Сновидец (СИ) - Охэйо Аннит - Страница 27

При всём этом, он страдал от глубокого одиночества — он знал, что не похож ни на кого, что никто не чувствует так, как чувствует он. Его мысли могли вдруг ускориться или замедлиться, стать беспорядочными, странными или бредовыми. Проще говоря, он был тогда всего в двух шагах от сумасшествия, и, пожалуй, единственное, что спасло его — бесконечные разговоры с Алхасом. Именно Алхас объяснял ему принятые в племени правила поведения: как нужно поступать, а как поступать не следует. Вайми слушал его очень внимательно — тогда он не знал, что от этих советов его жизнь едва не пошла под откос. Пользуясь его тогдашним растрёпанным состоянием, Алхас бессовестно помыкал им — часто лишь для своего удовольствия — и Вайми прекрасно понимал это. Тем не менее, он слушался Алхаса беспрекословно, даже сам не понимая, почему — может быть потому, что опыт изгоя у Алхаса был гораздо печальней его собственного… а может, обучаясь управлять собой. Потом в его жизни появилась Лина, и вся подростковая блажь не пережила жарких встреч с подругой, когда думать он просто не мог…

Теперь Вайми с удивлением и даже с какой-то неприязнью вспоминал, каким был в свои пятнадцать лет — сплошной клубок противоречий, балансирующий на грани безумия. Он сам не узнал бы себя тогда. Правда, с тех пор он вырос — в том числе и физически, настолько вырос, что его стало опасно задирать. Одно дело — дико мечтать о независимости, отвечая на обиду лишь мечтами об ужасной мести. И совсем другое — когда в ответ на оскорбление можно сразу пнуть ногой в живот или врезать кулаком в морду между глаз — а потом уже добавить ногой. Это просто невероятно упрощало жизнь…

Задумавшись, он не сразу заметил, что из темноты зарослей бесшумно вышли две тёмных фигуры. Алый огонь Сойана тускло блеснул на наконечниках их копий. Найры!

Вайми знал, что здесь не ходят солдаты государя, и не особо удивился, заметив, что их рыжие гривы перехвачены синими лентами мятежников. Они не меньше его ненавидят государя и его власть, вот только сам он для них — всего лишь дичь…

Один из найров подошёл ближе, повернулся… Свет Сойана упал на его лицо. Юноша плотней прижался к камню, надеясь, что его не заметят в тени глыбы: ещё двое найров вышли из зарослей с луками наготове.

Вайми с затаенным любопытством и внимательно рассматривал их вожака — узкое молодое лицо, бледная кожа. Он один был одет по погоде и казался толстяком в своих чёрно-серых мехах. Остальные обряжены в широкие рваные домотканые штаны и старые кожаные куртки. Вместо сапог ноги обмотаны какими-то лохмотьями, перетянутыми тонкими ремешками. В тощих вещевых мешках явно ни крохи съестного. Спутанные лохмы длинных немытых волос обрамляли грязные исхудалые лица. Вайми понял, что они забрались в эти опасные земли в поисках скудной добычи — не ради удовольствия, а просто чтобы прокормить себя…

Вожак вдруг завопил, заметив юношу. Вайми вскочил. Хотелось рвануть к зарослям, — но тогда он просто получит стрелу в спину. Заорав, он сам бросился на двух хмурых, крепкого сложения найров в самодельной броне из планок. Они были вооружены мечами и луками, но Вайми по опыту знал, что в таких случаях стрелки часто мажут или вовсе теряются. А почти сразу за их спинами — заросли. В них его вряд ли отыщут…

Найры промешкали какой-то миг, потом схватились за луки. Вайми бросился на землю — и ещё падал, когда щёлкнули тетивы. Глухой удар в плоть, взвизг стрелы о камень, ветер от свистнувшей мимо уха смерти — всё сразу.

Ещё не успев понять, он рухнул на неровную землю — и почти уткнулся носом в удивлённое лицо найра с остекленевшими глазами. Под его ухом торчало знакомо оперенное древко, но крови почему-то не было. В детских легендах Глаз Неба говорилось, что у найров вообще нет крови, как и положено демонам — но Вайми с сожалением убедился, что это не так. Тогда всё было бы гораздо проще…

Второй найр, не обращая внимания на смерть товарища, вскинул лук, выстрелил — но не в Вайми, а в близкие заросли на другом берегу ручья.

