Третий шеар Итериана (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 28

Он вынул бумажник и положил на прилавок деньги.

— И знаешь, что? — Достал еще одну банкноту. — Вон из тех розочек выбери одну покрасивше.

Софи вытянула из вазона пышную алую розу. Хлюст перехватил длинный стебель, с гадким чмокающим звуком поцеловал бутон и вернул цветок девушке.

— Тебе, милашка.

Этьен отчетливо увидел, как сейчас Софи с размаху стеганет наглеца этой розой, оставив на смуглой щеке кровавые царапины от шипов…

— Спасибо, — вежливо поблагодарила она.

— Всегда пожалуйста.

Молодчик прихватил букет и, насвистывая, пошел к дверям.

Пнуть бы его, для ускорения, но мужчина сдержался.

— Часто у тебя так? — спросил он, когда колокольчик обрадованно звякнул, выпроваживая беспардонного повесу.

— Как?

Девушка вернула розу в вазон. После возьмет из кассы стоимость цветка. Те же чаевые, что в варьете.

А от него, значит, цветов не примет…

— Я пойду. Завтра заеду за Люком.

— Если занят, Нико…

— Я заеду.

Щеголька нагнал на соседней улице.

Оставил авто у обочины и пошел следом. Дождался, пока фат свернет в глухую подворотню, нырнул следом и позвал негромким свистом.

— Слушай внимательно, красавчик. Еще раз в оранжерее появишься…

— И чё? — перебил тот, осклабившись.

Шеар мог бы даже не говорить с ним: еще в магазине, коснулся бы невзначай, и юнец в прямом смысле навсегда забыл бы туда дорогу. Но… не по-мужски это, что ли?

— А то, что кости долго срастаются, — пояснил Тьен. — Подумай над этим.

Тот подумал, да, видно, не вник. Шагнул навстречу. Рука скользнула в карман отутюженных брюк, и заиграла между ловких пальцев тонкая бритва.

— Ты меня на испуг не бери, фраер, — наступал молодчик. В одной руке роскошный букет, в другой — перо пляшет. — Свои кости береги. И с колодой не связывайся. Слыхал про колоду?

Этьен присмотрелся к парню. Слободской? В этом районе?

— Слыхал. Но вряд ли колода за шестерку вступится.

— Это папаша твой шестерил, пока мамаша матросне давала, — зло сплюнул фартовый. — А с тобой, фраерок, валет разговаривает.

— Валет?

Тьен поперхнулся, закашлялся и вдруг расхохотался, так неожиданно и громко, что размахивающий бритвой юнец удивленно отпрянул.

— Ты — валет?

— А чё? — обиделся щеголь. — Чё, получше вальтов видал?

— Да уж видал.

Веселье отпустило так же резко, как нахлынуло.

А парниша-то открылся…

Фасад портить не стал: к невесте же идет… коллега…

Кулаком под дых. Руку с пером в запястье перехватил, дернул с силой вниз, ударил о колено, выбивая бритву…

Подружка местная, видать. Девочка примерная, из хорошей семьи. Чулочки фильдеперсовые, шляпка… Сам на таких засматривался…

Вторую руку, ту, что с букетом, вывернул и цветочки отобрал аккуратно — Софи же старалась…

…И сам по почкам получил — извернулся гад, ударил в бочину. Теперь видно, что точно слободской. Верткий, шельмец. А Тьену неудобно с букетиком-то. И силу использовать глупо на ерунду, да и неспортивно как-то…

Схлопотал в челюсть, так что аж за ухом хрустнуло, но потом уложил-таки гоголя. Красиво так уложил. И горло локтем прижал, чтоб не рыпался…

— Про оранжерею повторить, или и так понял?

— Понял, — огрызнулся щуренок.

Поднял за шкирку, отряхнул. Букетик вручил.

— Топай к своей крале. Только часы верни… в-валет.

Или думал, он не заметит?

— Чё? — попытался сыграть дурку фартовый.

— Верни. А я тебе взамен твой лопатник отдам.

Юнец ощупал карманы. Нижняя губа удивленно оттопырилась, а в глазах промелькнуло подобие уважения.

— Ты кто такой? — осмелился спросить он, когда обратный обмен состоялся.

— А это ты у царей поинтересуйся, — усмехнулся Тьен.

