Великолепная возможность - Чейз Джеймс Хедли - Страница 4

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая

Кастра ушел. Хольц был им доволен. На сержанта можно было положиться, он ответственно готовится к нападению.

Хольц проверил пулемет, а затем посмотрел через небольшое отверстие в окне. Из пулемета простреливался большой кусок дороги. Он увидел Дедоса, стоявшего на коленях в пыли, руки солдата были заняты делом. Чуть подальше Гольц передвигался к небольшому гребню, чтобы занять свой пост часового.

Очень сильно палило солнце, все предметы отбрасывали резкие черные тени. В небе ни облачка. Это был совсем не военный день. Глядя на двор фермы, Хольц испытал приступ тоски по родине. Как абсурдно все это. Какой фарс. Его белая с золотом форма уже ничего для него не значит. Ему очень сильно захотелось опять увидеть Нину. Он представлял ее себе сейчас очень ясно. Высокую, смуглую, оживленную. Да, о ней можно было сказать, что у нее всегда оживленный вид. Она излучала счастливую веселость. Лишь однажды он видел ее печальной, это было перед тем, как он сказал ей: «Прощай». Ни он, ни она не знали, когда они встретятся снова. Было только сознание неизвестности, сопутствующей войне. Хольц знал, что она будет тосковать в его отсутствие. Ему казалось, что его тоску по ней невозможно сравнить с долгими днями тревоги за него, какие выпали на ее долю. Задолго до того, как до нее дойдет весть о нем, у него уже будет все позади.

Интересно, долго ли она сможет оставаться верной его памяти? Абсурдно ожидать, что она будет скорбить по нему всю жизнь. Ему бы это понравилось или нет? Он не знал. Если бы он был похож на Мендетту, он не думал бы о ней вообще. Мендетта никогда по-настоящему никого не любил. В нем не было уязвимости влюбленного. Он мог идти на дело, заботясь только о самом себе. Его не преследовала мысль, что с его смертью кто-нибудь другой лишится частицы жизни. Быть влюбленным — ведь это дополнительная ответственность. Однако у него не было сожалений. Иначе он бы и не испытал этого чувства. Когда любят так, как любит он, жизнь становится более значительной. Линии прорезаются резко, и жизнь протекает более интенсивно. В человеке поселяется чувство каменной безопасности. Он приобретает уверенность в себе. Да, так оно и было. В этом мире революции, неопределенности, недоверия и жестоких смертей он был уверен в одном. Он знал, что Нина любит его и что он любит ее. Это не был преходящий момент безрассудной экстатичной любви, это было настоящее чувство, и оно слило их воедино. Оно установило сродство между ними, связало их очень тесно и придало их любви понимание, что является очень редким.

Зачем он ввязался в эту дурацкую революцию? Зачем он принял одну из сторон в этой безнадежной, неравной борьбе? Может быть, он хотел оправдать себя, избрав труднейшую дорогу. Нина прислушивалась к его речам ночь за ночью. Они сидели в кафе или в их большой спальне, беседуя и споря о революции. Она видела, как он постепенно подвигался в своем сознании к тому, чтобы вступить в полк. Они могли бы легко ускользнуть через границу в Америку и оставить все это позади. Но она понимала, что он этого не сделает. Она понимала, что он будет несчастным, если не выступит со своим генералом. Не то чтобы он был о нем высокого мнения — он не был высокого мнения о Кортеце. Но он чувствовал, что как офицер он не имеет права уклониться от ответственности, и в конце концов он ушел.

Они расстались ночью. Она осталась у друзей неподалеку от штаб-квартиры Кортеца. А он доложился Кортецу, зная, что, как бы хорошо они ни дрались, Пабло наверняка окажется им не по зубам. Это было нелегкое начало, но все это не важно. Он понимал, что чист перед самим собой.

Ему пришлось прервать свои размышления о прошлом, потому что Дедос закончил работу и возвращался на ферму. Он пятился задом, разматывая на ходу моток проволоки. Хольц спустился вниз по неровной лестнице и пересек двор, чтобы встретить минера.

— Провода хватило досюда, — доложил Дедос, остановившись в нескольких футах от ворот фермы.

Хольц прикинул, что этого достаточно.

— Тебе надо укрыться где-то здесь, — сказал он. — Как только колонна противника окажется на том месте, где заложена мина, мы ее взорвем. Потом ты как можно быстрее укроешься на ферме.

