Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович - Страница 43

Дядим прошёл меж сидящими дикарями к Настёне, и легко поднял обездвиженное тело. Женщина тоже достанется кровопивцу? Ему собачки мало? Вспыхнул безумный порыв: броситься, прекратить ужасный ритуал, длилось это недолгий миг - рассудок победил: кто мне Настёна? И, вообще: это их покойник, что мне за дело, как они его похоронят? Всё равно женщина долго не протянет, она почти мертва, благодаря мне, между прочим. Об этом и надо думать! Может, сейчас не меня несут к кровопивцу лишь потому, что для него нашлась другая пища. Тогда, выходит, я следующий?

От этих мыслей я оцепенел. Встряхнул меня порвавший уши истошный визг; в объятиях кровопивца Настёна очнулась. Худенькое тело сначала задёргалось, а потом бездвижно закаменело, но долго ещё слышались глухие стоны. Зелёный отросток пролез в рот, а листья спеленали конечности. Я увидел, от какой жути избавил Антона Савелий.

Казнь нескоро, но закончилась: Настёна затихла, сумасшедшая молитва оборвалась. Я несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять скачущее галопом сердце и понял, что ощущение тягучести воздуха исчезло. Чужаки разошлись, до меня им, по-прежнему, не было дела. Стало быть, надо бежать, и скорее. После того, что увидел, оставаться здесь показалось ещё страшнее, чем пропадать в лесу.

Несколько робких шагов, и я застыл рядом с деревьями. Выбор перестал казаться очевидным: я, даже приблизительно, не знаю, в какую сторону идти.

Пока я решался, обо мне вспомнил дядим.

- Здравствуй... давай, это, уже знакомиться Дима так меня зовут... Дядя Дима называют, я здесь самый главный начальник... а ты кто? - голос дядима звучал чудно, и говорил чужак необычно, без пауз и интонаций, будто сначала проговаривал фразу про себя, а потом слова стремились быстрее, пока их не забыли, выскочить наружу.

- Олег, - я даже почувствовал непонятное облегчение. Выбирать, что делать, бежать или оставаться, не приходится. Выберут за меня.

- Хорошо, что Олег. Мой сын тоже Олег... который пятый или шестой, - дядя Дима гордо посмотрел на меня. - Они мне все тут дети... много, это, на самом деле, моих. Это про которых точно знаю, что мои... про других догадываюсь, что мои. Уже и внуки есть - они совсем мальцы.

Я с опасливым интересом посмотрел на чужака - во, даёт! А дядя Дима, продолжил:

- Извини, что негостеприимно повстречали... сам видел, срочные дела неожиданно.

- И ты извини, - на всякий случай покаялся я, хотя виноватым себя не чувствовал. - Эта ваша Настёна, она ведь сама! Сзади напала, вот и пришлось... если честно, даже не видел, кого бью.

Дядя Дима поджал губы, лицо сморщилось - печёное яблоко, а не лицо. Взгляд тускло-серых глаз кольнул, и уплыл в сторону. Потом вождь махнул рукой:

- Вышло как вышло, что было не поправишь... а другим урок будет - надо с тобой, это, не шутить.

- Меня-то вы зачем сюда привели? - задал я самый главный для себя вопрос. - Тоже для кровпивца?

- Кто есть кровопивец?

Я показал рукой на пожирающее Настёну растение.

- Странно ты его назвал: "кровопивец"... нет, тебе рано. Зачем спешить? Очень больно это, - сказал дядя Дима. - Поговорю с тобой немного, и решу... или отпущу, или не отпущу... Мне, это, здесь поговорить не с кем, здесь не любят говорить, они друг друга молча понимают... а мне, старому, как, значит, раньше, хочется языком помолоть. Идём, говорить будем.

Издали жильё дяди Димы показалось симпатичным; аккуратная избушка, сам бы в такой пожил. Но когда мы подошли ближе, она мне разонравилась. Щелястые стены, дыры между потемневшими брёвнами кое-как законопачены мхом, окошко не застеклено, а сено на крыше сопрело. Не хоромы, но, по сравнению с шалашами, которых в деревне множество - нормально. Внутри дом оказался ещё беднее, чем выглядел снаружи. Земляной пол, кое-где из него вылезла травка, в углу - крытая пятнистой шкурой неведомого зверя кучка сена; это, стало быть, ложе. А вместо табуреток два чурбака.

- Значит, дела такие, - сказал дядя Дима. - Значит, сейчас тебя накормим-напоим, а потом уж поразговариваем... Ты, это, имей в виду, бояться не надо, тебя не обидят. Поговорим, и домой уйдёшь. Понятно?