Вайми потянулся за луком убитого, но тут щелкнул ещё один выстрел. Уцелевший найр упал с истошным воплем. Двое оставшихся в панике бросились прочь.

Поднявшись, юноша увидел бегущего к нему Ахета и с облегчением перевел дух. Его одиночество кончилось.

Ахет остановился, не доходя нескольких шагов. Они обменялись беззвучными приветствиями охотников, потом замерли, глядя друг на друга. Глаза Вайми — громадные тёмные глаза сумеречного существа — казались прорезями в грязной, ободранной маске.

— Это они тебя так отделали?

— Возле реки на меня напали дикие собаки.

При последних словах глаза Ахета гневно сверкнули. Вайми вполне разделял его неприязнь к собакам.

Полукровка осмотрел раны юноши — они давно запеклись и не представляли опасности. Ещё через несколько минут они молча жевали мокрый изюм, устроившись в неприметной расщелине, точнее, небольшой и относительно сухой пещере — узкий вход в неё скрывался за громадной рухнувшей глыбой, а дно устилал толстый слой старой травы — одно из бесчисленных «походных» укрытий племени. Ахет заложил вход камнями и развел крошечный костерок — просто чтобы не сидеть в темноте. Он хотел догнать и добить найров, но Вайми отговорил его. Теперь он наелся, и Ахет молча смотрел на него, ожидая объяснений.

Юношу вдруг охватил страх. Казалось, он утратил дар речи — просто забыл, как заставить шевелиться язык. Сделав над собой громадное усилие, он всё же заговорил — торопливо, сбивчиво, словно в лихорадке. Он описал всё, что пережил, не щадя себя и ничего не скрывая.

Ахет не задал ни одного вопроса. Даже когда Вайми выдохся, он молчал, как-то странно глядя на сидевшего перед ним юношу. Свет огня лишил живого оттенка скуластое лицо Ахета, сделал его похожим на бронзовую маску. Длинные глаза полукровки странно блестели, словно глаза затаившегося в пещере пардуса.

Молчание затянулось, стало уже опасным. Ахет смотрел ошалело — наверное, исповедь Вайми потрясла его. Юноша съёжился, сжался в тугой комок. Его бил озноб, жар усилился, сердце замирало от страха. Смерть, небытие сами по себе не пугали его — он уже смирился с неизбежным. Но вот уйти, оставив Лину и множество удивительных вещей, которые он мог узнать, было очень обидно.

— Что с тобой? — вдруг спросил Ахет.

Вайми хмуро взглянул на него.

— Мне холодно.

Ахет коснулся ладонью его лба.

— Ты весь горишь. У тебя лихорадка. Ты…

— Я умру, — Вайми лёг, по-прежнему туго свернувшись. — Мне страшно.

Он опустил ресницы, стараясь успокоиться. Вдруг гибкое тело Ахета прижалось к нему. Он был тёплый, почти горячий. Живое тепло, более сильное, чем жар огня, согревало юношу, усмиряя рождавшуюся в глубине дрожь. Вместе с теплом в него вливалась жизнь. Близость другого живого существа здесь, в холодной глубине скалы, посреди равнодушного мира, казалась чудом. Вайми не ощущал ни страсти, ни стыда, только благодарность.

Костерок догорел. Во мраке они заснули, обнимая друг друга, и сон их был спокоен.

Вайми спал очень долго — казалось, что целую жизнь — и проснулся в другой, обычной реальности. Страх и жар исчезли без следа, раны, правда, сильно беспокоили, но уже по-другому: они чесались, что, как знал Вайми, очень и очень хорошо. Он, правда, был дико голоден и в один миг слопал всё, что нашлось у Ахета — тот лишь удивлённо почесал затылок. Затем они отправились домой, и шли, как всегда ходили Глаза Неба — без отдыха, неторопливо.

Дорога совсем не была легкой, но душа Вайми отдыхала — здесь он знал всё, даже опасности. Ахет держался с ним подчеркнуто ровно — как с другом, как равный с равным. Вот только глядя на него Вайми чувствовал совершенно непонятное смущение и отчаянно злился. В эту ночь и в следующую они спали далеко друг от друга.

Утром третьего дня они перевалили северный отрог Обзорной горы и спустились в долину протекавшей у селения реки. Безымянной — для Глаз Неба она была просто рекой, единственной, своей.