Один за двоих (СИ) - Гай Юлия - Страница 50

— Срочное донесение от Мору ко…

— Тсс! — адъютант прижимает палец к губам и шипит на меня, как змея. Из-за раздвижной двери доносятся характерные звуки: томные вздохи, длинный протяжный стон и резкий скрип кровати. Ромари Алвано развлекается поутру.

— Но Мору…

— Да хоть святая дева! — заговорщически подмигивает адъютант. — Рискни его потревожить — станешь похожим на большой кровавый дуршлаг!

Внизу громыхает, тулупы, надо полагать, очухались и рвутся в бой. Надо срочно что-то делать! Ору во всю глотку:

— Измена! Танки в городе! — и всаживаю пулю в тонкую дверную перегородку. Адъютант шарахается от меня, нашаривает пистолет в кобуре, я ласково улыбаюсь ему. Удар в скулу, с протяжным стоном штабист валится на пол.

Гранату в лестничный проем, сам под стол. Дом будто подпрыгивает на кочке, трещит по швам, не рассчитанный на подобные потрясения. От грохота уши едва не отвалились, щепки и куски крашеной фанеры осыпались на пол, пылища такая, что ничего не видно.

— Dios mio! Qué es ese ruido? (Боже мой! Что за шум?) — этот голос я уже слышал и отлично запомнил.

Приемную затягивает дымом, лестницы как не бывало. Я поднимаюсь из руин, чумазый, с плеч осыпаются опилки. В пыльном сизом мареве мой враг в белой рубахе и штанах с распущенным ремнем сжимает в руке револьвер.

— Qué pasa aquí? (Что тут творится?)

Я шагаю ему навстречу, передергивая затвор.

— Дьявол! — Алвано стреляет в упор, промахивается. Шарахается от меня.

— Помнишь меня, caro?

Внутри у меня ревет и мечется зверь, я сдерживаю его из последних сил. Просто пристрелить командора будет чересчур гуманно, а потерпеть осталось немного.

Алвано отступает. Бросается в свои покои, где только что трахал какую-то девку. Внизу огонь все больше разгорается. Я кидаюсь следом за ним в спальню, туда уже добрался дым, повис плотной ядовитой пеленой.

Скулы сводит от нервного напряжения, я прыжком сокращаю расстояние до командора, тот словно предугадывает бросок, разворачивается ко мне. Непонимающий взгляд темных, широко расставленных глаз, подбородок выдается вперед, Алвано скалится:

— Ты… кто такой?

— Твоя смерть.

Вскидываю руку, нажимаю на курок. Отдача катится по предплечью до локтя, командора отбрасывает на перегородку. Что-то обрушивается на меня сзади, перехватывает шею так, что в глазах темнеет моментально. От неожиданности валюсь на спину, пытаюсь разжать яростно стиснутые маленькие ладошки — будто у женщины или ребенка. Шлюха командора, до чего сильна… Локоть под ребра, слышу сдавленный стон, захват ослабевает. Как безумный, я бросаюсь на террасу. На снегу следы и алые капли, сам Алвано удрал. Вой рвется из груди, я перемахиваю через перила и приземляюсь в кучу какого-то хлама. А навстречу уже бегут, и пули горохом рассыпаются по стенам и стеклам. Срываю с пояса лимонку, швыряю в толпу и кидаюсь в проулок. Впереди виднеется темно-красная каменная стена главного храма.

Я ожидал любого ужаса. Самое крупное капище нелюдей-убийц не может быть красивым и благостным местом. Но такого даже не предполагал. В полутемном помещении ковром лежат люди. Нет, нарьяги — мертвые и живые, неподвижные и извивающиеся. Под алой материей просвечивают ребра, ввалившиеся в черные ямы, глаза едва тлеют, на черепах со всех сторон жуткие гноящиеся раны от клейм. Я не могу их обойти, они лежат кучей, мертвецы страшно скалятся в потолок, живые шевелятся и хрипло дышат. Неужели придется идти по телам, по хрупающим грудным клеткам, красным тряпкам?

Пытаюсь обойти, шарахаясь от тянущихся ко мне рук. Я как в аду. На неровных, словно оплывший воск, стенах чадят светильники. И тихо, или меня так сильно оглушило. Где же подлец Алвано?

Выбираюсь к алтарному возвышению, словно причаливаю к берегу после моря трупов. Аромат курений перебивает мертвецкую вонь.

— Нар… Нар… — хриплое пение бредящего, бренчание бубенчиков на худом хрупком запястье.

