Имам Шамиль - Казиев Шапи Магомедович - Страница 75

• Предыдущая
• 75/101
• Следующая

Книга сподвижника имама Гаджи-Али "Сказание очевидца о Шамиле" заканчивается горестными словами: "Власть Шамиля была уничтожена коварством и изменой наибов и его приближенных, русским войском и золотом".

Следом за "золотыми ослами" шли неисчислимые хорошо вооруженные войска, сметавшие все, что не удавалось взять подкупом. И многие сочли, что настала пора «замиряться», потому что новой войны горцам уже не выдержать. Слишком силен был Барятинский, имевший штыков больше, чем было людей в горах. Склонявшиеся к его ногам отступники уже сами готовы были преследовать имама.

"Шамиль ездит с палачом, а я с казначеем", — поговаривал Барятинский, устилая свой путь золотом.

Личный обоз его был внушительнее армейского. Золото и серебро, ордена и прочие награды, дорогие украшения и всевозможные подарки, шубы и меха раздавались Барятинским всем значительным людям. А для остальных устраивались грандиозные пиры, какие не снились даже бывшим ханам.

Очевидец свидетельствовал: "Народ толпами с покорностью спешил со всех сторон. Главнокомандующий ласково принимал покоренных и делал щедрые подарки. Все прельстились его щедростью, какой они у Шамиля не видели, и спешили прийти с покорностью, чтобы получить подарок. Они забыли Шамиля и данную ему присягу, прельстясь золотом и серебром, а еще больше обещаниями оградить их от насилий и притеснений".

Одна за другой сдавались главные крепости Шамиля, один за другим изменяли наибы.

Когда имама предал бывший царский генерал Даниял-бек Элисуйский, это уже никого не удивило. Он без боя сдал стратегически важное укрепление Ириб с хранившимся там арсеналом. За это Даниял-беку вернули генеральское звание, пенсию и право управлять его бывшим владением. Его не остановило даже то, что дочь его Каримат оставалась в семье Шамиля.

Наиб Талгик, на дочери которого был женат сын Шамиля Джамалуддин, отошел от имама еще раньше в Чечне.

Покинутый почти всеми, Шамиль уходил все дальше, пока не взошел на огромную гору Гуниб, считавшуюся еще более неприступной, чем Ахульго.

Но его имущество, библиотека, казна, запас оружия и продовольствия оказались в руках мародеров, разграбивших обоз имама, который отстал на пути к Гунибу. Заведовавший обозом Хаджияв едва спас свою жизнь. У Шамиля не осталось ничего, кроме своего коня и личного оружия.

Увидев, что с ним остались только самые верные наибы да небольшой отряд из мюридов и перебежчиков, имам впал в тягостное раздумье. После общей молитвы он процитировал сподвижникам арабского поэта:

Гуниб возвышается над окрестными горами, как папаха над буркой. На плоской вершине его, посреди большой ложбины, располагался аул Гуниб. Сюда Шамиль загодя послал своего сына Магомед-Шапи для постройки крепости. Отвесные края горы были также укреплены, дороги испорчены или преграждены завалами, повсюду высились башни и пирамиды камней, готовые обрушиться на штурмовые отряды.

Вместе с жителями аула на Гунибе бьшо около 400 защитников с четырьмя пушками. Но Шамиль, считая свою природную крепость совершенно неприступной, надеялся продержаться здесь до зимы, пока войска наместника не вернутся на зимние квартиры или не произойдет еще что-нибудь, что поможет Шамилю выстоять.

9 августа последнее убежище Шамиля бьшо блокировано войсками барона Врангеля.

Когда прибыл сам Барятинский, немногочисленный гарнизон Гуниба был окружен уже 14 батальонами. На подходе бьшо еще большее количество войск со множеством орудий. Колоссальный перевес не оставлял имаму никаких шансов.

Незадолго до прибытия к Гунибу Барятинскому, через симферопольскую телеграфную станцию, доставили телеграмму из Петербурга. Ставший к тому времени военным министром Сухозанет и канцлер Горчаков сообщали, что агент Шамиля явился в русское посольство в Стамбуле с предложением имама о мирных переговорах. Сам государь нашел это возможным и считал, что "примирение с Шамилем бьшо бы самым блестящим завершением оказанных уже князем Барятинским великих заслуг". Барятинскому предлагалось заключить мир с Шамилем, ибо мирное покорение Кавказа могло придать России особый вес в международной политике.

Барятинский готов был на большие уступки, лишь бы поскорее закончить дело, но мир с Шамилем представлялся ему собственным поражением. Наместник мечтал о другом — повергнуть Шамиля до 26 августа, чтобы преподнести драгоценный подарок ко дню коронации Александра II, а 30 августа, в день тезоименитства императора, въехать триумфатором в Тифлис.

18 августа Барятинский послал к Шамилю несколько его бывших сподвижников с предложением сложить оружие. Один из посланцев Барятинского, Хаджияв, остался защищать своего имама, а остальные вернулись с решительным ответом Шамиля: "Гуниб — высокая гора, я стою на ней. Надо мною, еще выше, Бог. Русские стоят внизу. Пусть штурмуют".

К штурму почти все бьшо готово. Милютин закончил подробную рекогносцировку, а генерал Кесслер с размахом проводил осадные работы. На соседних высотах стояли пушки всех калибров. Охотники высматривали возможные пути подъема на гору и запасались лестницами, веревками да крючьями. А отступники спешили обогатиться, указывая слабые места обороны Гуниба. Один из них оказался столь алчным, что пообещал показать тайную тропу на Гуниб, если его сапог наполнят золотом. Когда оказалось, что под слоем золота в сапоге лежали камни, ему ответили, что такова уж цена предательства.

Штурм мог обернуться непредсказуемыми последствиями и затянуть дело на неопределенное время, а Барятинский торопился. Тогда он решил предложить имаму сдаться на самых почетных условиях

В начавшихся переговорах Шамиля представлял его сын Гази-Магомед, а Барятинского — полковник Лазарев и Даниял-бек.

Родственники не желали смотреть в глаза друг другу, и Лазарев опасался, что вместо переговоров ему придется защищать Даниил-бека от его горящего ненавистью зятя.

Иван Лазарев происходил из карабахских беков и хорошо знал Кавказ. Он понимал, как важны эти переговоры и сколь знаменательно событие, участником которого он стал. Полковник употребил все свои дипломатические способности, чтобы добиться согласия Шамиля на условия Барятинского. "Мы собрались сюда для того, — говорил он, — чтобы оставить вражду и заключить мир; успокоить Шамиля, его семейство и приближенных, где захотят. А если Шамиль пожелает отправиться в Мекку, то он будет отпущен с подарками от императора".

Гази-Магомед отвечал ему, что имам не поверит Барятинскому, потому что много раз заключал с генералами мир, но не увидел ничего, кроме измены и обмана.

Лазарев призывал забыть старое и подумать о последствиях. Говорил, что Барятинский — не простой генерал, а наместник самого императора и что слово его все равно что слово государя. Он предлагал положиться на обещания Барятинского и избавить Кавказ от нового кровопролития.

Когда парламентеры вернулись, Шамиль решил обсудить положение со своими ближайшими сподвижниками.

Мнения разделились. Одни считали, что Барятинский хочет обманом выманить их из Гуниба. Другие полагали, что наместнику можно поверить. Третьи прикидывали, сколько еще смогут продержаться, если уже столько дней питаются лишь колосьями пшеницы да земляникой. А наиб Байсунгур Беноевский, лишившийся в боях руки, ноги и глаза, человек-камень, как называл его Шамиль, убеждал, что нужно биться, пока есть силы, а затем вырваться из Гуниба, как двадцать лет назад удалось вырваться из Ахульго.

Наконец решили проверить правдивость намерений наместника и отправили к нему хунзахского наиба Дибира и Юнуса Чиркеевского с условиями имама. Шамиль просил дать ему месяц на сборы в Мекку, а его сподвижникам, мюридам и беглым солдатам, которые пожелают остаться в Дагестане, разрешить свободно жить там, где они захотят.

• Предыдущая
• 75/101
• Следующая