Благовест с Амура - Федотов Станислав Петрович - Страница 83

— Вот скоты! — сказал мичман Фесун гардемарину Колокольцеву, наблюдая за операцией по захвату малого парусно-гребного судна. — Сколько добра ни за грош переведут!

— Да черт с ним, с кирпичом, — отозвался Колокольцев. — Лишь бы детей не тронули.

— Ну, не звери же они! Не с детьми же воюют!

Усовы, а с ними был еще матрос Киселев, вернулись к своим через два дня, уже после первого большого боя, на шлюпке-шестерке, взятой неприятелем вместе с плашкоутом. Усов передал Завойко от французского адмирала письмо следующего содержания:

«Его превосходительству господину губернатору Завойко.

Господин губернатор!

Благодаря военной случайности в мои руки попала русская семья. Имею честь вернуть ее Вам. Примите, г. губернатор, уверение в моем высоком почтении.

Командующий адмирал и шеф Ф. Де-Пуант».

А еще Усов сообщил, что на фрегате «Форт» есть убитые; французы приглашали пленных поступить к ним на службу, но они отказались.

— Когда нас отпускали, ваше превосходительство, — рассказывал квартирмейстер, — офицеры велели передать гарнизону, что, ежели кто сдастся, всем будет освобождение. Ну, тоись, когда Петропавловск будет взят.

— Не вздумай кому-нибудь об этом говорить, — мрачно сказал Завойко. — Не вноси в души сумятицы.

— Да я что… разве не понимаю… — стушевался Усов. — Немтырем буду, как рыба.

Двадцатого августа защитники Петропавловска были наготове уже на рассвете. Тогда же заметили оживление на стоянке неприятеля: там спускали десантные боты, между кораблями сновали шлюпки, загорались сигнальные фальшфейеры, скрипели цепи, поднимая якоря. Было понятно: готовится решительное нападение.

Накануне поздним вечером Завойко перераспределил стрелковые партии. Первая переправилась на Кошку на баркасе по протянутому между косой и мысом лееру. Вторая замаскировалась в густом кустарнике на перешейке: Завойко опасался высадки десанта. Волонтеры сосредоточились у Озерной — десант мог быть и там.

Впрочем, Красный яр — тоже весьма удобное место для нападения, но для его защиты стрелков не хватало, а перебросить их в нужный момент из других мест было трудно из-за отдаленности батареи. Поэтому ее командиру, мичману Попову, генерал приказал: отбиваться своими силами, сколько возможно, а в критической ситуации заклепать пушки и отступать к батарее № 2. Отбивать же наступающего противника будут стрелковые отряды — тот, что уже на Кошке, и присоединившийся к нему перешеечный.

Однако утром генерал все же решил, что наиболее вероятным будет атака на Красный яр: защищают его всего три пушки, подавить их не составит особого труда, оттуда по пологому берегу до Кошки и до города добраться проще простого, а за Кошкой «Аврора» и «Двина», захватить которые десанту вполне под силу. Исходя из этих соображений, Завойко приказал передвинуть первый отряд стрелков и волонтеров к четвертой батарее и замаскировать их в кустах; стрелкам беречь заряды, а действовать больше штыком; при угрозе захвата кораблей зажечь их, а командам сойти на берег и присоединиться к стрелкам.

В шесть часов утра, видя, что вскоре начнется артиллерийская дуэль, Завойко пригласил на Сигнальную батарею священника Георгия Логинова отслужить молебен о даровании Господом Богом победы русскому оружию.

— Вы простите, батюшка, что я вас чуть не каждый день на укрепления зову, — несколько смущенно поклонился генерал, — но есть необходимость душе возвыситься и воззвать к высшей справедливости.

— Не извиняйтесь, сын мой, — ответствовал седобородый иерей. — Для меня есть честь великая укрепить Словом Божьим наших воинов и вложить в их сердца силу и честь покровителя русского воинства — святого Александра Невского.

Словно услышав его слова и пугаясь их мощи, бриг и корвет начали обстрел мыса, однако ядра и бомбы пролетали над головами молящихся и падали в Малую губу без каких-либо последствий.

Тем временем «Вираго» взял на бортовые буксиры «Президент» и «Форт», а на кормовой — «Пик» и повел их на позицию.

