Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена - Страница 1

Данная книга, хоть и имеет под собой фундамент реальных фактов, является художественным вымыслом автора, а не историческим пособием, оттого не стоит искать не стыковки с первоисточниками, сразу скажу — они будут.

История, вообще, дело темное, пишут ее победители, предварительно сжигая неугодные летописи, заменяя старые сказки новыми, для себя более выгодными, посему, кто его знает, что там было, а чего не было? Книга, хоть и посвящена большей своей частью неординарной личности — княгине Ольге, все же несет в себе немного иной смысл, чем передать ее биографию, в которой, к слову сказать, до сих пор остаются пробелы.

На этих страницах оживают боги, ходившие по русской земле столетия назад. Проводят обряды, казалось бы, канувшие в лету, и чтут заветы предков, которые уже никто не помнит. Так много тайн хранит в себе славянская родина, а что может сильней недосказанности и таинственности, будоражить и возбуждать пытливый ум, заставляя представлять дела давно минувших дней в новом, доселе не виданном свете? Ну что ж, на ваш суд, моя версия событий такого далекого близкого прошлого….

Тиха июньская ночь. И лишь предание гласит, что в ночь сию под вековыми деревьями леса дремучего, в темной землице болот осушенных, алым цветом распустится папоротник. И покуда цвести он будет, всяк люд — и стар и млад, сможет желанье заветное загадать, да не бояться, что не исполнится. И любое, хоть худое, хоть важное все сбудется под алым светом папоротника.

Тиха июньская ночь, и средь дремучей темноты леса начинает распускаться цветок кровавый. Да некому сорвать, некому загадать, лишь черный ворон ввысь взметнулся и, криком своим ночь оглашая, прочь улетел, чтоб мгновенье спустя опуститься на лавку за околицей дома старого с крышей перекошенной. Где стоит у порога девица, красива да пригожа, вот только взгляд не добрый, да старческий. Кивнул ей ворон и исчез, а та, косу черную за плечо закинув, свистнула заливисто по молодецки. И на зов девичий метла прилетела, заплясала да затанцевала, рук ее ласковым древком касаясь. Как кошка, к ногам хозяйским ластясь, прикосновений выпрашивала. Схватила ведьма подругу свою верную, ввысь стрелой улетая. Летит к поляне в лесу дремучем, меж песчаных берегов реки Великой, над землею черною, в небе синем. И блики на лицо кидает светило полнолунное, в глазах девичьих отражаясь. Тысячу лет ведьма проклята, тысяча лет за желанье расплата, и нет ей смерти, что избавлением видится, покуда не сорван руками нежными цветочек аленький.

Тиха ночь июньская, и ничего-то не происходит, пока не расцвел папоротник.

Хороша девица Ольга. Сарафан ярок, глаза зелены, да ноги босы. И рыжие кудри, Ярилом при рождении целованные, блестят искрами золотыми, как языки пламени. А костер все выше разгорается, и народ беснуется, заходясь в танцах безумных, да хороводах веселых. И звезды яркие, с луною полною споря, во Великой реке отражаются. Эй вы духи древние, да боги нынешние, благословите детей Велеса в ночь дивную на Ивана Купала. Пусть плывут венки сплетенные, по руслу реки быстрой, и танцует люд пред луною круглой, с искрой пламени в душе русской. Посреди веселья народного изумрудом меж камней серых выделяется девица Олюшка красотою своей и задором. Громче всех чистым голосом девичьим песни небу поет она синему. Мед хмельной, слаще всех выпивая, в первозданном танце заходится. Кто-то сзади подходит тихонечко, что бы к стану ее нежному прикоснуться ладонью мокрою, за собой уводя в чащобу. Не понравилось Ольге это, засмеялась, да в лес она бросилась. Лишь босые пятки сверкали над землицею черной в чаще дремучей. Долго бегая по корням, об коряги цепляясь, на поляне она оказалась. Где среди бурелома в осоке, распустился цветочек аленький. И как будто в тумане черном заворожено тянется Ольга к цвету алому, а откуда-то окрик слышится грозный:

— Отойди! Не смей! Не твой он! Разметаю по свету белому, коль сейчас подойдешь ты к папоротнику!

