Дух мщения - Макнилл Грэм - Страница 102

Во всяком случае, выглядевшей и казавшейся твердой преградой, но не являвшейся ею.

Это, скорее, был струп на прорехе, которую никогда не следовало проделывать. Невозможный объект, существовавший в бесконечном числе возможных реальностей. Он не был ни реальным, ни нереальным.

Ведущая в преисподнюю дверь, которую Аливия теперь пыталась уничтожить.

Окружающее пространство посерело, мир стал монохромным факсимиле, на котором она была единственным цветным пятном. Она слышала выстрелы, крики боли и взрывы. Все это было приглушенным и невыразительным, словно доносилось с далекого поля боя.

Ее руки сияли, оставляя за собой отголоски свечения варпа. Начал возникать узор. Разобщенное знание, рассеянное в ее душе, собиралось в многомерную структуру, которая отчасти была нерушимой печатью, а отчасти — подрывным зарядом.

Аливия улыбнулась, увидев хитрость замысла, ту аккуратность, с которой все это таилось внутри. Конструкция была столь сложной, что она практически не возражала, чтобы ее использовали подобным образом.

Несомненно, она бы не возражала, даже если завершение этого дела убьет ее.

Аливию окатило струей крови — она закричала. Один из ее защитников упал — в его кобальтово-синем нагруднике была пробита дыра. Ударная волна обрушилась на нее и сбила наземь. Крутящийся осколок раскаленного металла вспышкой боли полоснул ее по плечу. По спине потекла кровь.

Реальность вновь просачивалась в ее сознание. Шум, страх, удушливые облака дыма. Аливия услышала тяжелую поступь и скрежет железа по камню. Она перекатилась на бок, моргая, чтобы прогнать слезы от боли в плече.

Левая рука казалась бесполезной. Обоняние заполнял смрад горелого мяса. Возле нее на спине лежал Баланс, которому досталась большая часть удара, сбившего ее на землю. Его останки можно было опознать только по уцелевшей половине головы.

Аливия подняла глаза — как раз вовремя — и увидела, что в комнату пробивается ребристая стена сцепленных щитов. Сыны Хоруса с абордажными щитами. Рассеянные взрывами ракет, прижатые подавляющим обстрелом Ультрамарины не имели шансов удержать позицию.

Концентрированные очереди выстрелов укладывали их по двое-трое.

По мере увеличения площади помещения расширялась и линия щитов. Шедшие позади воины Сынов Хоруса увеличивали строй, добавляя к нему еще больше стволов.

Аркадой Кирон пробил в стене щитов брешь при помощи скоординированных выстрелов из однозарядных плазмометов на своих механических руках. Все заряды попали в цель точно и одновременно, разнеся на части один из щитов и прикрытого им воина.

Технодесантника сразил массированный огонь болтеров. Нелепо избыточная мощь до неузнаваемости изорвала его плоть и полностью разрушила механическую аугметику. Дидак Ферон и Кастор Алькад бросились в проделанный Кироном разрыв, пытаясь расширить его.

Силовой меч Ферона рассек щит и державшую его руку. Болт-пистолет в упор палил в лицо терминатору. Столь громадные боевые чудовища практически совсем не нуждались в смертной плоти. Болты детонировали при попаданиях, но не причиняли вреда воину внутри.

Потрескивающий энергокулак терминатора резко ударил и пробил тело центуриона. Тот распался на части взрывом оторванных конечностей и раздробленной брони.

Аливия пыталась подтащить себя обратно к воротам. Она ползла по полу на спине, отталкиваясь пятками от земли.

Ее работа была почти закончена. Оставалось еще совсем чуть-чуть — и ее обязательство будет исполнено. Больше не будет долгих лет обмана, выматывающего одиночества, — больше вообще ничего не будет.

От строя щитов отделилась огромная фигура. Гигант-полубог. Прекрасное воплощение всего величия, которого могло достичь человечество. Аливии доводилось слышать все эти эпитеты и другие, которыми описывали магистра войны, однако их придумали те, кто видел его в мирное время. В бою он выглядел совершенно иначе.

