Хрен С Горы (СИ) - Кацман Изяслав - Страница 70

Теоретически местная единица измерения обрабатываемой площади как раз соответствует участку земли, способному прокормить одного взрослого мужика в течение года. Но, то ли потребности туземцев в жратве увеличились со стародавних времён, когда пиу ввели для исчисления, то ли нынешний пиу меньше пиу изначального, то ли во времена заселения острова больше еды, чем сейчас, добывалось охотой, рыбалкой и собиранием дикоросов. В любом случае, факт оставался фактом — с одного пиу в лучшем случае собирали баки, которым можно было питаться семь или восемь месяцев. С коем, дающим два или даже три урожая в год, дело обстояло несколько лучше — его хватало практически на год, и даже оставался небольшой излишек, «подкармливать свиней».

В общем, на три с лишним сотни «макак» и примкнувших к ним, имеющегося «поля таки» немного не хватало. Правда, мои орлы сейчас усиленно разрабатывают ещё несколько десятков пиу, прилегающих к нашему огороду. Как пояснил Ванимуй, по большей части там возвышенные места, малоподходящие под папуасские корнеплоды, но с помощью металлических лопат и мотыг вполне можно прокопать оросительные канавы поглубже, и в сезон дождей вода будет доходить в достаточном количестве. В сухое время, конечно, земля будет простаивать, но лучшего ничего не придумали.

Надо будет потом самолично осмотреть имеющиеся в моём распоряжении как таки земельные угодья: вдруг туда можно пустить воду не от реки, а откуда-нибудь с более возвышенных участков, как удалось это проделать на сунийских землях, тогда уж точно проблема продовольственного обеспечения подопечного военного контингента была бы решена.

— А кто обрабатывал эту землю при Рохопотаки? — задал я вполне резонный вопрос: вряд ли народ шёл в регои, чтобы кроме военной службы наместнику ещё и землю мотыжить.

— Вскапывать землю и засаживать поле нашим семьям помогали выделяемые жителями Мар-Хона люди. И копать баки также приходили помощники — ответил Ванимуй — А между посевом и уборкой урожая за посадками ухаживали «не-гости».

— Кто? — и само слово «гости», и частица отрицания по отдельности были понятны. Но их сочетание воспринималось как некая нелепица.

Хонский регой, тяжело вздохнув, принялся за объяснения.

Постоянного населения, принадлежащего к одной из четырёх общин, которые и образовывают Мар-Хон, проживает чуть более тысячи семей или восемь с небольшим тысяч человек. Но кроме полноправных жителей, обладавших правами на пользование полями и прочими угодьями, здесь постоянно толклось немало пришлого люду: в основном, конечно, с разных концов Хона и Вэя, но, в общем-то, попадались обитатели всех областей Западной Равнины и прилегающих к ней глухоманей вроде Огока или Талу, да и сонаи не были здесь совсем уж в диковинку.

Вообще-то, каждый приходящий в административный и по совместительству торговый центр побережья автоматически считался гостем, как и путешественник в любой другой части Пеу. Однако если где-нибудь в Бонко или Ласунге чужак мог рассчитывать на гостеприимство хозяев в течение месяца, а при хорошо подвешенном языке и умении складно и красиво рассказывать о своих похождениях — и дольше, то мархонские Мужские дома крышу над головой и кормёжку предоставляли гостям на пару-тройку дней, максимум на неделю. И никакое умение вешать лапшу на уши не помогало: темнокожие, вечно галдящие и куда-то спешащие (ну, это только на фоне жителей более глухих мест Пеу — в моём прошлом жизненный темп был всё же повыше) портовые обитатели, может, и походили больше на воробьёв или грачей, чем на соловьёв, но баснями долго их кормить не удавалось всё равно.

Обстоятельства, приводящие гостей в морские ворота Пеу, были самые разные, равно как и время их пребывания в Мар-Хоне. Кто-то заглядывал на несколько дней обменять свои товары на местные или, если повезёт, на заморские, поглазеть на чужаков и большие корабли, попить браги с мархонскими дареоями — а потом отправиться домой. Но были и те, кто намеревался задержаться здесь и подольше: прячущиеся от оставшихся на родине кровников или иных жаждущих мести; поссорившиеся с родней или земляками; наконец, квалифицированные ремесленники, которым было тесно в родной деревне с её узким рынком сбыта.

