Двадцать первый: Книга фантазмов - Османли Томислав - Страница 15

— Двое, — поправил его Гордан.

— Что двое? — сердито спросил мужичок.

— Димитр и Константин Миладиновы, — разъяснил Гордан.

У женщины на лице появилось выражение недоумения.

— Я считал, что только Константин. Он ведь написал наше знаменитое стихотворение «Тоска по югу»…

— О, Господи! — нервно проговорила женщина, возмущенная не столько незнанием железнодорожника, сколько его назойливостью.

— Он хотел домой вернуться. Димитр же, сто процентов, хотел смыться, вот как ты сейчас… — бросил старик Гордану и сам засмеялся своей шутке, закашлялся и потянулся за ракией, чтобы прочистить горло.

Гордан смерил его осуждающим взглядом.

— Не стоит обращать на него внимание. Вы же видите, он просто нарывается на скандал… — шепнула парню женщина в цветастом летнем платье и громко сказала: — Очень интересно… Америка, вы сказали…

— Это я сказал, Америка! — упорно не сдавался мужичок.

— Так вот… — поддержал ее интерес Гордан. — Я много узнал о ней из фильмов, интернета, книг. Всю жизнь мне хотелось прогуляться по Нью-Йорку, особенно ночью.

— А, как в шлягере… — сказала женщина изменившимся голосом, будто она только что познакомилась с Горданом.

— Простите, что?

— Я имею в виду мелодию «Strangers in the night». Она была очень популярна в мое время. Мы, знаете, мечтали под эту песню. Мысленно бродили меж небоскребов Нью-Йорка… Эта картина часто появляется в моем воображении… Мимо проносятся длинные черные лимузины, желтые такси, неон отражается на мокром асфальте, откуда-то доносятся звуки саксофона. Неподалеку кто-то для души играет джаз…

— Рэп. Теперь там играют East Coasthiphop — попытался объяснить Гордан, но женщина его не слушала. Она продолжала:

— …а ты, ты стоишь и смотришь, сбитый с толку светом, льющимся с разных сторон. Купаешься в его лучах. Неоновые блики бегают по твоему лицу, а город вокруг тебя сияет огнями. Прогуливаешься по Бродвею, и вдруг кто-то тебя окликает… — она обратилась к Гордану: Как вас зовут, молодой человек?

— Гордан.

— Так вот, — продолжала она, — кто-то зовет вас: «Гордан! Гордан!» Вы оборачиваетесь. И не можете поверить своим глазам. В двух шагах от вас, с сигаретой в руке, с неподражаемой, очаровательной улыбкой стоит…

— Ба, да кто же? — неожиданно ляпнул мужик в фуражке железнодорожника.

— Фрэнк. Фрэнк Синатра, — сказала дама Гордану, не обращая внимания на старика.

— Бэд Бо, госпожа. Да Гагста. Так его называют. Он — мой любимый рэпер. Это крутая музыка. Не поймите меня превратно, но Синатра давно мертв.

— Для кого как, молодой человек, для кого как! — не сдавалась женщина. И продолжала в том же духе с мечтательной улыбкой на лице: — Впрочем, не важно… Пусть будет этот ваш… Одним словом, он стоит в дымке тумана и разогретого асфальта на освещенной улице и приглашает вас, удивленного и растерянного, выпить с ним по рюмочке в баре, тут, по соседству, на тихой улочке за углом… Так, а?

— Возможно… А вы откуда знаете? — Гордан удивленно посмотрел на женщину.

— Из опыта, юноша, — улыбнулась пожилая женщина. — Это снилось и моему поколению. Я, знаете ли, учительница… Второе послевоенное поколение. В этой стране все мечтают об одном и том же. Меняются только имена звезд и места. Мое поколение бредило Гарри Джеймсом, Эстер Уильямс и Калифорнией. Вы вот грезите Нью-Йорком и этим, как его, гангстером. Я — той эпохой и Синатрой. Модель одна и та же. Ничего нового, молодой человек.

— Ничего нового, — повторил вдруг, на этот раз как-то задумчиво, тип в железнодорожной фуражке. — И мы так себе представляли… Американских гангстеров. Не только я, все в нашем квартале. Будто мы в Чикаго, ну, знаешь, в то время — Элиот Несс, сухой закон… А ты, парень, точно глотнуть ракийки не хочешь? Смотри, потом пожалеешь.

— Нет, не хочу! — наотрез отказался Гордан.

