Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит - Страница 22

Его мышцы теперь, почти всё время каменно-твёрдые, дрожали и ныли от бесконечного напряжения, — но, может, лишь потому, что он всё время отчаянно мёрз. К обложенным колючим гравием стенам нельзя было даже прислониться, и юноша сидел на корточках, — стоять всё время он не мог, а что станет с ним, если он ляжет на ледяной пол, Вайми даже боялся представить. Из-за скованных за спиной рук он не мог даже почесаться и зуд в пылающей коже превратился в непреходящий кошмар — но юноша благословлял оковы, потому что без них сам разодрал бы себя в клочья. Он почти не ощущал рук — и всё время, как мог, шевелил ими, чувствуя, что иначе останется без них.

Три дня в темноте показались Вайми вечностью. Все эти три дня никто не заглядывал сюда, и он не видел ни пищи, ни воды. Ему повезло, правда, наткнуться на лужу под треснувшей стеной — воды там натекало достаточно, чтобы утолить жажду. Пить из этой лужи со скованными за спиной руками было очень неудобно — и очень унизительно, но это Вайми не трогало: всё равно, его никто не видел. Голода он почти не ощущал — есть ему, конечно, хотелось, но адовых мук от этого он не испытывал. Их ему доставлял холод — в подвале было едва выше нуля, что для нагого и босого юноши означало бесконечную пытку. Спать он тоже не мог — лишь дремать сидя, уткнувшись мордочкой в колени и не чувствуя ничего, кроме пылающей от боли кожи и насмерть застывших босых ног. Но иногда он всё же видел сны, а непрестанная дрожь, хотя бы отчасти, согревала его. К своему удивлению, он ни разу даже не чихнул, а мучения — бесконечная смерть от холода — лишь укрепили его решимость. Наверное, пылающее в нём белое пламя боли и в самом деле выделяло тепло — иначе, голодный, он бы просто околел.

Когда ему стало получше, Вайми ухитрился протащить скованные руки под своей круглой задницей — это удалось ему лишь потому, что кандалы оказались с цепочкой, хотя и короткой, а он имел гибкий хребет. Теперь стало куда легче — он мог чесаться, хотя бы спереди, пить из сложенных ковшиком рук, да и удобно сидеть, наконец. Это словно воскресило его: не желая умереть в этом подвале, он материл найров последними словами, лупил в дверь кулаками, пока не отбил их, потом пустил в ход пятки — и тоже отбил, сел на пол — и рассмеялся, как ненормальный. Нагой, замерзающий, подыхающий от голода, он почему-то теперь верил, что всё кончится для него хорошо.

Когда заскрежетала дверь, Вайми поднялся, готовый встретить палача. Его глаза непроизвольно зажмурились — теперь даже тусклый свет факелов был ему ярок. Но никто не набросился на него, беспомощного, в этот миг. Его ресницы осторожно приподнялись — и широко распахнулись от удивления.

В дверях стояла та самая рослая девушка в белой тунике. Свой кинжал она сжимала в руке, и длинный клинок был уже окровавлен. Вайми удивлённо посмотрел на неё, потом увидел за дверью, у лестницы, труп стражника. Горло найра только что проткнули и из него ещё текла кровь. Он перевёл взгляд на кинжал в руке девушки. До него начало, наконец, доходить…

По её позе он понял, что она пришла сюда убить его — то обезумевшее от боли, полумёртвое от холода существо, в которое он превратился. Её глаза тоже удивлённо расширились, обнаружив, что нагой пленник вовсе не выглядит замученным или сломленным. Но она не огорчилась — даже улыбнулась в ответ.

— Лесные дикари на удивление проворны, — сказала она, перехватив его взгляд. — Никто не знает, чего от них ждать. Говорят, это вообще не люди, а демоны…

— Кто ты? — наконец спросил Вайми.

Она неожиданно лукаво посмотрела в его глаза.

— Называй меня так, как тебе нравится.

— Тогда… тогда я буду звать тебя… Аханой, хорошо?

— Да. Позволь мне… — она убрала кинжал в ножны и достала откуда-то маленький ключ. Догадавшись, зачем он, Вайми протянул ей скованные руки — и через секунду кандалы свалились с них.

Ещё какое-то время он не чувствовал рук — а потом ему захотелось завыть от пронзившей их нестерпимой, зудящей боли. Спустя целую вечность она ослабела до мурашек, потом стихла. Невероятное наслаждение — он снова стал из калеки сильным юношей, способным и готовым постоять за себя.

