Один за двоих (СИ) - Гай Юлия - Страница 33

— Тебе неприятно?

Таня качает головой, смеется.

— Только скажи, если неприятно, я не буду…

Она прижимает пальчик к моим губам.

— Как ты можешь? Ты же — мой любимый. Навеки. На всю жизнь! — шепчет Танюшка тоном, каким произносят страшные клятвы.

Докатились. И что с ней дальше делать? Жар схлынул, я чувствую, как камнем давит на грудь усталость. А девочка ждет ответа, подтверждения своим выдумкам.

К счастью, за дверью раздаются шаги, а затем стук и громогласный вопль возвещают о явлении командира танковой роты:

— Райт! Открывай, бездельник, я знаю, что ты там!

Мы с Таней вскакиваем, поправляя одежду, я отпираю дверь. Жан Веньяр окидывает нас заинтересованным взглядом:

— Времени зря не теряешь, Дан? — вопрошает он с такой ехидцей, что хочется прямо тут его удавить. Но поскольку желание из разряда неосуществимых, приходится впустить его в комнату.

— Вот, — он выкладывает на стол большую жестяную банку тушенки, булку и почему-то картофельные чипсы. — Чтоб не помер с голоду. Завтра с утра тебя приглашают яйцеголовые, пусть они и кормят тебя завтраком. Гы-гы-гы…

— Ничего себе перспективка, — усмехаюсь я.

— Знаешь пословицу? Завтрак съешь сам, на обед сходи к другу, а ужин отбери у врага.

Веньяр еще немного зубоскалит и уносится по своим делам. Я провожаю Таню до госпиталя, заодно мне надо выяснить, как завтра разыскать Костю.

Мы расставались у покатого крыльца госпиталя, под гудение ветра в переулках и бряцанье бубенчиков, отгоняющих злые духи.

— Спокойной ночи, Танюша.

— Спокойной ночи, Дан, — она поднимается на цыпочки и сама касается моих губ. А потом долго не уходит, глядя мне вслед, пока я не скрываюсь за поворотом.

Добравшись обратно, я засыпаю, едва приняв горизонтальное положение.

Танк «М-3» типа «Мустанг» не добрался до цитадели ровно десять миль. Сначала сбились системы топливного контроля, отказали бортовые навигаторы и система наведения. Потом траки гусениц будто срослись. «Мустанг» дернулся и замер, как стреноженный конь. Дорогая и бесполезная игрушка, легкая мишень для гарнизона Нарголлы.

В бой идет пехота. Маленькие фигурки на зеленом поле. Их продвижению ничто не мешает: нет противопехотных мин и рвов, со стен цитадели не раздается ни выстрела. Только при приближении к сложенной из желтоватых камней стене доблестных солдат империи охватывает паника. Строй нарушается. Одни падают замертво, другие начинают беспорядочно палить во все стороны. Попытки командиров наладить взаимодействие для продолжения атаки или хотя бы отступления, оказываются безрезультатны.

Я отворачиваюсь от монитора, где компьютерная модель продолжает разворачивать картину проигранного боя — одного из первых под Нарголлой. Смешные коробочки танков и нелепые фигурки пехоты сложно ассоциировать с живыми людьми, моими соотечественниками, потерявшим в этих сражениях здоровье, рассудок, а некоторые и жизнь.

— Таким образом, мы видим, что оборона цитадели целиком строится на применении неизвестного нам вида излучений, вернее, целой группы излучений, так как воздействие строго избирательно и факторы, наносящие вред нашим войскам и технике, не одинаковы по своим характеристикам.

Радиохимик Лагар, длинный и худой, как щепка, щелкает мышкой, на мониторе отражается какая-то малопонятная шкала, где виды ионизирующих излучений обозначены различными цветами и буквами.

— При этом мы до сих пор не знаем, где именно расположен генератор излучений; один он или их несколько — для каждого вида, что вероятнее всего. Была гипотеза, что излучение дает стена цитадели, но она не подтвердилась.

Я внимательно слушаю, стараясь вычленить из обычной ахинеи яйцеголовых крупицу истины, которая поможет мне пробраться в Нарголлу.