Дедос улыбнулся. Его тонкое жестокое личико выглядело вполне оживленным.

— Хорошо, лейтенант, — обещал он. — Я все сделаю очень хорошо.

Хольц проверил мину и убедился, что Дедос все сделал как надо. Нельзя было сделать лучше. Он сказал об этом Дедосу.

Тот снова улыбнулся. Сегодняшний день оказался у него удачным.

Хольц помог ему подсоединить провода к подрывной машинке.

— Жди моего сигнала, — сказал он. — Сиди здесь в укрытии. Когда Гольц сообщит о приближении противника, ты должен занять позицию у машинки. Я подам сигнал свистком, и ты взорвешь мину. Понял?

Дедос кивнул.

— Это очень просто, — ответил он и пошел к своей засаде, как будто не беспокоился ни о чем на свете.

Хольц вернулся в комнату, где стоял пулемет, и уселся там. Он проверил, как набиты патроны, и выбросил три штуки, которые могло заесть. Закурил сигарету и расслабился. На войне всегда бывает одно и то же. Долгие часы ничегонеделания, ожидание или приказов, или противника, или отпуска домой. Последнее — приятнейшее из ожиданий. Он не видел Нину три месяца. Это очень долго. Его тело тосковало по той минуте, когда он будет снова держать ее в своих объятиях.

Обычно долгие периоды воздержания не мучили Хольца, но так было до того, как он узнал Нину. Теперь это было трудно выносить. Не потому, что его тело бурно требовало облегчения. Это было не то. Это просто была она, Нина. Обладание ею было переживанием, какое ни одна другая женщина не могла бы ему дать. Это было чувство, будто его уносит бурное море. Шум прибоя раздавался в его ушах, и он мог позволить себе расслабиться с ней без оглядки. Вот в том-то и дело. Он мог с ней расслабиться, а раньше он всегда оставался зрителем, нервно критикующим, озабоченным тем, что он должен быть великим любовником. Было так трудно выносить жизнь без Нины. Потому что, может быть, это никогда не повторится. Это было драгоценностью, и он не знал, сможет ли он обладать ею опять. Он даже не знал, увидит ли ее снова.

Он взглянул на ручные часы. Кортец уже час в пути. Предстоит пробыть здесь еще одиннадцать часов, и тогда он может уйти. Предположим, Пабло не атакует. Предположим, в конце концов, что он благополучно уберется с этой фермы и последует за Кортецом через горы. Если это произойдет, он больше никогда не будет подвергать себя такому риску, как сегодня. Он немедленно отправится к Нине, вместе они уедут за границу и забудут об этой революции. Они будут жить только для самих себя. Он уже достаточно сделал для революции. Один человек не может обеспечить ей успех. Не важно, насколько мужественно он сражался, этого все равно не хватит. Нет, он уедет с Ниной и забудет об этом навсегда.

Гольц на гребне холма стоял очень спокойно спиной к ферме. Хольц лениво наблюдал за ним. Его сердце вдруг заколотилось, потому что Гольц круто повернулся и побежал к ферме. Хольц видел, как солдат на бегу поднимает пыль. Он рассекал воздух одной рукой, а другой держал на отлете винтовку.

Хольц понимал, что это значит. Он почувствовал, как холодный пот выступает у него под мышками, и ощутил сухость во рту. Он присел к пулемету и крепко сжал спусковой крючок. Гольц промчался мимо Дедоса, и слышно было, как он что-то на бегу прокричал. Дедос вскочил на ноги и побежал к подрывной машинке. Хольц увидел, как его зубы сверкнули в радостной улыбке. Ему не было дела до Пабло. У него не было страха. Может быть, когда он погибнет, у него не останется никого, кто из-за его смерти потеряет частицу жизни.

Гольц достиг фермы, и Хольц услышал, что он разговаривает с Кастрой. Сержант поднялся наверх. Его лицо было неподвижным, и он холодно отдал честь.

— Подходит отряд кавалерии, — доложил он. — Они еще далеко. Должен ли я отправиться и установить их количество?

Хольц кивнул.

— И сообщите мне немедленно, — сказал он. Он надеялся, что Кастра не заметил выражение страха на его лице. — Будьте осторожны, чтобы они вас не обнаружили.

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая