Меч и плуг
(Повесть о Григории Котовском) - Кузьмин Николай Павлович - Страница 81

Обед закончился чинно, о деле не говорили. Маштава подливал Макарову самогонки, тот поблескивал пенсне и вежливо, но непреклонно отодвигал стакан. Человек был себе на уме. Он часто взглядывал на Эктова, тот не столько ел, сколько катал хлебные шарики и бросал их на скатерть. Разумеется, отпускать его к Матюхину никто не собирался.

После обеда Макарову вручили ответ. Эктов писал, что ехать ему в лес одному — значит незаслуженно оскорбить Фролова, а вместе с ним и представителей ЦК эсеров и батьки Махно. Все они находятся здесь, проделали трудный кружной путь через Дон и с нетерпением ждут встречи с «отважным командующим Тамбовскими отрядами». «Иван Сергеевич,— увещевал Эктов осторожного бандита,— какие люди ради вас приехали!»

Удалось ли убедить Макарова? Ведь Матюхин в первую очередь будет расспрашивать его о личных впечатлениях. Гажалову показалось, что длинноволосый политработник уезжает в некотором сомнении. Да, Эктова он видел и узнал, но поговорить с ним с глазу на глаз не удалось — все время кто-нибудь мешал. Познакомили его с представителем ЦК эсеров (Борисов) и махновцем (Мартынов, расчесавший ради такого случая кудрявый чуб).

Уезжая, Макаров зло отчитал однорукого Ваську, приказал ему оставаться на месте и ждать распоряжений. «И гляди у меня!» — пригрозил он. Васька испуганно кивал. Видимо, первоначальные подозрения были правильными: тот и другой посылались не только передать письмо, но и разнюхать, разведать, собрать впечатления.

Проводив Макарова, стали ждать. Неужели не клюнет?

— Павел Тимофеевич,— спросил Котовский,— вы хорошо знали человека, с которым отправились на съезд, в Москву?

— Ершова? — поднял глаза Эктов.— Ну, как вам сказать? В душу, конечно, не залезешь, но... знал, в общем-то.

— А вы знали, что он имел задание пристрелить вас в случае чего?

Сообщение не удивило Эктова.

— Понимаете, я немного догадывался. Так, чуточку. Уж больно распинался на прощание Александр Степаныч, слишком горячо обнимал.

После этого он впал в задумчивость, стал невпопад отвечать на вопросы, и Котовский распорядился увести его.

Вечером охранение задержало мальчишку. Захаров и Симонов узнали в нем малолетнего гонца с лесной заимки дремучего пасечника. Мальчишка, не говоря ни слова, достал из-за пазухи лист бумаги.

На этот раз Матюхин соглашался увидеться с Фроловым, но ставил условием, чтобы его встретили и проводили в деревню два или три казачьих офицера. Котовский повеселел.

— Есаул Захаров! Хорунжий Симонов!

В путь отправились немедленно. Безрукий Васька, отмытый в бане, слегка осовелый, стал показывать дорогу.

Неприметная тропинка, начавшаяся сразу за последними деревенскими огородами, петляла по лесу, спускалась в овраги, заворачивала в такие непролазные дебри, что приходилось слезать с лошадей и вести их в поводу. «Есаул» и «хорунжий» удивились, когда выехали к знакомой заимке. В прошлый раз дорога как будто не была такой запутанной. Но, может быть, провожатые вели их так с умыслом, чтобы сбить с толку?

Ворота заимки распахнуты, во дворе стоят оседланные лошади, много вооруженных, обросших бородами людей. «Есаул» поймал настороженный взгляд «хорунжего» и еле заметно кивнул: здесь.

Приехавших, не задерживая, провели в дом. В кухне, вокруг накрытого стола, сидели грубые бородатые люди, рвали руками мясо, ломали хлеб. У каждого с правой стороны стоял карабин.

«Есаул» сразу выделил в застолье огромного черного мужчину с тяжелым взглядом исподлобья. Лицо чернобородого пересекали наискось два безобразных шрама.

Подавая записку, «есаул» вытянулся струной и четко доложил:

— От войскового старшины атамана Фролова полководцу Ивану Сергеевичу Матюхину!

Выправка, погоны, рапорт — все это пришлось по душе Матюхину. Регулярная армия, сразу видно! Он повертел в руках письмо, ткнул его кому-то, не глядя. «Есаул» узнал желчное лицо Макарова. «А, и этот здесь!»

— Садитесь, господа офицеры, поужинаем на дорогу,— пригласил Матюхин и провел мясистой лапой над столом.

«Хорунжий» стоял навытяжку, точно окаменел.