Хорус Луперкаль был чудовищем. Демоном войны и погибели, обретшим плоть. Он был разрушителем и губителем — образом всего того, от чего человечество должно было отвернуться еще тысячи лет назад.

Его лицо было лицом абсолютного зла.

«И он даже не сознавал этого».

Это было худшим из всего, что Аливия когда-либо видела.

Кастор Алькад отпрыгнул от подступающего к нему терминатора и бросился между ней и магистром войны. Алькад никак не мог победить его, и не было даже никакой надежды на честный поединок.

Алькад умер бы, как только пришел бы в движение, и все же он это сделал.

Это было лучшим, что когда-либо видела Аливия.

Легат XIII легиона сделал выпад гладием.

Оружие щелкнуло о янтарное око на груди Хоруса.

Титаническая булава магистра войны совершила взмах, и Кастор Алькад исчез, словно его никогда не существовало.

Аливия поднялась на ноги и бросилась к вратам. Ее руки были скользкими от крови. Она провела последние черты и открыла рот, чтобы произнести заключительные слова, отвращающие беду.

Но из ее уст раздался лишь крик боли.

Аливия посмотрела вниз и увидела, что из ее груди торчат четыре параллельных клинка. Они пригвоздили ее к черной стене, кровь бежала по лезвиям и стекала во врата.

— Не знаю, кто ты, но мне нужно это открыть, — произнес магистр войны.

— Прошу, — выговорила Аливия, когда ее, наконец, накрыла боль.

Хорус выдернул когти своей перчатки из тела Аливии. Та упала. Казалось, она падала очень долго, прежде чем ударилась об пол.

Она подняла взгляд на лицо магистра войны и не увидела в нем ни жалости, ни милосердия, но, как ни странно, она увидела в нем сожаление.

Аливия силилась заговорить, и магистр войны опустился рядом с ней на колени, чтобы выслушать ее последние слова, пока из нее вытекала жизнь.

— Даже… в душах, опутанных злом… остается маленький… плацдарм добра, — произнесла она. — Я хочу… чтобы ты… помнил об этом. В конце.

Какое-то мгновение Хорус казался озадаченным, а затем улыбнулся. И на миг Аливия забыла, что он — враг человечества.

— Не следует верить святым, мадемуазель, — сказал Хорус.

Аливия не ответила, глядя за плечо магистра войны.

Из врат черного обсидиана текла кровь.

Хорус встал над телом мертвой женщины.

Ему было жаль, что она умерла, и он не смог спросить у нее, как она тут оказалась. С другой стороны, она выступила против него и пыталась мешать в достижении предназначения, а это означало смертный приговор.

— Кем она была? — спросил Мортарион.

— Не знаю, но я ощутил на ней прикосновение отца.

— Она встречалась с Ним?

— Да, — сказал Хорус, — но думаю, это было очень давно.

Мортарион поднял глаза на врата. Он явно не был впечатлен. Хорус увидел выражение лица брата и положил ему на плечо руку.

— Не нужно недооценивать то, что наш отец сделал здесь, — произнес Хорус. — Он пробился в иной мир — в мир, куда не прорывалось и где не жило ни одно существо. В сравнении с этим странствием твой подъем к покоям первого отца покажется приятной прогулкой.

Мортарион пожал плечами:

— Меня не слишком заботит, что Он сделал, — сказал он.

Повелитель Смерти постучал древком Безмолвия по телу женщины:

— Она пришла сюда, чтобы запечатать врата. Как думаешь, ей удалось?

Хорус протянул руку и приложил ладонь к черной стене. Он ощутил легкую дрожь поверхности — слишком слабую, чтобы это заметил кто-то еще.

— Есть только один способ выяснить, — произнес Хорус, отстегивая фиксаторы нагрудника. — Возьми эту свою косу и порежь меня.

— Порезать тебя?

Хорус сбросил с себя доспех, роняя на пол пластину за пластиной, пока не остался лишь в серой одежде.

— Мне говорили, эти врата можно открыть только кровью, — сказал он. — Так что режь меня и не жалей лезвия.

— Сэр, — произнес Кибре, выступив вперед. — Не надо. Пусть это сделает один из нас. Пролейте мою кровь, сколько потребуется, даже если это меня убьет.