Шерлок Холмс из 8 «б» класса (СИ) - Майская Анна - Страница 12

Борис ходил гоголем. Это он — сыщик, которого не признавали старшие, заставил усомниться в виновности Димы. Время тянулось довольно долго, прежде чем, наконец, был отменен приговор суда, и его признали невиновным. Заключение судмедэксперта очень пригодилось.

Володя с Борисом пошли встречать его к воротам городского СИЗО. Они поразились, когда навстречу им вышел немолодой человек со странной неровной походкой, наполовину седой. Даже его голос с трудом можно было узнать. Дима больше походил на мумифицированного ожившего покойника, чем на того их друга Диму, который всего год назад приехал сюда, в этот город, имея огромные планы по архитектурной революции. Но вида не подали. Поехали не в коттедж, а к Володе в общежитие. Дима категорически отказался от коттеджа и попросил друзей сообщить об этом отцу Наташи, который запретил жене и думать о продаже, ведь это был свадебный подарок, и распоряжаться им должен не он.

У Володи сына ожидала Димина мама. Старенькая, больная, бледная, она ждала их тут, так как от волнения и пережитого ходила с трудом. На следующий день они уехали из города. Но перед этим, поздно вечером, срочно приехала Гортензия, подписать доверенность на продажу «не нужного» Дмитрию дома. Борис очень сомневался, что ее муж знал про такую доверенность.

Получив наконец эту доверенность, Гортензия тут же развила небывалую деятельность по продаже особняка. Она договорилась «тоже Наташе», которая и составляла бумаги, попросила уладить все формальности. Дала объявления во всех газетах города. Оставила ключи, чтобы показывать недвижимость покупателям, и уехала.

Вскоре, меньше чем через месяц, такие покупатели нашлись, какие-то приезжие, и Гортензия, на этот раз вместе с дочерью, снова приехала на совершение сделки у нотариуса. Дом был продан, деньги получены наличными.

Родственниц Наташи никто не провожал. Слишком радостными они казались от такой быстрой сделки.

А буквально через два дня Володе позвонил отец Наташи и сообщил о скоропостижной смерти жены и дочери. Просил приехать на похороны.

Гортензия Петровна и Алиса лежали в гробах. Народу было много. Мать Володи была здесь. Мать Димы тоже. Только сам Дима отсутствовал. Он никак не мог включиться в жестокость несправедливой жизни.

Дмитрий Алексеевич лежал в предынфарктном состоянии. Володя с «тоже Наташей» узнали некоторые подробности. Покойных сняли с поезда в бессознательном состоянии. Сказали, что они отравились «паленой» водкой, сделанной из метилового спирта. Видимо, решили на радостях отметить и купили самую дешевую. При них были документы и чемодан с вещами. Но денег за проданный коттедж, очень немаленькой суммы, не было. Дмитрий Алексеевич в первый день еще был на ногах, но сокрушенно повторял:

— Ну кто же возит с собой такие деньги? Из-за этих бумажек они и погибли.

Церемония похорон происходила быстро. Кто-то плакал, кто-то радовался смерти недругов, кто-то просто думал о бренности жизни. Вот так спешишь, суетишься, хватаешь, приобретаешь, жадничаешь и вдруг, в один миг, оказывается, что человеку ничего не нужно, кроме досок да 2-х метров земли. Хоронили их с оркестром, погибших от несчастного случая. Хотя правда была в словах Дмитрия Алексеевича: — «Жадность до добра не доводит».

Он остался теперь один в опустевшей квартире. Ложиться в больницу категорически отказался. Наняли медсестру, которая приходила два раза в день ставить уколы, назначенные врачом, да приходящую женщину для уборки квартиры, готовки и поливки цветов.

Поздно вечером уходил поезд, на котором уезжали к себе Володя и «тоже Наташа». Они пришли попрощаться с Дмитрием Алексеевичем. Он лежал и читал газету. Медсестра почему-то не пришла, в холодильнике оставалась еще одна ампула с лекарством. «Тоже Наташа» сама сделала ему инъекцию.

— Зачем было бы тревожить человека, если эта процедура не представляет никакой сложности. Я часто делала маме уколы.

Женщина из соседнего подъезда, которая готовила ему на ночь чай, уходила часов в десять. Дверь за ней захлопнулась. Володя подошел к Дмитрию Алексеевичу. «Тоже Наташа» принесла на подносе чай, печенье. Посидели, поговорили. Пора было уходить. Володе вдруг стало жаль этого очень одинокого человека.