Молитва закончилась, все поднялись с колен. Священник трижды осенил всех артиллеристов и орудия крестным знамением.

Завойко показал на вражеские корабли и сказал, обращаясь к солдатам и матросам:

— Многие из нас умрут славной смертью за веру, царя и Отечество, но русские не отступят. — И поднял глаза к чистым, без единого облачка, небесам, на которых уже сияло розовое, словно только что умытое, солнце: — Боже, храни царя, а Отечество мы сохраним.

Петр Федорович Гаврилов первый затянул «Боже, царя храни», хор из шестидесяти пяти голосов дружно подхватил, и русский гимн взлетел над сопкой столь громогласно, что спугнул птиц, шумно вылетевших из кустов. Взлетев, они тут же сплотились в живое переливчатое облачко, которое стремительно унеслось вверх и вдаль.

«Вот так же и наши души улетят», — подумал лейтенант Гаврилов, проводив их грустным взглядом. Но тут же внутренне встряхнулся, не позволяя себе расслабляться, тем более на виду у подчиненных и начальства. Не прерывая пения, он краем уха уловил, что снизу, из-под сопки, с кораблей и Кошки, тоже доносится пение, а взглянув на Красный яр, увидел, что и на четвертой батарее все тридцать человек стоят, сняв шапки, и, видимо, тоже ноют.

От сильнейшего чувствования этого единства, которое вот так легко преодолевает расстояния, душа его наполнилась восторгом, и, закончив гимн, он закричал:

— Урра-а-а!

Троекратное «ура», начавшись на первой батарее, пробежало волной через Кошку и закончилось на Красном яру: сверху хорошо было видно, как там кричали и бросали в воздух шапки.

Завойко был совершенно уверен, что и гимн, и «ура» через перешеек и седьмую батарею обогнули Никольскую сопку, достигли Озерной и подняли дух всего гарнизона. Он рассмотрел, что и в городе команда Кошелева, все семьдесят человек, собравшись у пожарного сарая, тоже поют и кричат. Это его радовало, но он тут же огорчился, заметив, что в городе осталось немало жителей, которые, наверное, сами решили охранять свои жилища от пожара. Ему не хотелось думать, что это добавит лишних жертв среди гражданского населения. Он вздохнул, вспомнив, какие бомбы прилетали во время первой перестрелки. Одна не разорвалась и, удивившись размерам, ее специально взвесили. Оказалось, два с половиной пуда! Ударит такая штука в дом, и от него только щепки останутся. И какие же пушки у этих европейцев, ежели за полторы мили этакие «игрушки» забрасывают! Куда тут нашим двухпудовкам, не говоря уже о том, что их всего-то две штуки.

Приказав открыть огонь, когда вражеские корабли окажутся на расстоянии нашего пушечного выстрела, Завойко поднялся на свой наблюдательный пункт над первой батареей.

Между тем «Пик» первым стал на якорь со шпрингом[72] правее Сигнального мыса, за ним в полутора кабельтовых — «Президент», далее так же — «Форт» и сам «Вираго».

Ровно в девять часов они открыли огонь: «Пик» бил вдоль Сигнальной батареи и по гребню сопки, видимо, усмотрев там наблюдательный пост генерала, но вреда особого не причинил; остальные забрасывали ядрами и бомбами вторую и четвертую батареи; кое-что перепадало «Авроре» и «Двине». Сами же встали таким образом, чтобы пушки кораблей и второй батареи достать их не могли. Получилось так, что практически открытые первая и четвертая со своими восемью устаревшими пушками дрались против восьмидесяти самых современных орудий, среди которых были такие бомбические монстры, которые швыряли снаряды в 86 английских фунтов.

Батарею № 1 англо-французы, видимо, считали наиболее серьезной угрозой их планам, потому что с самого начала основной огонь сосредоточили на ней. Она находилась ближе всех к фрегатам, и ее пушки, особенно бомбические орудия, вредили противнику сильнее всех. Каждый посланный ею снаряд находил свою цель. В бортах фрегатов уже зияли пробоины, с мачт свисали обрывки такелажа, дым от пожаров и выстрелов окутывал корабли до середины мачт, мешая артиллеристам обеих сторон лучше прицеливаться.