Надежда Дурова - Бегунова Алла Игоревна - Страница 9

Зато цены на продукты высоко не поднимались: в 1798 году за пуд (16 кг) пряников – 5 рублей 60 копеек, за пуд печеного хлеба – 40 копеек, за пуд говядины – от 1 рубля до 1 рубля 60 копеек, за пуд льняного масла – 4 рубля, за одну стерлядь длиной в 70 см -10 копеек, за пуд сена – 3 копейки[32]. Но едва ли Дуровы покупали много продуктов, ведь у них был свой сад, огород, скотный двор. Там могли работать их дворовые люди. Женская прислуга, как правило, занималась рукоделием. Девушки и женщины ткали простейшие ткани (например, холсты, которые шли на изготовление белья), шили, вязали, вышивали, плели кружева.

В сентябре 1790 года в Сарапуле открыли первое малое народное училище на два класса (25 учеников) с одним учителем. Это был Алексей Костров, получавший жалованье от казны 150 рублей в год ассигнациями или 43 рубля серебром[33]. Программа обучения примерно соответствовала нынешней программе начальной школы. Но девочек в училище не брали. Жители Сарапула, желавшие научить своих дочерей грамоте и счету, должны были приглашать учителя на дом для частных уроков. Цена такого урока не была высокой. Мещане и крестьяне учили детей, как тогда говорили, «на медные деньги», то есть платили за уроки монеты, отчеканенные из меди, достоинством от 5 до 50 копеек.

Дворянское образование было другим. К концу XVIII столетия в него уже входили такие предметы, как алгебра, геометрия и тригонометрия, история, география, два-три иностранных языка, рисование. В частности, в программе Сухопутного шляхетского корпуса в Санкт-Петербурге особое место занимали так называемые «шляхетские искусства»: верховая езда, фехтование и танцы. Женское дворянское образование имело свою специфику. Очень часто из него исключали точные науки, а упор делали на гуманитарные. Кроме того, девочек обязательно обучали разным видам рукоделия.

«Мой дядя не жалел денег на учителей, – пишет в своих мемуарах княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная графиня Воронцова (1743–1819), – и мы по своему времени получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках, и в особенности владели отлично французским; хорошо танцевали, умели рисовать; некий статский советник преподавал нам итальянский язык, а когда мы изъявили желание брать уроки русского языка, с нами занимался Бехтеев, у нас были изысканные и любезные манеры, и потому немудрено было, что мы слыли за отлично воспитанных девиц…»[34]

Юность Екатерины Романовны пришлась на середину XVIII века. Семья Воронцовых была приближена к царскому двору, жила в столице, где возможность найти хороших учителей была гораздо выше, чем в провинции, и все это, безусловно, наложило отпечаток на ее воспитание и образование, которым она сама, однако, была недовольна: «Но что же было сделано для развития нашего ума и сердца? Ровным счетом ничего… только благодаря случайности – кори, которою я заболела, – мое воспитание было закончено надлежащим образом и сделало из меня ту женщину, которою я стала впоследствии… Когда глаза мои выздоровели, я отдалась чтению. Любимыми моими авторами были Бейль, Монтескье, Вольтер и Бугало… Иногда я просиживала за чтением целые ночи напролет…»

О женском образовании в конце XVIII – начале XIX века рассказывает К.Д. Кавелин в очерке «Авдотья Петровна Елагина». А.П. Елагина, урожденная Юшкова (1789–1877), происходила из дворян Тульской губернии. С 1821 по 1835 год она держала в Москве литературный салон, в котором бывали Пушкин, Кюхельбекер, Веневитинов, Баратынский, Языков, Погодин, Шевырев и другие.

