Синяя борода и солнечный зайчик - 2: До самой луны и обратно (СИ) - "полевка" - Страница 31

Фил придержал Тео за локоть, крепко сжав его. Омегу разглядывали с жадным любопытством. Луидор объяснил Тео, что поскольку похороны оплачивает Кантарини, то родители решили провести прощание не в маленьком храме у кладбища, а в Большом кафедральном храме и более того, для проведения церемонии был приглашен один из девяти первосвященников Церкви Согласия.

Теодор огляделся по сторонам и увидел, что все присутствующие в храме были одеты, как для светской вечеринки, в изысканные вечерние наряды и увешаны драгоценностями. Тео в этой пёстрой толпе смотрелся как бедняк, забредший сюда по ошибке. В какой-то момент он почувствовал себя белой вороной в своей простой одежде. На нем были простые брюки и черная рубашка без всяких украшений, поверх которой он накинул тонкую черную кофту, потому что, несмотря на осеннее солнце, на улице было достаточно прохладно. Тео на какое-то время растерялся от увиденного, а потом вспомнил слова Доминика, что он может одеваться так, как считает нужным. А он, Тео, не считает, что для прощания с другом надо наряжаться, как на праздник.

На середине зала стоял гроб, в котором лежал Эркюль. Возле него стояли родители, и к своему ужасу Тео заметил, что между ними стояло голографическое изображение очень довольного Эркюля. Со стороны казалось, что родители стоят рядом с сыном, который улыбался и время от времени кивал головой. А вот за их спинами, как в сюрреалистическом фильме ужасов стоял гроб с покойным. Тео совсем растерялся, но Луидор, подхватив его под руку, повел знакомиться с родителями Эркюля.

Он на ходу объяснял Теодору, чтобы тот не торопился выражать свою скорбь, потому что в Церкви Согласия не принято плакать на похоронах. Здесь принято радоваться, потому что человек, пройдя все испытания, уготованные ему всевышним, и вынеся все тяготы своей жизни, теперь отправляется к Творцу всего сущего. Поэтому надо радоваться, что испытаний и тягот было мало, ибо люди приходят в эту жизнь, чтобы испытать трудности и пережить страдания и боль. Только тогда, когда все, что было отмерено, пройдено, человек оставляет бренное тело и, как энергетическая сущность, отправляется к создателю для вечной радости.

Луидор подошел первым и представился сам, следом он представил растерянного Тео и молчаливого Фила. После церемонной процедуры знакомства он поздравил родителей с тем, что испытания их сына в этом мире закончены и теперь он будет вечно радоваться у Творца. Голографический Эркюль довольно закивал головой. Тео сглотнул густую слюну, ведь он знал, что их сын умер не своей смертью, и теперь терзался сомнениями, надо ли говорить об этом родителям. Он не хотел портить им ТАКУЮ радость, но потом, увидев какие красные глаза у папы Эркюля, понял, что все это показушная радость для посторонних, а папе было очень больно так рано потерять родного ребенка.

- Нам рассказали, что ты был с Эркюлем в момент его смерти? – папа Эркюля смотрел с плохо скрываемой болью, – скажи, он сильно мучился перед смертью? Он говорил что-нибудь?

- Нет, - Тео вздрогнул от воспоминаний, у него в ушах стоял пронзительный голос Эркюля и его последние слова: «Ненавижу тебя, безмозглая куколка!», - он ничего не сказал и совсем не мучился. Ему просто стало нехорошо, он прилег на пол и перестал дышать. Я даже подумал что он уснул, но брат сказал, что он умер и поделать ничего нельзя. Ему не было больно, не переживайте! И он не умер в одиночестве. Я держал его голову на коленях и гладил по волосам. Нет, он не мучился, и я думаю, что он и сам не понял, когда умер.

Папа Эркюля порывисто обнял Тео и заплакал. Отец зашипел на него, призывая к порядку, но тот расплакался на плече Тео. Луидор подхватил Тео и рыдающего родителя и потащил подальше от любопытных глаз. Теодор оглянулся назад, но там у гроба остался стоять нахмуренный альфа и довольная голограмма его покойного сына. Луидор завел обнявшуюся парочку в маленькую комнату и, усадив плачущего папу на кушетку, стал отпаивать его водой и уговаривать выпить успокоительного.