- Понятно, - кивнул я, а сам понадеялся: "вдруг не врёт, вдруг отпустит? Кто их, дикарей, знает?" Я, на всякий случай, поинтересовался: - Как же я дорогу-то найду?

- Ну, сюда как-то пришёл, и обратно как-то сумеешь... разве трудно? - съехидничал вождь.

Появился парень с большой, выдолбленной из дерева, миской в руках. Еда! Жареные на углях ломти сочного мяса исходят паром, а запах - сумасшедший! Переживания переживаниями, а желудок протяжно заурчал. Оказалось, и не тошнит меня, и голова уже почти не болит, зато есть хочется неимоверно; с ужина маковой росинки во рту не было. Выбрал я не слишком подгорелый кусок - сочно и мягко. Я не понял, какого зверя мы едим, а спросить не решился; вдруг, ответ окажется несовместимым с аппетитом?

- Ты, это, ешь не стесняйся, - проглотив мясо, сказал дядя Дима. Он кидал в рот кусок за куском, губы и подбородок лоснились от жира, горячие капли текли по ладоням. - Летом еды много, всем хватает. Вот зимой, это, зимой не хватает.

Какое мне дело до их зимы? Зимой и у нас жизнь не сахарная! Хотя им в их убогих жилищах, должно быть, совсем тоскливо, но мне-то что? Меня другое беспокоит, разные вопросы в голове крутятся-вертятся, покоя не дают. А спросить я не решаюсь, боюсь, что ответы не понравятся.

- Дядя Дима, а что вы сделали с моими друзьями? - собравшись с духом, поинтересовался я.

- С ними, это, ничего плохого, - ответил дядя Дима, а я подумал, что, скорее всего, он врёт. Ну, в самом деле, не полные же дикари идиоты, чтобы позволить нам вернуться в Посёлок? Искать нас не станут, о ком-то погрустят, а кого-то и вовсе не вспомнят. И никто не узнает о большой, живущей, буквально, под боком, дикарской общине. Дядя Дима продолжил: - Головы у них сейчас болят, это да. Если пыльцу вдохнуть, потом голова обязательно болит, тут ничего не поделать... а как же? У тебя болела и живой... а, может, зверь какой на них наткнулся, пока спали. Тогда плохо... но, скорее, никому они не нужны, проснулись, и домой повернули. Куда им без оружия? Вы без оружия не умеете... Ты подумал, что мы их убили? Звери зря не убивают, думаешь мы хуже?

- Честно говоря, есть у меня сомнения, - признался я. - Это насчёт того, что зря не убиваете. Мы вас не трогали, а вы пришли, схватили, потащили. Оружие отняли. Что мне думать?

- Ты напутал! Не мы пришли - вы пришли... да... сначала поубивать вас хотел, пока вы не убили нас! Когда бы мы пришли к вам с оружием, что бы вы сделали? Поубивали бы...

- Может быть. Но сначала бы узнали, зачем вы явились, - сказал я, а самому вспомнилось: "еда давай, оружие давай". У той чужачки я ничего спросить не успел.

- Поэтому ты и здесь! - почти радостно заявил дядя Дима, в его словах впервые послышались хоть какие-то оттенки чувств. - Для того и пригласил тебя... любопытно мне стало... Вот я и спрашиваю: "что вам нужно?" Двадцать лет нас не знали, а теперь явились. Что надо-то? Зачем пришли в наш лес с оружием?

Смехота! "Наш лес"! Не видел я табличек с надписью: "цивилизованным людям вход воспрещён!" Лес ничей - где хотим, там и ходим! Если на то пошло, мы об этих ребятах вообще не знали. Прошли бы мимо, и не заметили.

- А по-хорошему спросить нельзя? - сказал я. - Обязательно побоище устраивать?

- Побоище? - в голосе дяди Димы промелькнуло едва уловимое раздражение. - Забыл, что означает слово "побоище". Чую, нехорошее оно. Так мы, это, никого не побили, вы живы и здоровы, а Настёна...

Дядя Дима сокрушённо махнул рукой.

- Сама и виновата твоя Настёна, - заоправдывался я. - А зачем сзади набросилась? Там не до церемоний было. Как получилось, так и ударил! Извини, конечно, только нехорошо, сзади-то.

- Сунули ему пыльцу в нос, нет бы, заснул, как положено! - вздохнул дядя Дима. - Шустрый ты. Ни роста в тебе, ни веса, нести легко, а с Настёной справился! Она вместе со мной с тех пор, как я попал в лес. Ребёнком помню. Бывалая, нет равных на охоте, любого зверя подманит. Выходит, супротив человека по-другому нужно. Где же им опыта набираться? Они же дети, какой с них спрос? А беды из-за ребячьей глупости и случаются.