Оборотная сторона героя (СИ) - Ясинская Марина Леонидовна - Страница 11

— Понял. А какие подвиги мне предстоит завтра совершить?

— Никаких. Можешь вообще держаться в сторонке, завтра твоё личное участие почти не потребуется.

— Так, может, и моё присутствие там не требуется?

— Смешно, — сдержанно отозвался Ян и серьёзно продолжил: — Илья, мы все очень надеемся, что Ахилл отыщется в ближайшие дни, но всё-таки ты там осматривайся и вникай в суть происходящего. Вживайся, так сказать, в роль Ахилла. Во-первых, это бесценный опыт. Во-вторых, есть шанс, что тебе придется задержаться в проходе. Может быть, вообще остаться до конца осады, если наши поиски здесь не увенчаются успехом.

— Вот доживу до послезавтра — тогда и поговорим о более отдалённых планах, — ответил Илья.

— Почему до послезавтра? — заинтересовался Арагорн.

— Во-первых, Папыч разрешил мне послезавтра ненадолго выйти — при условии того, что у Трои всё спокойно, конечно. Передохнуть и всё такое. А во-вторых, со мной обратно пойдёт Ян.

— А что не сразу сегодня, Сергеич?

— Не могу, — пожал плечами Ян. — Мне завтра жену из больницы забирать.

Конквесторы понимающе закивали головами. Среди сотрудников «Бастиона» Ян был одним из тех редких счастливчиков, кому удавалось успешно совмещать работу конквестором с семейной жизнью. Правда, своей заслуги в этом Ян не признавал; обычно он разводил руками и говорил: «Да просто мне очень с женой повезло».

— Кстати, о Папыче, — спохватился Ян. Порылся во внутреннем кармане и достал маленький серебристый контейнер размером со спичечный коробок. — Шеф дал разрешение на три дозы фрейтса. Думаю, мне не нужно говорить тебе о том, как осторожно их надо расходовать, да?

Илья от неожиданности шумно вдохнул и осторожно взял блестящий плоский контейнер. Открыл и увидел внутри, в небольших углублениях, три прозрачные капсулы зеленоватого цвета.

Препарат «FR8-S», а проще — «фрейтс», уникальная разработка техцентра, совместившего собственную креативность с какими-то военными наработками, значительно ускорял все реакции. Но, как и всякое вещество, изменяющее функции организма, был опасен в больших количествах и использовался крайне редко.

О действии фрейтса ходили легенды. Вспомнив одну из них, Илья окликнул Василия:

— А это правда?

— Что?

— Говорят, вы с Бисмарком однажды ушли в один очень опасный проход, и там под действием фрейтса ты реально на лету поймал пущенную в вас из лука стрелу.

— Нет, — лаконично ответил Василий.

— Нет?

— Нет. Не из лука. В нас стреляли из арбалета.

— Ничего себе, — присвистнул Илья, но уже через мгновение нахмурился:

— А сколько он действует по времени? Пятнадцать минут? Полчаса? Если я там задержусь надолго, трёх доз мне не хватит!

Скрытую нервозность в голосе конквестора уловили все, сидящие в машине, но отреагировал, к удивлению Ильи, обычно предпочитающий отмолчаться Василий:

— Надейся на что угодно, на фрейтс или на чудо, но рассчитывай только на себя, — негромко, но твёрдо сказал.

Рассчитывать только на себя. Илья кивнул — он постарается.

На улице стемнело, и потому конквестор совершенно не представлял, где они едут. Но судя по тому, как лихо подскакивал «УАЗик» на колдобинах, они уже проехали Пустоши и углубились в Шатурские болота. Ян молчал, Василий сосредоточенно вел машину, Арагорн задумчиво смотрел в окно. А Илья неожиданно понял, что больше не нервничает. Да и что толку — все уже так и так решено. Подумаешь, ну, поиграет он в Ахилла — в конце концов, редчайшая возможность! Да и в Турцию он так ни разу и не выбрался — вот его шанс. И какой — природа не загажена, ни туристов, ни продавцов, ни аниматоров…

За окном «УАЗика» холодало; поднялась метель. Глядя на кружащий в темноте снег, Илья подумал — где сейчас, интересно, настоящий Ахилл? Живой ли он? Или уже замёрз насмерть?

Ахилл бежал не останавливаясь.