Соответственно целям визита и правовой статус «понаехавших» был различным. Пришедшие по торгово-обменным делам или просто из любопытства, погостив, отбывали восвояси. Жители деревень Хона и Вэя теоретически тоже могли пользоваться гостеприимством местных бесконечно — в обмен на готовность в любой момент принять посетителей из Мар-Хона у себя дома. Гончары, татуировщики, мастера по дереву или совсем уж узкие специалисты по строительству лодок либо изготовлению ритуальных барабанов, как правило, с удовольствием принимались той или иной общиной в качестве «почётных гостей» со всеми вытекающими из этого правами на защиту со стороны хозяев и ответными обязанностями.

Да и не обладающие востребованными ремесленными специальностями чужаки издалека зачастую вливались в местный социум: для этого нужно было просто продемонстрировать хозяевам, что ты не полное чмо или, наоборот, не какой-нибудь отморозок, которого для всеобщего спокойствия лучше прибить, ну и готов не только байки травить да брагу в глотку заливать, но и работать. Конечно, отношение со стороны окружающих к пришельцу будет не очень дружелюбным — по местным понятиям полноценными людьми считаются только принадлежащие к своей общине или те, кого опасно трогать, вроде регоев или моих «макак». Но при желании и правильном поведении через несколько лет такой чужак воспринимался коренными мархонцами как вполне привычная и не раздражающая деталь пейзажа, а если ещё и породнится с кем-нибудь из местных, то и вовсе становится своим в глазах окружающих.

Подобное отношение к чужакам, в общем-то, типично и для всего остального Пеу. Но в Мар-Хоне с его скоплением местного и пришлого люда помимо обычных для иных мест «гостей», «почётных гостей» и «гостей, ставших своими» как-то само собой скапливалось немалое количество всякого отребья. В более патриархальных уголках, к каковым можно отнести весь остров за пределами порта и его ближайших окрестностей, подобных граждан, не способных или не желающих как все нормальные люди ковыряться в земле и, не обладающих оценёнными окружающими ремесленными или воинскими умениями, либо содержали сердобольные родственники, либо, если данные индивиды вели слишком шумный и асоциальный образ жизни, рано или поздно их отправляли кормить рыбу в ближайший подходящий для этого водоём. В продвинутом же на фоне окружающих деревень Мар-Хоне все эти хулиганы, тунеядцы и алкоголики превращались в «негостей», которых с одной стороны и убивать не за что, а с другой — кормить задарма никто не желает.

Так что мало-помалу возле порта образовались местные трущобы, представляющие собой скопище убогих шалашей и просто навесов из веток, травы и морских водорослей. Ванимуй даже попробовал показать мне обиталище папуасских бедняков, тыча пальцем куда-то в то место, где сливались в одно целое воды Широкой Алуме и морского залива. Я, правда, ничего не смог толком разглядеть за дальностью, хоть сегодня было пасмурно и заходящее в море солнце не било в глаза: какое-то скопище построек, отделённое от основной массы мархонских хижин широким пляжем, усыпанным скорлупками-лодками и нитками — рыбацкими сетями.

Сколько точно обитало там народу, хонец сказать затруднился, но несколько сотен набиралось точно, хотя до тысячи недотягивало сильно. Кормились они самыми разными способами. Откровенным криминалом, учитывая первобытную простоту здешних нравов, занимались немногие, хотя мелкими кражами с полей мархонских обитателей не брезговало большинство населения местной «нахаловки» — и пойманных даже били не очень сильно. Но основным источником существования для этих не то «отверженных», не то «униженных и оскорблённых», кроме огородов, разбитых на всех подходящих клочках, на которые не претендовал никто из полноправных граждан Мар-Хона, да сбора морской живности на мелководье и рыбалки с берега, были разного рода услуги добропорядочным жителям и гостям портового поселения — показать вновь прибывшему дорогу до нужного места, помочь вытащить лодку или корабль на берег, разгрузить судно с уловом или заморским грузом, и прочее. Оплату брали, за отсутствием у папуасов денег, натурой — несколькими корнями коя или баки, парой пальмовых лепёшек да куском рыбы.