— Зачем? — спросил он. Там, наверху, эта девушка вонзала в него иглы, среди прочих, — и зверски больно, даже больнее, чем у остальных.

— У меня был друг, — Ахана резко отвернулась. Вайми не видел сейчас её лица. — С ним сделали то же, что с тобой. И он умер. А я, — она вновь взглянула на него, — поклялась, что никто больше не умрет… так. Этого достаточно?

Вайми кивнул. Ему было очень неловко стоять обнажённым перед девушкой — но его повязки она не принесла, и еды тоже, а есть ему очень хотелось. Он завертелся, не зная, что делать — прикрываться руками стыдно, а приличной позы никак не получалось. Попутно он осмотрел себя, насколько мог извернуться. Удивительно, но от игл остались лишь горящие красные пятнышки. Они уже не болели, лишь чесались, и обещали бесследно исчезнуть в ближайшую пару дней.

— Что с тобой? — спросила Ахана.

— Я… — он испуганно взглянул на неё из-под упавших на глаза волос, — ну… я, в общем…

— Голый, — спокойно закончила она. — И мне это нравится.

Дикое напряжение вдруг оставило Вайми, и он рассмеялся, как мальчишка. Ахана вторила ему.

— Если бы ты видел сейчас своё лицо! — сказала она, немного успокоившись. — Вот поэтому я совсем не жалею, что… — она вдруг стала серьёзной. — Запомни, здесь тоже есть люди. Как и у вас. Многим не по вкусу пришлось то, что с тобой делали. Когда-нибудь мы и вы будем вместе, но этот срок придет ещё не скоро. Ты лучший парень из всех, каких я знала, и поэтому я выведу тебя из дворца. Там тебя встретят и проведут дальше. Пошли!

Ахана вела его подземными переходами дворца — темными, сырыми и вонючими, но совершенно пустыми. То и дело она отпирала и запирала за ними тяжелые железные решётки. Наконец, они вышли к подножию узкой длинной лестницы, — на неё сверху падал мерцающий красноватый свет. Оттуда доносились громкие, грубые голоса.

— Там караулка, — пояснила Ахана. — И выход на пристань. Если ты сможешь немного проплыть, тебя подберет лодка. А там… постарайся вернуться домой, к своей девушке, ладно? Пусть она будет счастлива с тобой. Мне от тебя больше ничего не нужно, — она коснулась лба, — главную свою награду я ношу здесь…

— Сейчас я отвлеку охрану, а ты попробуй проскользнуть, — добавила она через минуту. Всю эту минуту они молча смотрели друг на друга.

Ахана повернулась и поднялась наверх. Оттуда донеслись неразборчивые голоса, потом — вдруг резкий шум. Прежде, чем Вайми успел понять, в чём дело, в проем лестницы наотмашь рухнуло тело.

Ахана смотрела сквозь него пустыми глазами. В её горле торчали три стрелы.

В один миг Вайми охватила дикая ярость. Он оглянулся в поисках оружия и вытащил из ножен на поясе Аханы кинжал с узким, но толстым клинком, — похожий на зубило, он казался притуплённым к концу. Зарезать кого-нибудь такой штукой, пожалуй, трудновато. А вот заколоть…

Он поудобней перехватил круглую рукоять, а потом бросился наверх. Каждый шаг причинял исколотым босым ногам острую боль, но Вайми уже не замечал этого.

Он поднимался молча, совершенно бесшумно, и потому застал шестерых стражников врасплох. Столкнувшись с одним из них лицом к лицу, Вайми изо всех сил ударил его кинжалом, снизу вверх — сквозь броню и диафрагму, в сердце. Узкий клинок в твёрдой и безжалостной руке легко пробил тонкое скверное железо, войдя до самой рукоятки. Глаза найра погасли почти сразу, и он тяжело обвис на ней, вырывая оружие из ладони. Оно засело очень прочно. Вайми отпустил его и бросился на остальных раньше, чем они успели опомниться и взяться за арбалеты. Ничего подходящего ему не попалось, и он схватил тяжёлую железную полосу, которой запирали дверь. Ещё никогда он вот так, без остатка, не пускал в ход всё, на что способен — всю свою силу и ярость. Стражники пытались достать его копьями, но те ломались, как спички. Они все были такие маленькие, такие хрупкие…