Запутанное течение (ЛП) - Хупер Карен Аманда - Страница 52

— Я не знаю. Думаю, за маму. Если бы я могла поменяться с ней в ночь, когда она умерла, то так бы и поступила.

— Понимаю. Когда твой отец так трагически погиб, у тебя было то же самое чувство, инстинкт защитить его?

— Мой отец умер, когда мне было четыре. Я не помню этого.

— Он умер во время пожара. Не выдержали легкие. Ты знала, что он был пожарным?

Я кивнула.

— Род деятельности кое-что говорит о его духе, не так ли? Смелый герой, самоотверженный и бесстрашный. Вот кем был этот мужчина, первая и единственная любовь твоей матери. Мы видели, как она была привязана к нему, и от этого нам с Маризой становилось не по себе. Она поддавалась любой прихоти твоего отца, мечтая о браке на всю жизнь, доме и детях. Но для обоих все закончилось катастрофой.

Я обхватила себя руками.

— Она потеряла себя после его смерти, потому что сильно скучала по нему.

— Твоя мать сделала бы все что угодно, чтобы твой отец был счастлив, — ответила Мариза. — Больше всего она боялась, что однажды ее идеальный мужчина, герой, увидит в ней обычного, слабого человека, которым она стала. Что он оставил бы ее или нашел бы кого-то, кого полюбил бы сильнее.

Отабия одним быстрым движением подлетела ближе.

— Определенные моменты навсегда меняют нашу жизнь. Хочешь знать, какими были твои родители на самом деле? Я была с ними в тот день, когда ты родилась. Я стояла рядом с кроватью твоей матери, — она вонзила коготь себе в руку и по ней потекла черная струйка крови. — Попробуй и переживи это ради себя самой. Ты найдешь ответ, который ищешь.

Мои руки тряслись, но я крепко сжала руку Отабии. Я обдумывала все снова и снова. Прости, Трейган.

Затем я приникла ртом к ее кровоточащей ране.

Ее кровь по вкусу напоминала лакрицу. После первого глотка я поморщилась, а затем я будто по спирали окунулась в душу Отабии и начала переживать ее воспоминание.

Мы были в доме дяди Ллойда. Отабия держала покрытую потом руку мамы, в то время как дядя, Мариза и Никси суетились вокруг нее. Моя мама часто и тяжело дышала, ее глаза выглядели уставшими, но лицо светилось. Сирены были эмоционально связаны, но помимо чувств моей мамы Отабия знала и ее мысли.

Она была на седьмом небе от счастья, от того, что осуществила мечту моего папы, была уверена, что ребенок свяжет их навечно, но и чувствовала облегчение, что ей не придется держать ребенка. Мой отец выглядел обеспокоенным, убирая с лица мамы мокрые волосы и помогая восстановить ее дыхание.

Мама сделала последнее усилие. Отабия, Никси и Мариза закричали с ней в голос, все они чувствовали ту же боль, что и она. С первым же моим криком, Мариза объявила, что родилась девочка — я. Она положила меня маме на руки. Папа смотрела на меня, свою новорожденную дочь, и его глаза наполнились слезами счастья.

Моя мама чувствовала в нем изменения. Она понимала, что скользкий ребенок, плачущий между ними, стал самой важной причиной, ради которой ему стоило жить. Ее самый сильный ужас стал явью.

Мой отец нашел того, кого полюбил сильнее моей мамы.

Она яростно сжала зубы, а нос раздувался от злости. Она протянула меня папе, закрыла глаза и сказала, что лучше бы я никогда не рождалась.

Я заставила себя выйти из воспоминания и отпрянула от Отабии.

— Почему ты показала мне это?

Мои глаза жгло от того, что я старалась сдержать слезы.

— Глупая! Ты должна увидеть гораздо больше, — она подняла стою кровоточащую руку. — Пей.

— Нет! Не хочу больше.

Моя мама никогда не любила меня, но я убедила себя, что это из-за того, что ей больно, что она сильно скучала по отцу, что у нее не осталось ничего, чтобы дать мне. Мой дядя заставил меня поверить, что она любила меня, что она просто не знала, как это показать. Теперь я вижу и чувствую правду. Моя мать ненавидела собственного ребенка.