— Благодарю, господин командующий,— щелкнул каблуками «есаул».— Позвольте отказаться.

Могучая, в куделе густых волос голова бандита крепко сидела на крутых плечах. Матюхин откровенно любовался подтянутым, вылощенным офицером. За такой вот выправкой сама собой угадывалась армия со всей ее дисциплинированной несокрушимой силой.

— А коли так,— он шумно поднялся во весь громадный рост,— и нам нечего рассиживать. Едем!

С молодцеватым «есаулом» он ехал стремя в стремя. Сильно чем-то понравился ему этот аккуратный офицер. Матюхин расспрашивал о боях, с которыми фроловцы пробивались с Дона, помянул о Котовском. «Есаул» небрежно заметил, что Котовский, кажется, попался: Кубанский полк окружил его со штабом в селе Медном. Войск у Котовского немного, и самым лучшим было бы не терять времени напрасно, навалиться на него объединенными силами. Впрочем, судить об этом, конечно, не ему, он высказывает только свое личное мнение.

За разговорами не заметили, как выехали на опушку леса. Впереди угадывались очертания ветряка. Там уже охранение с пулеметом, там свои! Напряжение было так велико, что Захаров вытянулся в седле, свел лопатки. Оставалось совсем немного!

Неожиданно Матюхин натянул поводья, сзади, останавливаясь, загомонили люди, раздался звяк оружия, храп лошадей. Кто-то выругался длинно, замысловато. Подъехали Макаров, Симонов, начальник матюхинского штаба Муравьев.

Матюхин молча вглядывался в тихую деревню, смотрел на ветряк с остановленными крыльями. Тяжелые, неразрешимые мысли ворочались в его кудлатой голове.

— Вот что... как тебя? ваше благородие,— сказал он.— Дальше не поеду. Пускай они ко мне едут. Фролов ваш и Эктов. Сюда,— и ткнул пальцем впереди своего коня.

— Хорунжий Симонов! — позвал «есаул».

Встретить Матюхина приготовились в угловой горнице, где заранее составили столы, покрыли скатертью. В летней кухне на дворе Дуняша, розовевшая от любезностей Маштавы, готовила угощение. Мельник, бегая по селу, разживался самогоном. Расчет был напоить всю бандитскую головку «вусмерть», как говаривал Герасим Петрович Поливанов.

Боевая задача бригады — пеший бой в селе. На случай прорыва в засаду вывели три эскадрона под командой Чистякова. Николай Слива продуманно расположил пулеметы.

Сообщение, доставленное Симоновым, словно прострелило истомленных ожиданием людей: разом вскочили, задвигались. Борисов зачем-то кинулся на кухню. Владимир Девятый, с вывешенными во всю грудь крестами, горстью провел по роскошным усам.

С Котовским на встречу с бандитом отправлялся полуэскадрон. Комбриг распорядился приготовить Эктова: дать ему оружие, коня, причем хорошего коня и настоящее оружие.

— Вот уж этого он не дождется! — запротестовал Юцевич. Его поддержал и Борисов.

— Да вы что? — напустился на них комбриг.— Он кто — начальник штаба или не начальник штаба? А раз так, значит, и снарядить его надо как полагается.

Юцевич упрямо стоял на своем:

— Дай ему наган, дай лошадь, а вдруг он что-нибудь возьмет да и выкинет?

— Ну, ладно, как знаете,— уступил комбриг.— Но только ничего он не выкинет. Ему мат, деваться некуда.

В кобуру Эктову засунули незаряженный наган, оседлали выбракованную лошадь.

Штабс-капитан, заметно волнуясь, уселся в седло. Комбриг наблюдал за ним сбоку.

— Павел Тимофеевич, последнее слово. Как вы понимаете, я сильно рискую. Давайте договоримся сразу: малейшая попытка — и вас нету.— Он достал из кармана и снова спрятал наган со взведенным курком.— Не отрывайтесь от меня даже на метр. Я должен все время чувствовать ваше стремя. Вот так,— и коленом ткнул его колено.

— Послушайте... вы! — вспылил штабс-капитан.— Да подумайте сами... куда мне деваться? Куда? К ним? — мотнул головой в сторону леса.— К покойникам? Я жить хочу. Понимаете — жить!

И отвернулся, сгорбил спину.

За ними со стороны наблюдал Владимир Девятый, с беспокойством ловил взгляд комбрига. Григорий Иванович улыбался. Дерзость арестованного он объяснял отчаянием и ничем больше. Человек сделал выбор и теперь бесится от бессилия что-либо изменить. Так сказать, издержки трудного решения.