Повернула голову Ольга и увидела пред собой женщину. Хороша и лицом, и фигурой, лишь глаза, как у ведьмы, желтые.

— Отойди, это мой цвет папоротника, я ждала его, видит Сварог*, больше тысячи лет! Заслужила я ныне цветок этот, боле чем кто бы то ни был! — То ли просит, то ли угрозы бросает, желтоглазая женщина странная.

(Сварог — одна из ипостасей бога Солнца у древних славян. Всего в пантеоне четыре бога Солнца по каждому времени года (Хорс, Ярило, Даждьбог и Сварог (Световит). Сварогу поклонялись между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием. — прим. авт.)

Но как будто окутана волею не своей, а чужой, навязанной, тянет руки к цветку Оленька и срывает бутон проклятый. Отражение свое в глазах ведьмы видит девушка и трясется. Смерти лик мерещиться девушке, в глазах женщины не знакомой. Но предатели губы, словно сами, не слушаясь девушки, шепчут папоротнику свое желание:

— Хочу жизнь прожить долгую, да хмельную! И любовь познать невозможную!

И заходиться ведьма хохотом, но не злым, а каким-то отчаянным. Столько лет ожидания попусту из-за такого смешного желания. Она тоже когда-то, дурочка, жить хотела дольше и праздничней, лишь не знала тогда, как по своему исполняет желанья цветочек аленький. Было в жизни ее веселье только пару годков и напрасно, а потом потянулось затмение, унося всё возможное счастье. Век за веком она отсчитывала, провожая друзей и подружек. Безвозвратно уносила земля ее близких, призвав и мужа однажды. А потом всех детей своих схоронила, как издевкой судьбы, оставаясь молодой, да прекрасной. У проклятья смерти просила, только все это было напрасно. Все желанья исполнил папоротник, и отцвел, оставляя загадку. Толи был, толь приснился, однажды, этот алый цветок прекрасный.

— Что ж, сама виновата ты, девица, — усмехается ведьма проклятая, — свою жизнь ты сейчас схоронила, загадав желание папоротнику.

— В чем же ужас, жить долго и счастливо? — Улыбается Ольга, ехидно так. Не поверила женщине девушка, ну и зря, а ведьме уж все равно. Так измаявшись ожиданием, потерять, что почти в руках было. Даже злости в душе не осталось, ясно дело — судьба так решила. Лишь на девочку, что цветок из под носа скрала, с сожалением ведьма взглянула, на прощанье сказав:

— Как устанешь от жизни, найдешь меня. И испросишь совета, как быть дальше, может, я соизволю с ответом, может, дом мой твоим когда-нибудь станет. — Желтым глазом сверкнув на прощание, ввысь взлетела, метлой погоняя, миг прошел и уже на поляне, лишь одна стоит девица Олюшка.

Страшно стало девушке, от слов ведьмы, да только молодо-зелено, побоялась, да забыв, вновь к берегу Великой танцевать у костра побежала. А на небе уж рассвет занимался, Лада* всех отдыхать приглашала, и семейные пары ее почитая, во леса рука об руку удалялись. Старики, выходя за околицы, да сурово поляну оглядывая, молодых по домам погоняли, все следя, что б никто в ночь веселую, под хмельным туманом в грехи не ударился.

(Лада — богиня любви, красоты и весны у славян. Ночь на Ивана-Купала — ее вотчина, ее вспоминают и почитают. Вопреки расхожим слухам об оргиях в эту ночь, Лада не дозволяла не замужним и не женатым удаляться в леса, тогда как семейные пары могли заниматься, чем пожелают. — прим. авт.)

Вот и Олюшкин батюшка вышел, рукой издали машет, дочь домой зазывая. Не желая сердить отца, Ольга, сарафана подол подобрав, бегом к избе припустила, пятками босыми на камни острые не ступать стараясь. Но уснуть не могла очень долго, уж петух прокричал, а она все крутилась, не давали ей думы покоя, вдруг привиделся попросту папоротник? Вдруг не сбудется желанье заветное?

Тиха ночь июньская, да не для всех покойна.