Такой ответ лучше всяких чар красавчика от оранжереи отвадит. Но береженого и бог бережет, и четверо не оставят. Воздух и вода сплелись в тонкую ниточку-невидимку и браслетом обернулись вокруг запястья парня. Внезапное расстройство желудка — не самая большая кара за ослушание. Но показательная.

Сев за руль, шеар развернул к себе зеркало. Стер со скулы наметившийся кровоподтек. Бок болел еще — да и ну его, так пройдет.

«А хорошо погулял, — подумал он хмуро. — Вспомнил, как человеком был. Каким человеком был».

На сегодня, решил, хватит с него людей. Завел мотор и поехал в гостиницу. К нелюдям.

Нелюди скучали.

Всего за пару дней в человеческом мире захандрили без дел и развлечений.

А им ведь как-то нужно месяц переждать.

— И что мне с вами делать?

Не найдя ответа, собрал всех в своем номере. Отца не звал, с ним хотел поговорить позже, наедине. А пока — с этими разобраться.

— Зачем с нами что-то делать? — насторожился Кеони.

— Затем, чтобы Этьена совесть не мучила, — ответила за шеара Эсея. — За то, что совсем нас забыл.

Вроде бы обычные для нее поддевки, но Тьен нахмурился.

А тритон занервничал: зрачки вытянулись длинными рисовыми зернышками, радужка посветлела. Того и гляди встопорщит плавники и порвет ни в чем не повинную рубашку. А рубашка эта, голубая, в мелкую синюю полоску, ему, между прочим, шла, и к глазам, и к бледной гладкой коже, и с длинными черными волосами, сейчас собранными на затылке в хвост, контрастировала и гармонировала. Лили выбирала, а у нее вкус хороший.

— Эллилиатарренсаи, — обратился к альве шеар, — объясни, пожалуйста, что пытается скрыть от меня наш юный друг.

Не просьба, хоть звучит обманчиво мягко, — приказ. А приказы Лили выполняет быстро и четко.

— Наш юный друг считает, что ты впустую тратишь время в этом мирке, — копируя тон командира, ответила она.

— И почему он так считает?

Не выдержав, что за него приходится отвечать другому, Кеони вскочил с места:

— Потому что этот мир и люди, что его населяют, недостойны внимания шеара!

Все-таки испортил рубашку.

— Это — мой дом, Кеони, — веско произнес Тьен. — Я не заставляю его любить, но прошу уважать.

— Дом шеара — Итериан! Твое место там. Несправедливо лишать детей стихий спасителя!

Тьен увидел, как при этих словах дрогнули уголки губ Эсеи в попытке скрыть ухмылку, и мысленно порадовался. Бред о спасителе засел всего в одной голове. И его еще можно из нее выбить… Фигурально выражаясь, конечно.

— Сядь, Кеони. Лучше на кушетку, а не в кресло. Или плавники убери.

Острые, как бритва, в бою они заменяли оружие. Те, которые на руках и ногах. Спинной, по мнению Тьена, существовал единственно для красоты и демонстрации настроения. Но он не исключал, что чего-то еще не знает о тритонах.

— Послушай, Кеони, я прошу — могу приказать, но пока прошу — никогда, ни при мне, ни в мое отсутствие, не называть меня спасителем Итериана. Во-первых, это неправда. Во-вторых, подобные слова оскорбляют шеара Холгера и шеара Эйнара, сделавших для Итериана и всего великого древа намного больше, чем я.

— Без тебя они не справились бы!

— Кеони! — окрик командира заставил вновь вскочившего тритона вернуться на кушетку и спрятать ножи-плавники. — Еще одно такое высказывание, и я перестану считать тебя другом. Понял?

Кивнул. Но не понял.

Тьену было безразлично, что говорят о нем в Итериане, пусть хоть храм в его честь возводят, а после в этом же храме анафеме предают. Но не хотелось, чтобы мальчишка забивал себе голову ерундой, в которой правды ни на грош. На полгрошика только…

Мимолетная мысль, что та медная монетка, покатилась, покатилась…

— Я собираюсь в ресторан. Составите компанию?

Свита, восприняв приглашение как приказ, ответила единодушным согласием.

— Значит, через полчаса встречаемся в ресторане.

Спаситель… Ха!

…Разговоры начались во время его затяжной болезни, подробности которой так и остались известны лишь Холгеру и Йонеле. Тьен не сообщил им, что тоже кое-что знает. О чудесах, о странных свойствах человеческого тела, не давших ему сгинуть в пустоте, о том, что считают его носителем тьмы.