Властелин Колец - Толкин Джон - Страница 16

Гэндальв вздохнул, помолчал и продолжил:

– Кольцо исчезло в темных глубинах Реки близ Долины Ирисов и с тех пор пропало из памяти и легенд. Даже те отрывки сведений о нем, что я тебе рассказываю, мало кому известны, а больше даже Совет Мудрых не смог узнать. Но я теперь знаю, что случилось потом.

Через много лет после этого, хотя и очень давно, на краю Диких Земель, на берегу Великого Андуина поселился незаметный народец с искусными руками. Наверное, они были сродни хоббитам, какая-нибудь дальняя ветвь первых сторов, ибо они любили Реку и плавали по ней в тростниковых лодочках. Среди них была одна семья, которую очень уважали, потому что она была самая большая и богатая. Главой семьи считалась Бабушка, суровая и строго соблюдавшая обычаи племени. Самого любопытного и проказливого в этой семье звали Смеагол. Он докапывался до корней, чтобы узнать, откуда что растет; нырял в глубокие омуты, рылся под зелеными холмами и в конце концов перестал поднимать взгляд к верхушкам холмов, ветвям деревьев и цветам, свисавшим с них. Он привык опускать глаза и голову.

Был у него друг по имени Деагол, тоже глазастый, но не такой расторопный и сильный. Однажды они вместе взяли лодку и поплыли к Долине Ирисов, в заросли цветущих трав. Там Смеагол вылез из лодки и пошел обследовать берег, а Деагол остался на Реке удить рыбу. Вдруг приманку схватила большая рыба, и не успел он понять, что происходит, как она стащила его с лодки в воду, на дно. Там он бросил леску, так как увидел что-то блестящее; задержав дыхание, он схватил это вместе с илом в кулак и, отплевываясь, поплыл к берегу. Когда он смыл грязь, у него в руке – вот диво! – оказалось красивое золотое кольцо: оно светилось и сверкало на солнце, радуя глаз. Но Смеагол наблюдал за ним из-за дерева, и пока Деагол восхищенно любовался находкой, Смеагол бесшумно подошел сзади.

«Отдай нам это, Деагол, голубчик», – сказал Смеагол через плечо приятеля.

«Почему?» – сказал Деагол.

«Потому что сегодня у нас день рождения, голубчик, и нам оно нужно», – сказал Смеагол.

«А мне какое дело, – сказал Деагол. – Я уже вручил тебе подарок, даже не по средствам. А это я нашел и отдавать не собираюсь».

«В самом деле, голубчик, неужели?» – сказал Смеагол и, вцепившись Деаголу в горло, задушил его, потому что золото казалось таким красивым и ярким. Потом он надел Кольцо себе на палец.

Никто так и не узнал, что стало с Деаголом: он был убит далеко от дома, и его тело было ловко спрятано. А Смеагол вернулся один и обнаружил, что когда Кольцо у него на пальце, его никто не видит. Он очень обрадовался такому открытию и о своей тайне никому не сказал. С помощью Кольца он теперь узнавал чужие секреты и использовал это знание, чтобы вредить другим. У него обострился нюх на пакости и улучшилось зрение, чтобы замечать все дурное. Кольцо дало ему власть по мерке, по способностям. Неудивительно, что родственники избегали его и гнали (когда он был видим). Его пинали, а он кусал их за ноги. Он стал воровать и разговаривать сам с собой, и в горле у него булькало: «Голм, голл-м…» За это его и прозвали Голлумом. Его проклинали и требовали, чтобы он убрался подальше, а Бабушка, желая сохранить мир в семье, запретила ему появляться в норе.

Он бродил в одиночестве, хныча и жалуясь на несправедливость, и однажды в верхнем течении Реки набрел на ручей, который стекал в нее с гор, и пошел по этому ручью. Невидимыми пальцами он хватал из воды рыбу и ел ее сырой. А в один из особо жарких дней, наклонившись над прохладным омутом, вдруг почувствовал, как горит у него спина и шея, и как жжет мокрые глаза слепящий солнечный свет, отражаясь от поверхности воды. Сначала он удивился, потому что почти забыл про солнце. А потом в последний раз поднял взгляд и погрозил ему кулаком.

Снова опуская глаза, он увидел вершины Мглистых гор, с которых стекал ручей, и вдруг подумал: «Наверное, там, под горами, темно и прохладно. Солнце меня там не выследит. У Гор должны быть мощные корни, под ними, наверное, скрыты тайны, которые никто не узнал с начала мира».