В зале раздался хрустальный перезвон. Луидор объяснил удивленному Тео, что это прибыл первосвященник, и попросил разрешения оставить их, потому что он никогда не видел первосвященников вблизи, и ему очень хотелось взглянуть. Папа только махнул рукой, и Луидор скрылся за дверью. Тео остался сидеть с родителем, и его разрывало от желания рассказать правду о смерти сына. Его удерживало только обещание молчать, которое он дал вначале брату, а потом и Доминику.

- Присядь рядом, - руки папы вцепились в зайку, - я должен рассказать тебе правду, иначе моя душа не найдет покоя. Я от имени своего сына прошу у тебя прощения, да и от себя тоже, – омега смотрел на Тео с болью. – Мой сын хотел разбить вашу пару, и я помогал ему, как мог. Тем вечером Эркюль собирался соблазнить твоего альфу и забеременеть. Мы думали только о собственном благополучии и совсем не думали о том, сколько боли могли принести тебе и твоему альфе. И вот провидение жестоко наказало нас! Сейчас я проклинаю себя за то, что потакал его амбициозным планам, ведь именно я достал для него таблетки, вызывающие течку! Почему я был таким безрассудным? Надо было его остановить! Нельзя влезать между истинной парой, судьба такого не прощает! Прости и его, и меня!

Тео даже не успел ничего сказать, как омега опустился с кушетки на пол и встал перед ним на колени. Зайка присел рядом и обнял папу Эркюля за вздрагивающие от рыданий плечи и погладил по волосам.

- Не плачьте, прошу вас! Я с самого начала догадывался об этом. Я же видел, какими глазами он смотрел на моего Доминика. Но, уверяю вас, что у него ничего бы не получилось. Мы - пара и нашу связь не разорвать, мы чувствуем друг друга на расстоянии. – Тео улыбнулся, - хотите, докажу?

Тео прижал руку к сердцу и попросил:

- Доминик позвони мне, пожалуйста, ты мне сейчас очень нужен! - коммуникатор отозвался тихим сигналом вызова, и на экране появился Доминик, Тео ему улыбнулся, - у меня все в порядке, спасибо, что позвонил, не волнуйся…

- Привет, Доминик! Привет, милый братик! – за спиной раздался мягкий и проникновенный баритон. Такой голос хотелось слушать бесконечно.

Теодор обернулся, в дверях стоял красивый омега, высокий и грациозный. На густых темно-каштановых кудрях, подчеркивающих ослепительную белизну кожи, лежал венец из хрустальных цветов. Он с веселым любопытством рассматривал Тео большими миндалевидными глазами, опушенными густыми длинными ресницами, которые подчеркивали необычный цвет глаз, скорее фиолетовых, чем синих, как у всех Кантарини, глаз. Ярко-алые пухлые губы сложились в обворожительную улыбку и на нежных щечках появились две милые ямочки.

- А ты, верно, Теодор, - холеная красивая рука прикоснулась к дредам Тео и, погладив как котенка, красавец ласково улыбнулся, замершему в восхищении Тео, - какой же ты рыжий! Ну, как Пьетро! А глазки вроде смышлёные. Знаешь, иди отсюда, ребенок, дай мне поговорить с этим эгоистом! – омега сверкнул глазами в сторону папы Эркюля.

Теодор проскользнул мимо нарядных белых одежд, украшенных искусной вышивкой и драгоценными камнями. От омеги пахло белыми лилиями, запах был густой и тягуче-сладкий, как патока. Тео, выскочив из комнаты, с трудом отдышался, невольно слыша, как священник отчитывал папу Эркюля за родительский эгоизм. Ведь вместо того, чтобы радоваться тому, что жизненные испытания его ребенка закончились, и больше никто не сможет причинить ему горе и страдания, он здесь рыдает от того, что на старости лет остался один. Разве это не эгоизм? Думать надо о радости воссоединения ребенка с Творцом, а не горевать о собственных невзгодах.

Тео вышел из маленького коридорчика, не желая слушать, как «утешают» несчастного родителя. Ему навстречу сразу же бросился Луидор, он был в восхищении от первосвященника. Тео постарался у него разузнать, как именно будет проходить сама процедура прощания. Луидор начал рассказывать, что первосвященник приехал с собственным хором. Служба в соборе проходит всегда очень торжественно, будут и пение гимнов, и красивейшая проповедь, потом опять пение. Короче, такое зрелище никак нельзя пропустить!