Град Темных Вод (СИ) - Вран Карина - Страница 10

«Помню, как старалась не воткнуть тебе в глаз какой-нибудь карандаш из цветного набора!» — пришлось кивать, чтобы как-то скрыть эмоции.

— Да. Кажется, я сделала набросок с изображением феникса.

— Именно. Очень, очень любопытный рисунок. Мы с коллегами долго… рассматривали его.

«Разносторонне, не сомневаюсь», — усмешка с должным растяжением губ могла, в принципе, сойти за улыбку.

— Ты, конечно же, знаешь такого художника, как Гойя. Одна из его гравюр называется «Сон разума рождает чудовищ». Весьма символично.

«Забавно слышать о чудовищах от чудовища», — вовсю «таяла» льдинка.

— Весь цикл офортов Капричос[1] пронизан символами, — не могла проиграть на своем поле художница.

— Верно. Также верно и то, что чудовища, рожденные сном разума, становятся только сильнее, если разум бодрствующий строит вокруг них стену. Сознательно строит. Ты понимаешь, о чем я говорю, Вероника?

«Я не занервничаю. Не дам ей власти над собой», — опять и опять проговаривала мысленно девушка.

— Стены, как бы высоки они ни были, не могут удержать чудовищ, — не дождавшись ни слова от пациентки, продолжила «милая женщина». — И я полагаю, нам следует вернуться к тому дню, когда ты узнала о смерти родных. Вероника, время настало.

«Я лужица, оставшаяся от льдинки…»

…Когда раздался звонок, она ужинала. Половинка холодной маминой котлеты и не менее холодный отварной картофель — Вероника поленилась греть еду. Разговор, то, какими словами ей сообщили об аварии, она не запомнила. Только ощущение: это все ложь, ужасная ложь, или розыгрыш, или ошибка, да, точно, просто ошибка… Она вытащила из «пожарной» матрешки несколько купюр, позвонила в службу вызова такси, долго объясняла, куда ей нужно доехать. Поездка почти не отпечаталась в памяти, только миг, когда она просит шофера вытащить деньги из открытого кошелька — слезы льются так часто, что сама она не видит, не различает…

— Что именно вы хотите услышать? — выдавила из себя Вероника.

— Все, что было после твоего прибытия в больницу, — поправила очки в тонкой оправе «милая женщина». — Как ты это помнишь.

— Какая-то стойка. Два белых халата. Кажется, сестринский пост. Я назвала фамилию, сказала, что мне звонили и что это наверняка ошибка. Сестра — я думаю, что это была сестра — сказала, что мне нужен доктор с такой… длинной фамилией.

— Доктор Вереницын, — за заминку Вероника получила подсказку.

— Наверное, — не стала спорить девушка. — Нужно было подняться… в хирургическое.

…По телефону ей сказали об аварии, о том, что «необходимо срочно приехать», но не о гибели родителей. Эта «честь» досталась доктору. Хирургу с длинной фамилией.

— Смерть наступила от…

Это, кажется, голос врача. Мужской, ужасно усталый.

— Нам очень жаль…

Женский. Стеклянные глаза и истерика в голосе…

Вероника зажмурилась, пытаясь прогнать те голоса из головы. Отгоревшие, отболевшие, но все так же — ранящие.

— Там мне сказали, что их… больше нет. Я не верила, никак не могла поверить, требовала проводить меня к ним или к тем, кого за них приняли… Тогда меня отправили на минус первый этаж. Цокольный.

«Я не льдинка. Уже не льдинка. Я цельная статуя изо льда».

— В патологоанатомическое отделение, — снова закрыла подсказкой паузу «милая женщина».

— Да, — выдохнула девушка. — Медсестра вызвалась меня проводить. Мы вернулись к лифту. Я, кажется, плакала, а она говорила что-то успокаивающее.

— Расскажи мне, как получилось, что из лифта в итоге ты вышла одна?

— Хм, — Вероника сбилась с мысли, нахмурившись, постаралась припомнить. — Лифт останавливался. На втором и на первом этаже. На первом была какая-то суматоха, и ее позвали.

— Ясно. Продолжай.

— Я вышла из лифта. Там был коридор, по правую и по левую руку. Мне говорили, куда поворачивать, но я забыла. Я стояла на месте и озиралась. Не могла решить, куда идти.