Он не знал, сколько прошло времени. Колесница Гелиоса каталась по низкому небосводу, дневной свет уступал непроглядной тьме, за тьмой приходил рассвет. Заснеженные леса сменялись ледяными полями, поля — белыми холмами и снова лесами; несколько раз Ахилл пересекал замёрзшие речушки и те странные дороги, по которым носились грохочущие чудовища.

Холод не ощущался. Не ощущалось время, не ощущалась усталость. Только ярость на подлую проделку богов и решимость как можно скорее добраться до края этого мира.

Ахилл бежал.

Братья Петровичи всегда жили рядом. Когда были детьми — в одной комнате. Закончив школу — вдвоём в крохотной «однушке», которую купили им к выпускному всем миром: родители — долго откладывая со скромных зарплат, бабушки с дедушками — с пенсий.

Однокомнатной квартирушки более чем хватало для счастья вчерашних выпускников школы, но братья наслаждались своим первым отдельным жильём недолго — их призвали в армию.

По окончании службы отлично зарекомендовавшим себя братьям Петровичам предложили продолжить служить по контракту. Арагорн с Василием согласились и следующие полгода провели в Афганистане, откуда их затем перекинули в грозившую вот-вот взорваться массовыми беспорядками Югославию.

Именно там, в котле гражданской войны, где смешались сербы, хорваты, боснийцы, албанцы и миротворческие силы ООН, Петровичей заметили их будущие товарищи, опытная команда наёмников, выполнявшая в это время очередной заказ — устранявшая нескольких хорватских генералов. К ним подошли, рассказали о том, каково это — работать на частные военные компании, и сделали предложение.

Братья размышляли недолго. Чётких планов на будущее у них не было, перспектив в погрязшей в разрухе и беспорядке родной стране они не видели. Да и ничего больше Петровичи толком и не умели: до призыва в армию они не успели получить профессию — только разряды и пояса в разных видах единоборств, а за прошедшие годы научились лишь одному — воевать. Наконец, деньги здесь обещали такие, каких в родной стране законным путём точно не заработаешь. И, опять же, романтика — какой мальчишка не мечтал, когда вырастет, стать Рембо?

Арагорн и Василий согласились. И следующие несколько лет приезжали домой так редко, что едва ли успевали задуматься о своих жилищных условиях — ведь большую часть времени они проводили далеко за пределами России. Возвращались наездами, измотанные, усталые, раненые. Ночевали в своей «однушке» несколько месяцев, а порой — и вовсе недель, и новый контракт снова срывал их с места.

Когда поступило предложение из «Бастиона», братья без сожалений оставили наёмничество. То, что когда-то, по молодости и наивности, казалось увлекательным приключением, давно превратилось в грязную работу, где они теряли не только своих товарищей, но и самих себя. Теряли частицу себя с каждым наставлявшим на них автомат ребёнком-солдатом, которого приходилось убивать, с каждым погибающим от голода стариком, мимо которого проходили не останавливаясь, с каждым расстрелянным на их глазах человеком, в бессмысленную казнь которого они не вмешались…

Братья Петровичи давно уже говорили между собой о том, что пора завязывать. Поднимали эту тему не раз и не два, обещали себе, что вот это задание — последнее, потом они уходят, что ещё раз — и всё. Но военные компании объявляли новый контракт, и братья снова уезжали. Война оказалась похожа на наркотик: чем дольше ты там, тем тяжелее вернуться обратно. Чем заниматься в мирной жизни, если всё, что ты умеешь — это воевать?..

«Бастион» вышел на Петровичей почти сразу после того, как они вернулись после очередного контракта — мрачные, угнетённые и как никогда полные решимости поменять свою жизнь. Выполняя заказ частной военной компании, за которой, безусловно, стояла международная нефтяная корпорация, они помогали одной из повстанческих группировок Дарфура и потеряли там половину команды. Предложение «Бастиона» оказалось как нельзя кстати.

И только тогда, осев в Москве и осознав произошедшие перемены, братья вспомнили о своих жилищных условиях. Раз у них начинается мирная жизнь, надо устроить её по-человечески. За годы наёмничества Петровичи заработали более чем приличную сумму, и потому вскоре стали обладателями целого этажа в одной элитной «свечке»-новостройке — два пентхауза с роскошным видом на Битцевский парк, с подземным гаражом, бассейном и сауной, уютной кофейней на первом этаже и суровым консьержем на входе, не пропускающим посторонних.