Падаю на колени.

— Шику!

— Нар-одар!

Что они… сделали с ним?! Я… я их разорву!!!!

Он почти невесомый и такой хрупкий, что, кажется, рассыплется в моих руках.

— Шику, потерпи, — бережно приподнимая мальчика за плечи, шепчу я, — сейчас вытащу тебя.

— Не волнуйся, Дан, — спокойно отвечает нарьяг, узкие полоски губ чуть растягиваются, — я стал сильным, очень сильным.

— Да, сильным, я вижу, — шепчу обессиленному, умирающему ребенку, — конечно, ты сильный и справишься. А я помогу, ты позволишь?

Шику выдохся, веки опускаются, я вижу, как сердце трепещет под тонкой тканью, хрупкой клетью ребер. Надо срочно доставить его в Крикху, у Майры должны быть стимуляторы и кровь для переливания. Я оставил дозиметр у поста охраны, но здесь он, наверное, зашкалил бы, по крайней мере то, что творится с Шику, очень похоже на проявления лучевой болезни.

Тихие шаги заставляют вскочить. У алтаря возникает низенький нарьяг, скрюченный, с двумя горбами — спереди и сзади. Еще не старый, вижу по глазам, он ужасно морщинистый и усталый. Мне вдруг показалось, что ему хочется лечь с почти сотней своих соплеменников и тихо умереть.

— Уходи, — сипло говорит он, с трудом поднимая мешочки век.

— Где командор?

— Ушел. И ты уходи.

— Ты — Харру?

Нарьяг кивает. Его будто терзает нечто такое ужасное, что меня он воспринимает, как назойливую муху.

— Что с ними? — спрашиваю я.

— Война, — отвечает он, — вы принесли нам войну, в наш дом…

А вы принесли ее в мой. Войну, смерть, потерю… Не прощаю вас, не могу! Даже увидев такое — не могу!

Харру молчит, глядя на тела соплеменников.

— Уходи, мы ничего уже не можем! Мы сдаемся, у нас больше нет сил, ты же видишь…

Я вижу. О, да! Все самые сильные маги Нарголлы здесь, в этом капище, мертвые или умирающие. Через несколько часов имперцы беспрепятственно займут беззащитный, полузатопленный город. Через несколько часов Алвано подпишет сдачу и будет взят под стражу генералом Стивенсом. Я скриплю зубами от ненависти. Я бросился бы за ним, если бы… Если бы не Шику, которому вряд ли можно помочь.

— Люди развязали войну. Мы стремимся к миру, а нас убивают… — кажется, Харру говорит сам с собой, — Маррей ри наццерра Нар… Шу лока ри Нар…

«У нас украли звезду… Мы умрем без звезды…» — с напряжением перевел я про себя. Нарьяги дважды пытались избежать бойни, и дважды люди развязали войну. Люди с их машинами и технологиями, с численным преимуществом, против маленького обреченного народца. Сердце щемит. Давай смотреть правде в глаза, Дан, это ты дважды развязал войну. Это из-за тебя они умирают. И среди чужих нелюдей — маленький Шику — случайная жертва твоей глупости и людской подлости.

— Спасайтесь! К вечеру город займут имперские войска!

Харру удивленно смотрит на меня, будто забыл о моем присутствии.

— Некого спасать, в Нарголле больше никто не блещет звездным светом. Мы отдали звезду, и Нар-Шина отвернулся от нас… Шу лока ри Нар, шу лока ри Шина…

Он грохнулся на пол костяными коленями, в голосе столько скорби, что ненависть отступает, и на ее место приходит жгучий стыд: посмотри, что ты наделал, Дан Райт! И что делаешь сейчас? Стоишь тут, а Шику все хуже и хуже. К дьяволу командора, мальчишку надо вытащить.

Наклоняюсь к маленькому нарьягу, и тут раздается глухой хлопок. Водосбросные конструкции разрушены, а у меня есть полчаса.

— Шику! — поднимаю его на руки, страшно легонького и будто уже неживого. Поднимаю и падаю, корчась от жестокой судороги, которая охватила целиком, стянула все тело и вот-вот переломает кости.

— Ааааауууу….

Я качусь по полу, дурея от боли, впиваясь зубами в ворот куртки, чтобы не вывернуть челюсть. Что это? Откуда?

— Кхирра на шрига! Ан ёрга Урлисс!

— Ки мару лари, Камфуххир!

— Урн, кимрас! Урн, Харру!

— Камфуххир килейн, маррей ри наццерра Нар. Шу нарра!