Дурная кровь - Даль Арне - Страница 22

Ночью тень в гардеробе кажется чернее самой темноты. Он идет за ней.

Он идет под дождем. Дождя нет. Нет ничего, кроме его цели. Она темнее темноты.

Вот он садится в бежевый “сааб” и уезжает. Дорог нет, одни тропы. Он старательно избегает разлившихся, превратившихся в реки ручейков, балансирует по самому краю потоков, и вот наконец струи дождя начинают окрашиваться огнями цивилизации, и он чувствует себя так, будто снова обнаруживает за потайной дверью лестницу. Он делает шаг, другой. Свет исчезает, сладковато пахнет пылью, этот запах всегда сопровождает машину, выезжающую с проселочной дороги на шоссе. Иногда темноту разрывают яркие огни встречных машин. Вдоль дороги все чаще попадаются освещенные дома. Темнота приобретает различные оттенки, он уже не только чувствует холодные влажные перила, теперь он может их видеть, и они представляются ему смутно различимой лентой, стекающей в пропасть вместе с теми, кто шагает по скрипучим, бесконечным ступеням этой змееподобной лестницы. Одинокий небоскреб странно смотрится у въезда в город. Он замечает его издали и сворачивает на улицу, разделенную зеленой полосой на два потока. Он не знает, как эта улица называется, но знает ее саму, даже с точностью до одного шага знает, сколько шагов нужно сделать, чтобы добраться до освещенной двери, контур которой уже угадывается в темноте — маленький прямоугольник света далеко внизу, у подножия лестницы. Он знает, когда нужно повернуть руль, объезжает стадион, старую башню, и вот он совсем близко. Здесь опять начинается лес, здесь проходит граница цивилизации: с одной стороны — дома, с другой — лес, ночной дремучий лес, через который ему приходится пробираться к нужному входу. Темная дверь в обрамлении света, светлее которого не бывает, напомнила ему икону в окладе. Луч, указывающий путнику дорогу.

Поворот направо. В тусклых огнях судовых фонарей едва виднеются ряды пустующих офисов и складов. Больше ничего нет.

Он оставляет машину на пустой парковке и твердым, размеренным шагом идет в сторону причала. Порывы ветра сносят дождевые капли, и он почти не промокает. Вот нужная дверь. Изнутри не доносится не единого звука. Еще несколько шагов. Вдалеке слышен какой-то шум. Ключ тихо бряцает о замочную скважину. Он поворачивает ключ, открывает тяжелую дверь, запирает ее за собой и расстегивает сумку. Положив на пол у двери полотенце, стряхивает на него мокрую одежду. Переобувается, убирает в сумку мокрое полотенце и ботинки, достает карманный фонарик и спускается по лестнице — темная одинокая фигура, от которой в стороны расходятся лучи. Вот она, дверь, от которой исходит нестерпимое сияние. Он останавливается. Ему тяжело дышать.

Он обводит подвал фонариком. Ничего не изменилось. Старые вещи в одном углу, тщательно сложенные картонные коробки — в другом, а чуть поодаль — пустое место: начисто отдраенный цементный пол, колодец в полу и тяжелый чугунный стул. Пробравшись за коробки, он сел на пол, прижался спиной к холодному камню стены, погасил фонарик и стал ждать.

Впереди дверь. За дверью зарево. Он стоит у двери. И ждет.

Ощущение времени постепенно теряется. Проходят минуты… Или секунды, или часы? Глаза привыкают к темноте. Влажное подвальное помещение мало-помалу обретает очертания. Входная дверь хорошо видна, она находится над лестницей, в десятке метров от него. Он постоянно держит ее в поле зрения.

Время идет. Ничего не меняется. Он ждет.

Но вот в замке поворачивается ключ. Входят два человека, один постарше, другой помоложе. Он не видит их. Тихо, взволнованно обсуждая что-то на незнакомом языке, они спускаются вниз по лестнице.

Вдруг что-то происходит. Мгновенно. Пожилой мужчина что-то прижимает к шее молодого. Тот моментально обмякает. И спутник оттаскивает его к чугунному стулу, вынимает из сумки кожаные ремни, связывает ему руки, ноги и тело. Затем снова наклоняется к сумке.

