей пожертвовал, но товарищей своих ей не отдал. Сам живота не пожалел - других из-за кромки достал...

- Память о том вечная будут, - эхом добавил Буревой.

Веселина разрыдалась опять.

- Если видишь нас, Ярослав Рубенович, где бы ты ни был, низкий тебе поклон, - я снял шапку и поклонился табличке железной, - да вечная память от нас. И прости, если что не так...