— Если бы там был кто-то, ты бы уточнила направление?

— Наверное, — девушка бессильно пожала плечами. — Я не помню.

Здесь начинался пробел. Пробел, которому сама Вероника не придавала значения — у нее был шок, странно вообще, что она хоть какие-то подробности помнит. Но «милая женщина» считала иначе.

— Хорошо. Что ты помнишь?

— Холод. Странный свет. И запах нашатыря. Потом какие-то пятна и гул. Дальше уже утро и капельница. Там был мужчина в форме.

…Сутки в больничной палате она и хотела бы забыть, да не забывалось. За эти сутки у нее побывал весь зоопарк: и гиены, и шакалы, и грифы-падальщики. Они мнили себя хитрыми, гладя девушку по волосам и извергая потоки жалостливых слов. А после — пытались перейти к дележке…

— В какой форме? Медперсонала?

— Нет. Похожая на полицейскую. Я не очень в них разбираюсь.

— А как вышло, что работники органов появились только на следующий день?

— Кажется, я слышала, что он… водитель фуры вызвал только скорую. Скорая передала вызов в ГИБДД, но возникла какая-то накладка.

— Понятно. О чем вы говорили с человеком в форме?

— Я сказала, что хочу… Спуститься снова. Посмотреть. Что должна это сделать.

— Ты поверила, что случилось то, что случилось? Что не произошло ошибки?

— Нет. Не знаю. Я не могу сейчас сказать, что тогда чувствовала. Кажется, начинала… допускать, что что-то нехорошее произошло.

— А что ответили на твое пожелание?

— По-моему, мужчина обрадовался. Мое… присутствие было нужно для процедуры. Но из-за обморока врачи не давали согласия на то, чтобы куда-то меня везти.

— Ничего другого вы в палате не обсуждали? Вы говорили о водителе фуры?

— Нет. Нет, это было потом, уже после того, как…

— Тогда откуда ты знаешь, что это был «он»? Водитель, как и врач или профессор, употребляется независимо от пола представителя профессии. С чего ты взяла, что водителем фуры был мужчина?

— Наверное, кто-то сказал. Или сама так подумала… Я не помню!

— Допустим, ты так сказала, потому что сейчас знаешь, что это был мужчина. Допустим так же и другое объяснение: ты оговорилась во время реконструкции воспоминаний, потому что в тот день ты уже знала, что водитель — «он». Потому что видела его, Вероника. Говорила с ним. Я хочу, чтобы ты ответила: был ли кто-нибудь у лифта на минус первом этаже больницы?

— Да сколько мне раз повторять, Я НЕ ПОМНЮ! Мне могли сказать по телефону, в лифте, где угодно!

Ледяная статуя взорвалась, прыснув во все стороны осколками.

— Стена сознательного вокруг того, о чем подсознание не хочет вспоминать. Что же, увидимся в следующем году, Вероника. Если головные боли повторятся — звони. Если хоть что-нибудь вспомнишь в промежутке между лифтом и нашатырем — тоже. Всего тебе доброго.

«Да гори же ты в аду», — ноги, которые (в случае Вероники) порой вели себя умнее головы, вынесли девушку из кабинета, затем из больницы, затем из маршрутки. Сама же Вероника пребывала в плену личного чистилища, того, что заставляло неметь и тело, и душу. Рядом с которым ледяной зал виртуальности был ужасным, но не уничтожающим — тот, игровой ад не выхолаживал душу.

— Стас, — дома, после горячего (и бесполезного) душа она набрала куратора. — Я знаю, что ты хочешь, как лучше, но сегодня я не смогу.

Стылый, безжизненный голос, наверняка искаженный оцифровкой, был убедительнее любых аргументов.

— Понял, — ответил Стас. — Перезвони, когда… Перезвони.

Не прощаясь, она завершила вызов.

«Лучше там, чем тут. Там — хотя бы с пользой».

Теперь, имея возможность сравнивать, она знала наверняка, что холоду игровой преисподней не сравниться с льдом, текущим по венам в мире реальном. Льдом ее памяти.

На пятнадцатом уровне Хэйт, сравнявшаяся сегодня в немногословности с Бестиями, увидела наконец, к чему вели мучения ледяного зала.