Дневник женщины времен перестройки - Катасонова Елена Николаевна - Страница 6
- Предыдущая
- 6/25
- Следующая
- Саша, скажи, - решилась я как-то, - а ты меня любишь?
- Да ладно тебе, - проворчал он в ответ, - сказки все это. Спи лучше.
Он нарочно протяжно зевнул, и меня пронзила такая к нему ненависть, что я испугалась.
Сказки... Значит, он не верит в любовь, значит, никогда меня не любил. Зачем же тогда все это? Зачем дети и общий дом, почему обречены мы всю жизнь сидеть за одним столом, разговаривать, ездить в отпуск? И так - до конца наших дней?..
Чем кончилось бы все это - я имею в виду горестные мои размышления, если б не моя поездка в Москву, в аспирантуру? Может, потому я и привязана к этому огромному городу? Даже теперь, когда он задыхается от недостатка автобусов, когда в метро стоишь всегда, когда бы и куда ни ехала, все равно Москва - родной для меня город в отличие от Ленинграда, красотой которого я восхищаюсь, перед которым из-за этой же надменной его красоты робею. В Москве ко мне вернулась юность, здесь я влюбилась и стала женщиной, да-да, только здесь, в Москве, хотя к тому времени успела родить двоих детей и уже лет сто - так, во всяком случае, мне казалось - была замужем.
Так вот меня пригласили в аспирантуру. Похмурившись и поразмышляв тяжело, я бы даже сказала мрачно, - Саша меня отпустил, остался с Аленой и Славкой. Правда, мама моя изо всех сил ему помогала, но главная тяжесть легла все-таки на него. В те два года Саша показал себя надежным мужем и хорошим, хотя и не слишком эмоциональным отцом. Он доказал мне, что поцелуи и ласки в семейной жизни и в самом деле не самое главное, даже необязательное. Только жить без них холодно, плохо, вот в чем беда!
И в это самое время я так нежно, так подло влюбилась - в благодарность за преданность и надежность мужа, - а главное, влюбились в меня - не слишком уже молодую (так мне казалось), всегда усталую, худую и очень несчастную. Правда, я тут же, мгновенно стала счастливой, и волосы у меня вдруг стали шелковыми и блестящими, послушно легли легкими прядями, как когда-то в юности, а я-то думала, что они навсегда перестали виться.
Как его угораздило влюбиться в меня? Почему именно я? Как он разглядел, например, мои ноги - и вправду красивые, лучшее, что у меня есть? Ведь я вечно бегала в брюках, редко - в туфлях и почти никогда - на каблуках, а он разглядел!
- Да все я прекрасно видел, - смеялся Костя в ответ на мое изумление. - Я и в театр тебя потому пригласил: чтоб ты надела юбочку.
- Правда? - ахала я.
- Нет, конечно, - обнимал меня Костя. - Я и так видел: классные ножки! А уж когда ты явилась в своей широченной юбке, да на каблучках...
- Что тогда? - нетерпеливо тормошила его я. Историю о том, как Костя меня заприметил да что ему во мне понравилось, я могла слушать часами.
- Тогда я тебя захотел ужасно, - признавался Костя. - А спектакль, как назло, длинный-предлинный!
- А потом ты позвал меня слушать музыку, - напомнила я.
- Это только так называется. Ах ты, дурочка!
Костя прижимал меня к себе, целуя мои шею, волосы, и я закрывала глаза, поддаваясь его властным, нетерпеливым ласкам. Сейчас, вот сейчас настанет тот миг, когда все во мне рванется ему навстречу и мы растворимся друг в друге. А потом откинемся на подушки, я зароюсь ему под мышку, и мы успокоенно, блаженно заснем. Проснемся, встанем, я с наслаждением влезу в его халат и отправлюсь хозяйничать в кухне. Мы будем обедать, пить чай и болтать бесконечно. И будет мне с ним радостно и легко, как никогда, даже в лучшие времена, не бывало с мужем.
Да, правда, нам было хорошо вместе. Мы могли говорить друг другу все, что угодно, валяться полдня в постели, я могла ходить при нем обнаженной все было нормально, естественно. Невозможно было бы пройтись голой при Саше! С восторгом, изумлением, испугом я прислушивалась к себе: почему так? И однажды подумала об этом вслух.
- Потому что нам хорошо друг с другом, - сразу понял меня Костя. Потому что ты моя женщина, и я люблю тебя прежде всего как женщину. И не вздумай, пожалуйста, обижаться! Уже потом - на втором, третьем месте только не обижайся! - все твои другие достоинства. Мне интересно с тобой, ты умница - это же очевидно! - много знаешь, ты чистая, порядочная, в тебе необычайно развито чувство собственного достоинства. Но все это потом, потом - на третьем, четвертом, десятом месте! На первом: ты - моя женщина и, смею думать, я твой мужчина. Иногда я думаю о твоем муже - прости, об этом не принято говорить, - но что там за муж у тебя? Не понять, не открыть такую женщину! Ты же с каждой нашей встречей меняешься, ведь я привел в дом слушать музыку неловкого, скованного, невежественного подростка, а ушла ты женщиной. Я просто ахнул - как ты ожила под моими руками... И какая ты красивая, когда мы вместе! Посмотри-ка на себя в зеркало.
Костя легко, пружиняще встал, его мускулистое тело с узкими бедрами как я любила гладить эту выемку посредине бедра! - мелькнуло в сиреневых сумерках: мы не зажигали огня. И я вгляделась в зеркало, принесенное мне в постель. В самом деле... Почему же всю жизнь я считала себе некрасивой? Не то чтоб совсем дурнушкой, нет, просто не причисляла себя к избранной касте красавиц, тем более что в те далекие уже времена нашей юности не было для нас, бедолаг, ни теней для глаз, ни румян, ни блеска, от которого оживают губы, становятся соблазнительными и манящими. Ни высоких сапожек, ни джинсов, подчеркивающих стройные бедра, ни свободно падающих с плеч свитеров, заставляющих предполагать под свитером стройное тело, ни фенов для затейливо-небрежной укладки волос - ничего такого не было и в помине, во всяком случае, у нас, в Самаре (приучила-таки меня Алена именно так называть город Куйбышев). А что же было? Ну, это перечислить нетрудно! Тушь для ресниц, пудра, помада, капроновые чулки. А еще мы завивали волосы, делали в парикмахерской маникюр - красный, розовый, потом придумали перламутровый. На моем последнем курсе возникли в магазинах за безумную цену - триста пятьдесят старыми! - вишневые австрийские туфли на "гвоздиках", да так и стояли на погляд народу: дорого! Были еще австрийские "лодочки" за сто пятьдесят, вот те разошлись мгновенно, но эти - вишневые, с бантами - стояли себе и стояли, на них только глазели, как на чудо какое-то, украшение. А я как раз рассчитала один проект, заработала кучу денег (аж целых шестьсот рублей!), взяла да и купила к Новому году! И тогда все впервые увидели, какие у меня классные ноги! И сама я увидела: встала на стул перед зеркалом и смотрела, смотрела, глаз не могли отвести. И все в тот вечер приглашали меня на танго, со всеми я в тот вечер перетанцевала, мальчишки наши наперегонки за мной ухаживали. Теперь об этом можно вспоминать спокойно: вроде с кем-то другим это было. Да, туфли были шикарными, только поздновато я их купила: все к тому времени переженились, все готовились защищать дипломы, а я даже знала, куда поеду по распределению, - в Челябинск.
- Предыдущая
- 6/25
- Следующая