Свершилось. Дверь распахнулась. Наступил долгожданный момент. Излились потоки света. Он вступил в тысячелетнее царство.

Пожилой мужчина достает из сумки большой шприц и привычной рукой вводит его сбоку в шею своей жертвы. Потом что-то поправляет и подкручивает.

Он забирается глубже за коробки. Еще немного, и он опрокинет их.

Мужчина аккуратно выкладывает на цементный пол набор хирургических инструментов. Крайний правый предмет напоминает еще один большой шприц.

Пожилой начинает хлопать молодого по щекам, все сильнее и сильнее, пока тот наконец не начинает подавать признаки жизни. Человек на стуле пытается приподнять голову, туго связанное тело конвульсивно вздрагивает, но стул не двигается с места, и не слышно ни единого звука.

Пожилой мужчина что-то тихо говорит и нагибается за вторым шприцем. Когда он склоняется над сидящим, чтобы ввести иглу в нужное место, ему на лицо вдруг попадает неизвестно откуда взявшийся луч света. Отчетливо становятся видны черты лица.

От неожиданности он вздрагивает. Коробки падают.

Пожилой мужчина замирает. Поворачивается на звук, кладет шприц на пол. Двигается навстречу непрошеному гостю.

“Пора”, — думает он и выбирается из своего убежища.

10

Движение микроавтобуса напоминало парение летучей мыши по темному ночному небу. Глаза хорошо видели в темноте, чувства были обострены.

Или летучие мыши не парят?

И вообще, видят ли они в темноте?

Последний бокал виски явно был лишним.

— Где мы, черт побери, находимся?

— Матте, блин, куда ты нас завез?

— Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! По-моему, это падающая башня! Ты нас что, в Испанию завез?

— В Италию, в Италию стремлюсь душой и телом я!.. — Заткнись!

— Это обычная башня. Она никуда не падает, просто у тебя началось распадение мозга.

— Распадение мозга в Скарпнеке!

— Нет, падение микроавтобуса в Фрихамнене! Ну и техника вождения!

— Куда тебя несет, Матте!

Он оглянулся через плечо.

Сзади была куча мала. Весь завтрашний день уйдет на то, чтобы навести после них порядок… Бутылки вперемешку с клюшками для флорбола и посреди всего этого — темные фигуры пассажиров, напоминающие клубок змей, которые сплелись в скучном гомосексуальном порыве.

— Ердет, — объявил он. — Ты здесь живешь, Стеффе. Если еще не забыл.

— Ты, гад, уже сто раз вокруг Ердет объехал! Мы тебя больше за руль не пустим.

— Что ты хочешь, он шесть раз провалил экзамен по вождению!

— Давай уже выбирайся на дорогу! Я понимаю, что ты из Нюнесхамна, но хоть раз-то ты в Стокгольме был?

— Или хотя бы слышал про такой город?

— Здесь король живет. Слыхал про такого?

— А король во дворце живет? Или в Дроттнингхольме^[37]? Вопрос на засыпку.

— Тебе не все равно? Ты ему письмо хочешь послать?

— “Дорогой король, пришли, пожалуйста, несколько волос с лобка принцессы Виктории тоскующему холостяку из рабочей семьи”.

— Поворачивай! Поворачивай направо, трепло!

— Балда!

Ему надоело, и он из чистого упрямства повернул налево. Сзади раздался дружный рев:

— Ты, что, больной?!

— Охренел!

— Идиот!

Микроавтобус полз по маленькой узкой дороге, которая разветвлялась еще на четыре дороги, он выбрал первую попавшуюся, рискуя в следующий момент упереться в забор, охраняемый звероподобным мачо с сигарой во рту.

Этого не произошло. Зато впереди в пятидесяти метрах от них замаячила старая темная “вольво-комби”. Из выхлопной трубы вился дымок. Машина закрывала проезд.

Он сбросил скорость. До машины оставалось метров тридцать, когда он заметил рядом с ней человека. Человек очень торопился. Его голова была закрыта чулком. Запихнув что-то в багажник, он прыгнул в машину и, взвизгнув сцеплением, рванулся с места. Когда дым улегся, стало видно предмет, лежащий на земле. Большой сверток очень подозрительной формы.

Три более или менее трезвых пассажира протиснулись к водителю.