— Мы делали замеры радиации в пустыне, а так же обследовали наших солдат, подвергшихся облучению, и тела убитых нарьягов. Результат неутешителен: живые ткани под действием лучей подвергаются стремительному разрушению, особенно это касается легочной ткани, желудочно-кишечного тракта, клеток кожи и нейронов. Хотя действие на нервные клетки не столь губительно. Иннервация тканей, а так же биохимические и электрические процессы коры вскоре восстанавливаются. Тела нарьягов же содержат критическую дозу облучения, при которой наступает мгновенная смерть.

— Они умирают от облучения? — удивленно переспрашиваю я.

— Вы меня не поняли. Причиной смерти может быть что угодно, но не излучение. Однако обычный человек при таком поражении умер бы мгновенно. Нам кажется, здесь имеет место эволюционный процесс приспособления к среде обитания, зараженной ионными излучениями.

Я чувствую себя учеником в школе. В разговор вступает миловидная женщина-биолог, мисс Джонс, так ее называл Лагар:

— Мистер Райт, как давно вы подвергались атаке нарьягов?

— Не припомню. Довольно давно.

Кажется, это было на руднике Кин-Крид, а потом меня случайно зацепило, когда оттаскивал Шику от Геры.

— А четыре дня назад, когда нарьяги напали на колонну? Вы попадали под излучение?

— Не думаю.

— Сознание теряли?

— Да, терял, но…

— Сделаем несколько несложных тестов. Это не займет много времени, — с улыбкой просит мисс Джонс. Как будто у меня есть выбор, и я могу отказаться.

Она делает забор крови из вены, кардио- и нейрограмму. Прикрепляет к запястью компактный дозиметр. И несказанно радует меня обещанием, что пункцию костного мозга и анализ семенной жидкости проведет завтра.

Тем временем Лагар снова и снова расспрашивает обо всем, что связано с Шику. Его интересует все: поведение, сон, дыхание, аппетит. Как будто это не мальчик, а редкое чудное животное.

— Мы думаем, что мозг нарьягов устроен несколько иным образом. Зоны, отвечающие за коллективные инстинкты у нелюди атрофированы или вовсе отсутствуют. Таковы генетические особенности, вызванные приспособлением к условиям среды.

Какой бред! Они ничего не знают. Вскрыли десяток черепных коробок, разобрали молекулы на кусочки РНК, но так и не поняли главного: нарьяги — тоже люди. Их делают такими ритуалы старейшин, чтобы, вырастая, они сами отбирали человеческих детей и делали из них машины уничтожения.

— Мы так и не поняли природу «живого изучения», того самого, что умеют продуцировать эти существа. Помогите нам, мистер Райт, я уверен, вы сумеете вспомнить что-то, что даст нам зацепку.

— Ничего, — я качаю головой, — он обычный ребенок. Он был истощенный, очень худой, этакий заморыш. Но потом все пошло на лад. У него хороший аппетит. И сон крепкий, как у всех детей. Его даже кошмары не мучили…

— После какого момента мальчик стал гм… поправляться? — уточняет мисс Джонс, отцепляя дозиметр и тщательно записывая данные в мою девственно чистую карту.

— Да почти сразу. Я заставил его стащить все побрякушки и дурацкие лохмотья. Он стал нормальным ребенком… — я осекаюсь. Только сейчас до меня начинает доходить, что я выпалил, не подумав.

Бусики и бубенчики, в огне из них вытаивали какие-то блестящие капельки, что-то вроде шариков ртути. Вот оно!

Я не остался на завтрак, хотя мисс Джонс настойчиво приглашала. Лишь пообещал зайти завтра. Вместо этого направился в госпиталь — навестить Костю и Танюшку.

Таня кивнула мне на бегу, ласково улыбнулась и исчезла — у нее сейчас самый разгар работы. Зато к Косте Краснову меня пропустили без проволочек, едва я показал специальный пропуск, подписанный Деворией.

Бывший мятежник растягивает бледные губы, увидев меня. Из носа у него торчит катетер, приклеенный к щеке полосой пластыря, руки, лежащие поверх простыни, почти такие же худые и бескровные, как у Шику в нашу первую встречу.

— Привет.

— Тебя выпустили? — шепчет он. — Хорошо.

— Это ты им сказал про Веру?

Он кивает.

— Откуда ты узнал, что она…?

— Ничего я не знаю, — отвечает Костя. — Только имя ее. Псевдоним ей мы с Серегой придумали.

— Но ведь это не она сдала нас! Зачем?