Хуже того, это воспоминание открыло очередную, разбивающую сердце правду. Я смотрела в окно на солнце, пытающееся выглянуть из-за дождевых облаков на далекий остров.

— Дядя Ллойд, — пробормотала я, пытаясь сложить все кусочки пазла вместе. — В воспоминании у Маризы и Никси были крылья. Вы все были не в человеческом обличье, а сиренами. Моя дядя знает о вас. Он знает все о вас, верно?

Никси плавно подошла ко мне с опущенными крыльями.

— Конечно, он знает, милая Яра. Как ты думаешь, кто помог твоим родителям превратиться в людей? Почему же еще твоя мать принесла тебя обратно в Эденс Хаммок?

Мне не хватало воздуха, чтобы дышать. То, что Ровнан был частью этого и лгал мне, было ужасно, но дядя Ллойд? Любящий мужчина, который приглядывал за мной, вырастил меня, как собственную дочь? Он тоже был частью всего этого? С какой стороны он плел интриги? Я подумала о том, как Ровнан посещал остров. Дядя Ллойд никогда много о нем не рассказывал, но он никогда не запрещал мне видеться или быть с ним осторожнее.

Мой дядя, должно быть, был на стороне Селки. Почему еще тогда он позволял Ровнану приходить на его остров? Сестры что-то говорили мне, но их слова расплывались. Я чувствовала слабость.

Единственная семья, которая у меня была, — мой дядя, все это время он принимал участие во всем этом. Мужчина, о котором я беспокоилась и за которого молилась каждую ночь, был никем иным, как основоположником плана, чтобы обескровить меня и передать горгонам. Всю мою жизнь все, кого я любила, либо ненавидели меня, либо обманывали.

Все, кроме Трейгана.

Вокруг меня запорхали крылья. Огонь в факелах заплясал по всей комнате. Я закрыла руками уши, чтобы приглушить крик сирен.

Когда я повернулась и увидела Трейгана, стоящего напротив меня, я чуть не упала в обморок. Он обхватил меня руками, и я зарылась лицом в его грудь.

— Забери меня в какое-нибудь безопасное место, — молила я его.

С каждым уходящим днем восходы для меня становились все ценнее.

За четырнадцать лет моя жизнь была постоянным отсчетом. Меня это не беспокоило до сегодняшнего дня, когда Яра стала моей любовью, а не обязанностью. В те моменты, когда ее тонкая натура проскальзывала сквозь трещины упрямой внешней оболочки, я задавался вопросом, всегда ли я любил ее. Возможно, мой непреодолимый инстинкт обезопасить ее был чем-то большим, нежели просто сочувствием или давним обещанием ее матери.

Яра не проронила ни слова с тех пор, как мы покинули гнездо сирен. Она плавала и ела. Она даже позволила мне помочь принять ей душ, но не издала ни звука, ни разу не посмотрела на меня. И лишь смотрела куда-то отсутствующим взглядом, в какой-то мир, частью которого я быть не мог. Я оставил ее в покое, не вынуждая говорить о том, что случилось.

Несколько часов она лежала на диване, будто в коме. Я взял белый сарафан из тех вещей, что Дельмар, очень кстати, принес, и сел рядом с ней.

— Яра, тебе нужно посидеть снаружи на солнце, пока оно не зашло. Может, от этого ты почувствуешь себя лучше.

Она села, выполняя движения на автомате, и уставилась вперед. Яра выглядела подавленной, потрепанной жизнью или тем, о чем сирены с ней говорили. Или может она думала, что я разочаровал ее. Мы были разлучены. Панго пытался вспомнить все важные новости, но я мог лишь вообразить, какие, должно быть, мысли прошли в ее голове за последние несколько дней.

— Я не хотел разлучаться с тобой, — произнес я. — Может показаться, что я бросил тебя, но…

— Что? — она повернулась и посмотрела на меня.

— Прости. Я не знаю, какие мысли мучают тебя весь день, но если причина твоей печали я, то обещаю, что постараюсь загладить свою вину.

Она моргнула. Казалось, впервые за то время, как мы покинули гнездо, я был с ней.

— Ты? Нет, — ее взгляд метнулся к стеклянной стене, находящейся позади меня. Затем она бегло посмотрела на окружающие нас вещи: дорогая мебель, старинные напольные вазы, итальянские мраморные полы и огромную гостиную. — Где мы?