«Первоначальное воспитание Авдотьи Петровны было ведено очень тщательно, – пишет Кавелин. – Гувернантки при ней были эмигрантки из Франции времен революции, женщины, получившие по-тогдашнему большое образование… С немецким языком и литературой Авдотья Петровна познакомилась чрез учительниц, дававших ей уроки, и В.А. Жуковского, ее побочного дядю, который воспитывался с нею, был ее другом и, будучи старше ее семью годами, был вместе ее наставником и руководителем в занятиях. Русскому языку ее учил Филат Гаврилович Покровский, человек очень знающий и написавший много статей о Белевском уезде, напечатанных в „Политическом журнале“… Авдотье Петровне еще не исполнилось 15-ти лет, когда за нее посватался у бабушки, не сказав ей ни слова, Василий Иванович Киреевский, проживавший тоже в Москве. Ему было около тридцати лет; человек он был ученый, в совершенстве знал иностранные языки, но был своеобразен до странности. Брак совершился 16 января 1805 года и был из самых счастливых. Киреевский страстно любил свою жену и довершил ее образование, читая с нею серьезные книги, в особенности исторического содержания и Библию»[35].

Очень подробно о целях и задачах женского образования в дворянских семьях в начале XIX века рассказал М.Н. Муравьев (1796–1866) – генерал от инфантерии, с 1863 года – граф, видный военный деятель и администратор (министр, генерал-губернатор Виленской, Гродненской и Минской губерний) в эпоху императора Николая I, брат декабристов Александра и Никиты Муравьевых. В 1816 году он писал об образовании своей младшей сестры Софьи Николаевны Муравьевой (1804–1819): «…чтобы обращать все поступки сестры к той цели, чтобы со временем сделать из нее хорошую жену, добрую мать и женщину, отличающуюся от прочих своим просвещением… Сестра нехороша собою и посему должна заменить недостаток сей, первое, хорошею нравственностью, умом, просвещением своим по части наук и искусств, любезностью, умением жить в свете… Я полагаю, что ей необходимо знать хорошо русский язык, французский, немецкий и ежели можно английский или итальянский… Должна знать она хорошо историю, о которой теперь еще понятия не имеет, географию, физику опытную, общее легкое понятие о математике, химии, астрономии; искусства: хорошо петь, играть на фортепиано, хорошо танцевать, хорошо рисовать. Словом, стараться, чтобы все сии искусства были доведены до возможного совершенства…»[36]

Однако неизвестно, был ли воплощен в жизнь этот грандиозный план юного математика (М.Н. Муравьев, сын генерала Н.Н. Муравьева, в возрасте 14 лет основал в древней столице «Московское общество математиков»). Софья Муравьева, последний ребенок в многодетной семье, жила тогда не в Москве, где ей могли преподавать «физику опытную, общее легкое понятие о математике, химии, астрономии», а в имении своей тети в дальнем Подмосковье и умерла очень рано.

Что же касается «кавалерист-девицы», то в двух ее формулярных списках за 1807 и 1815 годы коротко сказано: «по-российски читать и писать умеет». Надежда Андреевна в своей книге почти ничего не сообщила о том, кто и чему ее обучал во время жизни семьи в Сарапуле. Любовь к рукоделию ей пыталась прививать ее мать. Хотя Дурова писала, что не имеет «ни охоты, ни способностей к этим упражнениям», на самом деле она неплохо вышивала. В полковом музее 5-го уланского Литовского полка, находившегося в Симбирске и уничтоженного после 1917 года, находились вещи, сделанные ею: скатерь с портретом Наполеона, вышитым гладью, а также кошелек, сплетенный из бисера. Эти предметы передала в дар музею племянница Надежды Андреевны, дочь ее младшего брата Александра Васильевна, по мужу Анонимова[37].

Среди эпистолярного наследия Дуровой есть одно письмо, полностью написанное по-французски. Отдельные французские слова и фразы встречаются в других ее письмах. В книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России» приведено четверостишие на языке оригинала из пьесы французского драматурга XVII века Жана Расина «Федра» (1677 г.). Кроме французского языка, она знала польский, могла читать, писать и говорить по-польски, но выучила его позднее, во время службы в конном Польском полку: «…когда я сказала, как умела, по-польски, что прекрасная игра ее (на фортепиано. – А. Б.) вела меня, как очарованного, чрез все места против моей воли и всякого приличия… Она отвечала чистым польским наречием, что ей очень приятен случай, доставивший ей мое посещение…»[38]