— Я запишу вам наши рабочие телефоны, — сказал Володя, — Обязательно созвонимся!

— Времени в обрез, — напомнила Наташа, унося в мойку их чайные кружки, — Поспеши!

Он полез в карман за ручкой, ее там не было.

— Запиши на календаре в моем кабинете. — сказал Дмитрий Алексеевич.

Володя записал все телефоны, оставил приписку: — Мы вас любим. Держитесь! Вернулся в комнату.

Подошла и «тоже Наташа». Она опять выразительно показала на часы. Времени в самом не оставалось, да и такси уже приехало. Володя погасил свет в кабинете и коридоре, только в комнате мерцал ночник. Дверь захлопнулась.

Он сбегал попрощался со своей матерью, забрал их вещи, и они спустились во двор. Такси в самом деле уже давно ждало их.

К поезду они успели за две минуты до отправления. Доехали благополучно, рано утром уже были на месте.

Утром «тоже Наташе», еще спавшей дома, позвонил Володя.

— Умер Дмитрий Алексеевич, его нашла уже мертвым та женщина, приходящяя в дом. Мне позвонили по рабочему телефону, который мы с тобой оставили.

— Ужас какой, — простонала «тоже Наташа», — Упрямец! Как мы уговаривали ехать в больницу, а он даже ночевать никому не разрешил. Что же такое, за что им это?

Остался один Дима. Володя позвонил и ему, что-то говорил, сочувствовал, но все было фальшиво, ненужно, неуместно.

Борис увидел Володю через несколько дней. Он уже знал о всех новостях, и перенес их довольно спокойно. Как будто произошло что-то заурядное, обыкновенное.

Только в больницу, где лежал Леня, который уже вполне выздоровел, и которого со дня на день обещали наконец выписать, его не пустили. Сказали, уже выписан.

Дома его ждал очень приятный сюрприз. За столом, с родителями и Сергеем, братом, сидел Лёня.

— Знакомься, сынок, твой новый братишка! — пошутил отец.

Лёня улыбался, мама украдкой вытерла слезу, а Сергей смотрел на брата.

— Ну, предки… Вы даете! Вы у меня самые замечательные!

При виде Шерли глаза Лёни засветились искренней радостью. Он обожал своего друга, для него не было никого роднее и лучше Бориса. Мама поставила перед Борисом тарелку с едой. После обеда друзья удалились к себе в комнату. Лёне Шерли поведал все свои тайные мысли, взяв с него честное слово — молчать. Леня готов был язык проглотить, если скажет друг, что так надо. Вечером за ужином мать заметила странное состояние сына. Толкнула локтем отца, кивнула в сторону «Шерли».

— Что-то стряслось, сын?

— Отец Наташи умер, Дмитрий Алексеевич.

Отец поперхнулся супом. Мать округлила глаза.

— Как, и отец умер? — переспросили они, — Не может быть! Он же был вполне здоров!

— Да, отец тоже. Теперь никого не осталось от целой семьи.

— Да, это проклятие какое-то, рок, — вмешалась мать, — Так не бывает. Сначала она, потом мачеха с дочкой, потом и отец…

— Может быть, может быть, — заметил Сергей, — Только этот рок иногда имеет телесную оболочку.

— Ты это о чем? — ревниво осведомился «Шерли», — У тебя есть какие-то идеи?

— Мысли вслух, — ответил Сергей.

Ужин был унылым. Недосказанность, молчание на вопрос в глазах…

Шерли и Леня в этот день не ложились спать допоздна. Борису не терпелось узнать как его друг оказался у них дома.

— Ко мне в больницу приехал твой отец. Потом мама. Сергей. Они приходили ко мне и попросили, чтобы я тебе об этом не говорил. Знаешь, как тяжело было молчать?

— Предатель, — проворчал Борис. — Я весь извелся, перестал верить в то, что мои предки заберут тебя из детдома!

— Я тоже не верил. А потом за мною приехал твой папа. Привез меня домой. Твоя мама поселила меня в твою комнату. Посмотри, сколько одежды они мне сегодня накупили, на весь наш детдом хватит. Сказали, что это ты хотел иметь братом меня. Сергей тоже присоединился к ним. Мама, та просто поцеловала меня и заплакала. Отец просто сказал: