Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович - Страница 31

Да, разговорчики под рюмочку... все про эшелон знали, для многих это было чем-то вроде далёкого маячка. Вдруг, когда-нибудь... а нет, так не сильно и хотелось. Понятно, идти за болота ради старой легенды - дураков нет! Кто ж в здравом уме туда сунется? Однако нашёлся герой - нужда заставила! Потому что три лета назад в Посёлок пришла большая беда. Неурожай...

* * *

На подоконнике горит единственная свеча, но от неё мало проку. Трепещет огонёк, а на стенах пляшут серые тени. Стоны. Запах болезни.

- Куда? - спрашивает Ренат.

- В четвёртую, - не оборачиваясь, говорит Валентин. У него странная деревянная походка, тяжёлое, одышливое дыхание. Валентин отворяет дверь палаты, заходит. Мы, взяв носилки, протискиваемся следом. В нос бьёт резкая вонь: испражнения, дрянной спирт, кровь, лекарства. Ещё - пахнет безнадёжностью и страхом. В палате душно, коптят свечи. На койках, и на кучах тряпья, которыми устланы проходы между кроватями - люди. Кто-то без сознания, кто-то мечется и стонет. Осунувшийся, заросший пегой щетиной человек уставил на меня равнодушный взор. Лицо сморщенное, как печёное яблоко, а потрескавшиеся губы беззвучно шевелятся. Я вспомнил: неделю тому этот человек, Лёнька-лесоруб, напившись, азартно гонял по улицам Посёлка жену. Лёгкая профилактическая трёпка и ночь в камере привели его в чувство, и наутро, после обещания, что больше такого не случится, менты, опохмелив нарушителя, вернули его в лоно семьи. Трудно узнать в полувысохшем доходяге красномордого крепыша.

Страшно!

Люди догорают.

- Доктор, ну доктор. Воды. Что тебе, жалко? - скулит кто-то.

Доктор Власов сидит на подоконнике, взгляд его блуждает в пустоте. Грязный халат, растрёпанные волосы, а щёки порезаны глубокими морщинами. Власов не реагирует на мольбы умирающего.

- Слышь, врач, напои человека, тебе что, трудно? - говорит Ренат.

Власов медленно оборачивается.

- Шибко умный! - неожиданно вскипает он, - Будешь меня учить! Берите, за чем пришли, и проваливайте! Вон тот, у двери.

Я беру покойника за ноги, Ренат - за плечи, кладём на носилки. Я стараюсь не смотреть на умершего. Страшно... не хочу видеть, кто на этот раз. Выходим, а вслед несутся слова немного успокоившегося доктора:

- Нельзя ему пить. Понимаете - нельзя! Вместе с желудком выблюет. Да там и желудка не осталось!

На улице кладём тело рядом с десятком других. Батюшка Алексей крестится:

- Отмучался. Прими, Господи душу...

Друзья и родственники больных молча смотрят, кого мы вынесли на этот раз. Я неуклюже пытаюсь свернуть первую в своей жизни сигарету, а руки трясутся.

- Одиннадцатый за ночь, тяжёлая выпала смена... - Ренат тоже закуривает. Я смотрю на тёмные больничные окна, и думаю, что, наверное, жестоко - так мучить людей. Если врачи не в силах спасти, пусть хотя бы помогут умереть. Ведь понятно же: больные обречены - хмель-дурмана нет. Совсем нет. Закончился. Что поделать - год выдался неурожайным. Кому-то пришло время принять очередную дозу лекарства, а его-то и нет. Люди болеют, и быстро угасают. А у кого-то есть несколько дней в запасе, кто-то надеется, что хмель найдут. Лесники уходят на поиски - результат почти нулевой. Воробей и вовсе не вернулся. И у Партизана все сроки вышли.

Валентин машет нам с крыльца; опять нужны носильщики. Я выбрасываю недокуренную сигаретку. Меня мутит.

Из темноты долетают крики. Во двор, держа в одной руке фонарь, а в другой - потрёпанный мешок, врывается Клыков. Сквозь тяжёлое, хриплое дыхание он выкрикивает:

- Партизан! Партизан вернулся! Хмель-дурман! Вот!

Валентин вырывает у Клыкова мешок, и быстро уходит. А меня снова начинает бить нервная дрожь. Я хочу побежать за Валентином, но Ренат останавливает:

- Куда? Теперь без нас обойдутся!

Я сажусь на лавочку. Через десять минут дружинники приводят Партизана. Живой свет факелов освещает дорогу, лесника бережно придерживают под руки, он сильно хромает, изодран, грязен, а правая нога обмотана измызганной, окровавленной тряпицей.

- Где нашёл-то? - интересуется Клыков.

- Где, где, в Караганде! - отвечает Партизан. - Его там навалом... за болотом навалом, а не в Караганде.

- Ты ходил за болото? - в голосе Клыкова слышится недоверие.

- Нет, блин! К тёще на блины!

* * *

Оказалось, за болотами не страшно. Попасть туда нелегко, но если путь разведан, почему бы и не сходить? Вот и повадился Партизан. По натуре он - одиночка, да никто ему в напарники и не набивался, потому как считали, что нет за болотами ничего, за что стоило бы рисковать жизнью.

А Партизан бывал там регулярно. И однажды его разобрало любопытство: что же будет, если дойти до северной опушки? Он и так забрёл дальше обычного, лишние несколько километров - незначительная цена за возможный приз. Про эшелон Партизан и не думал, он хотел попасть в большой посёлок, почти город, что когда-то располагался рядом с лесом. Люди там, положим, вряд ли выжили, но должно же после них остаться хоть что-то интересное!

И городок сыскался, и кое-что интересное: в железнодорожном тупике ржавел эшелон, предположительно - тот самый. Вагоны оказались набиты полезными вещами, в том числе и оружием. Набрав добра, сколько смог унести, Партизан, несмотря на тяжёлую ношу, летел домой, как на крыльях. Эх, замечательная жизнь начнётся - и лично у него, и вообще! Представлялись поздравления и награды, но у северного поста его повязали клыковские дружинники. А потом Хозяин отводил виноватый взгляд, и объяснял, что так уж дело повернулось: неожиданно грехи Партизана перевесили его добрые дела. Нет-нет, о заслугах лесника все помнят, но и провинностей за ним числится предостаточно. Если бы не Сыч со своей вендеттой, и говорить было бы не о чем, но получилось так, что надо реагировать. Пасюки начали звереть, того и гляди, бузу поднимут - не до церемоний. Если, чтобы загасить искру недовольства, нужно примерно наказать кого-то - так тому и быть.

Много в общем-то справедливых, но всё же обидных слов услышал Терентьев от Партизана. Сгоряча было сказано то, о чём лучше было вообще смолчать. Но как смолчишь, когда тебя грозятся повесить за то, за что недавно лишь слегка журили? Терентьев смущённо говорил, что постарается повлиять на решение суда, но обещать ничего не может, потому что суд у нас независимый!

Так и осудили человека. Не скажешь, что совсем несправедливо: всё же, преступление имело место быть, и не одно. Понятно, что, барачники давно на Партизана зуб точили, потому что он им спуску не давал, вёл себя так, будто за его спиной стоял Клыков, а, может, и сам Белов. Ерунда, лесник был сам по себе. А теперь даже кум, которому Партизан оказывал небольшие услуги, в надежде, что когда-нибудь тот отплатит добром за добро, решил в это дело не влезать. Заступник пригодился бы, да оказалось, что некому заступиться, придётся за независимость расплачиваться. Понятно, но, по-человечески, обидно! Если разобраться - каждого второго можно тащить на виселицу - хорошенько копни, найдёшь за что.

Долго молчал Партизан, хотел, в отместку, вообще не говорить о находке: мол, отыскался небольшой бандитский схрон двадцатилетней давности, оттуда и вещички! Если не верите - проверьте! Но умирать - тоже никудышный вариант. Намекнул Терентьев, что отменит приговор, да после всего случившегося не очень Партизан ему поверил и начал торговаться - путь к эшелону в обмен на жизнь. Хорошее предложение, не так ли?

Понял Хозяин, что ему вдруг заулыбалась удача. Разжиться бы патронами и оружием, тогда и с барачниками по-другому можно поговорить. А может, чем чёрт не шутит, и локомотив в исправном состоянии? Эх, укатить бы отсюда... решено, срочно собираем экспедицию. Для начала небольшую. Главная цель - патроны. А ещё не худо бы осмотреть поезд, может, найдутся интересные документы? Всё же, военные должны были хоть что-то знать про то, что случилось.