И вот ночью он поднялся в горы, нашел пещерку, откуда вытекал темный поток, прополз словно червь в сердце гор, и больше его никто не видел. Кольцо вместе с ним кануло во мрак, так что даже тот, кто его сделал и чья сила снова росла, ничего не мог о нем узнать.

– Голлум! – воскликнул Фродо. – Значит, Голлум? Ты хочешь сказать, что это та самая тварь, которую встретил Бильбо? Как противно!

– Мне кажется, что это печальная история, – сказал маг. – Это ведь могло случиться и с кем-нибудь другим, например, с моими знакомыми хоббитами.

– Не верю, что Голлум сродни хоббитам, даже отдаленно! – запальчиво сказал Фродо. – Он мерзкий!

– И все-таки это правда, – ответил Гэндальв. – Уж о вашем происхождении я знаю больше, чем сами хоббиты. Даже рассказ Бильбо подтверждает родство. В глубине сознания и памяти у них явно нашлось что-то общее. Они удивительно хорошо поняли друг друга, гораздо лучше, чем хоббит может понять, например, гнома, орка или даже эльфа. Вспомни загадки – они ведь знали одни и те же загадки.

– Да, – сказал Фродо. – Но ведь не только хоббиты любят загадывать загадки; почти одинаковые загадки есть у многих. И хоббиты не жульничают, а Голлум все время норовил сжульничать. Он пытался отвлечь беднягу Бильбо и застать его врасплох. Я бы сказал, что игра для него была средством без хлопот добыть жертву и потешить свою зловредность, а при проигрыше он ничего не терял.

– Боюсь, что ты прав, – сказал Гэндальв. – Но во всем этом было еще кое-что, чего ты пока не видишь. Даже Голлум не безнадежно испорчен. Он оказался крепким орешком, как хоббит, – даже Мудрые не могли бы предположить в нем такой силы. Где-то в сознании у него остался уголок прежнего «я», и свет из прошлого проходил сквозь него, как сквозь щелку в темноте. Ему, несомненно, было приятно слышать добрый живой голос, пробуждавший в нем память о тихом ветре и деревьях, о солнце и подобных забытых вещах.

Но от этого, конечно, второе, злобное «я» в нем только сильнее пришло в ярость. Так и будет, если позволять злобе брать верх. Если не вылечить ее, – Гэндальв вздохнул. – Увы! Голлум почти безнадежен. Но не совсем. Слабая надежда остается, несмотря на то что он владел Кольцом так долго, что не помнит ничего, что было до Кольца. Остается, потому что он в течение многих лет очень редко надевал его: в черной тьме оно почти не было ему нужно. Вот Голлум и не «выцвел» окончательно. Он стал худым, но остался жилистым. Кольцо разъело его разум и принесло ему невыносимые мучения.

Все «глубокие тайны», скрытые под корнями гор, оказались пустой чернотой; там нечего было выискивать, незачем стараться что-то делать. Оставалось украдкой добывать пропитание и жить памятью о прошлых обидах. Он стал жалок. Он ненавидел мрак, но еще больше ненавидел свет; он все ненавидел, а больше всего – Кольцо.

– Что ты говоришь? – сказал Фродо. – Ведь Кольцо было его сокровищем, он больше ничего не любил! А если он его ненавидел, то почему он не избавился от него, не бросил и не ушел?

– После всего, что ты услышал, Фродо, ты мог бы уже и понять, – сказал Гэндальв. – Он его любил и ненавидел, как любил и ненавидел самого себя. Он не мог с ним расстаться. У него на это воли не хватило бы.

Кольцо Всевластья само о себе заботится, Фродо. Оно само может предательски соскользнуть с руки, но тот, кто им завладел, никогда его не бросит. Он может поиграть с мыслью о передаче его кому-нибудь на хранение – не больше, да и то вначале, когда хватка Кольца еще слаба. Насколько я знаю, дальше пошел во всей этой истории один Бильбо. Он сумел отдать его на самом деле. И я крепко ему в этом помог. Без меня, может быть, не отдал бы. А выбросить, вышвырнуть не смог бы даже он. Не Голлум его потерял, а само Кольцо решило свою судьбу. Кольцо его бросило.

– Что, как раз вовремя, чтобы встретить Бильбо? – спросил Фродо. – Не лучше ли было достаться какому-нибудь орку?