— Перестаньте же надоедать нам своими выходками! — вдруг резко одернула мужичка и женщина.

— О, и тетку прорвало! Да вы, я гляжу, спелись с эмигрантом! Поздравляю! — с ненавистью сказал ей в ответ старик. — Ну, а сон-то твой, парень, — старая сказка…

— …знаете, все было так же и раньше. Тогда в моде был Париж… — она стала говорить чуть громче, стараясь не обращать внимания на задиристого человечка. — Восточный экспресс. Поезд, курсировавший по маршруту Стамбул — Париж — Лондон и обратно…

— Алле-ретур, — влез в разговор железнодорожник. Обращаясь к Гордану, он сказал: Да всё осталось прежним. Вы похожи на нас. И никуда ты от этого не денешься. Все здесь — алле-ретур.

— Я ни на кого не похож, — накинулся на него Гордан, — даже на отца. Я на себя похож. У меня больше общего с каким-нибудь парнем из Вайоминга, чем с вами…

— Ладно, раз так, я тогда похож на Хамфри Богарта из фильма «Африканская королева».

— Видите, какие вы, — не выдержал Гордан, — как карикатуры из прошлого века.

Женщина с удивлением посмотрела на Гордана. Она никак не ожидала от него такой реакции.

— Точно! — упорный железнодорожник был явно доволен тем, что ему наконец-то удалось вывести парня из себя. — И мы водили дружбу с ханум, с революционерами, с пашами и беями. Я лично из табакерки Гоце Делчева^[12] выгреб на сигаретку, а Кемалю Ататюрку^[13] взамен старой фески новую меховую шапку продал. Тут, в Скопье, ее приобрел, у одного скорняка. Про Гоце и Кемаля ты, надеюсь, слыхал?

— И про Тито еще! — добавил раздраженно Гордан.

Такого поворота старик никак не ожидал.

— Э, нет! Про него я и слышать не хочу! — резко сказал железнодорожник после небольшой паузы.

— Про него словенцы открыли специальный веб-сайт.

— Что, что про него открыли словенцы? — переспросил скандальный тип фальцетом — со злобой и с интересом одновременно.

— Страницу в интернете, — попыталась, явно нервничая, объяснить ему женщина.

— Страницу, большое дело… Нас заставляли толстенные книги читать про этого говнюка, не то что страницу…

— Бесполезно ему объяснять, молодой человек, — сказала женщина поучительным тоном, пытаясь продолжить прерванный разговор с Горданом. — Ни у кого больше нет фантазии. А особенно у вашего поколения. Видятся вам старые сказки о мире. Разве вы не понимаете, что весь мир теперь здесь. Сегодня, в принципе, мир там, где страшнее всего.

— Мир — не тут, а в другом месте, — резко возразил Гордан. — Здесь только их телевидение. Они хотят смотреть про нас в новостях. А я не хочу, чтобы на меня смотрели на CNN или ВВС, будто я зверь какой из африканского сафари. Я хочу жить своей жизнью. И не желаю быть статистом в их новостях. А от таких, как вы, меня просто тошнит. Старые дураки, только языком чесать можете…

— Не хочет он, видите ли! А кто тебя спрашивает! — взвился мужичок. — Так этот свет устроен. Как цирк. Одни, как мы, укрощают медведей, рысей и волков, а другие на это пялятся, щелкают семечки и смеются над нами.

— Нет, я не могу с этим согласиться, — подала голос женщина. — Как они могут смеяться, когда у кого-то беда. Как говорится, и к ним во двор может медведь ввалиться.

— Именно это сейчас и происходит! — воскликнул железнодорожник. — А разве нет?

— Пока еще нет, — резко возразила она. — А если к ним ввалится, то и нам мало не покажется. Вот попомните мои слова.

Старик молча посмотрел на женщину. Гордан встал и надел обе лямки рюкзака на одно плечо.

— Не приведи бог… — снова отозвался вредный старик. — Им хуже станет, да и мы, прошу прощения, окажемся в глубокой заднице.

Гордан, наконец, решительным шагом направился к лестнице, ведущей на железнодорожную платформу.

— Невежа! — услышал Гордан за своей спиной голос женщины в цветастом платье и вышел на раскаленный перрон.

30

Роуз буквально впитывала в себя каждое слово женщины-медиума. Ее поглощенность спиритическим сеансом и мелкие капли пота, выступившие на лбу, убедили Роуз, что она знает свое дело и занимается им, вкладывая в него всю душу…