Арсен Люпен - Колбасьев Сергей Адамович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/15
• Следующая

Противно на все это было смотреть, и Бахметьев отвернулся.

- Ну вот! Ну вот! - басил Леня Грессер. - Значит, вам, уважаемый господин Овцын, кажется, что в подогреватель наливают спирт. Напрасно! Совершенно напрасно!

- Так точно, напрасно, - с места подтвердил Лобачевский. - Спирт наливают в маленькие рюмки.

- Вот это другое дело, - обрадовался Грессер, но вспомнил, что сейчас время не для шуток, и сделал строгое лицо. - Сидите тихо, нахал Лобачевский. Сами-то вы тоже ни черта не знаете.

- Что вы? - всплеснул руками Лобачевский. - Ваше превосходительство! Да ведь я больше всего на свете интересуюсь минным делом и когда-нибудь непременно стану флагманским минером Балтийского моря.

- Ну, тихо, тихо!

Но за всеми разговорами Леня Грессер не заметил, как Домашенко из-под парты показал Овцыну бумагу, на которой было написано: "керосин".

- Никак нет, керосин, - спешно поправился Овцын, - я оговорился.

- Ну понятно, керосин. Ясно, что керосин. Самый обыкновенный, который наливают, например, в примус. - Леня Грессер остановился, почесал бороду вставочкой и провозгласил; - Оговариваетесь и плаваете. Садитесь, семь баллов.

- Ваше превосходительство! - нараспев огорчился Лобачевский. - Мы вас так любим!

- Мы вас так любим! - подхватило еще несколько голосов.

- Чепухи! - неуверенно заговорил Грессер. - Негодные мальчишки! Очень мне нужна ваша любовь! Плевать я хотел на вашу любовь! - Но тем не менее переправил отметку, которую только что поставил в журнал.

- Овцын, убирайтесь вон. Нечего подглядывать. Девять, хотя вы этого не стоите. Понятно?

Подумал и вызвал сразу двоих: - Бахметьев, Домашенко, пожалуйте сюда.

- Есть, - вставая, ответили оба вызванные, и, к своему удивлению, Бахметьев почувствовал, что не волнуется. Вероятно, его успокоил хороший голос Лени Грессера.

- Ну-с, вы нам сейчас кое-что порасскажете, только подождите минутку. Плетнев, а Плетнев!

Сидевший у печки инструктор по минному делу старший минный унтер-офицер Плетнев молча встал и подошел к Лене. Он был всего лишь матросом, но в своих отношениях с генералом Грессером не слишком придерживался уставных формальностей, и тот не протестовал.

- Будь другом, Плетнев, поверни мне эту штуковину. Я сегодня не могу. Я запыхался.

Штуковина оказалась многопудовой хвостовой частью, но в руках Плетнева повернулась с совершенно неожиданной легкостью.

- Ну и молодец! Вот спасибо!

Однако и тут Плетнев не произнес ни одного слова. Он был знающим и исполнительным специалистом, но на редкость молчаливым человеком. Надо полагать, что Лене Грессеру это даже нравилось, потому что сам он обладал способностью говорить за двоих.

- Итак, Домашенко, мы с вами потолкуем о рулевом устройстве, а Бахметьев пока что подумает о том, как производится изготовление к выстрелу,

Это был самый пустяковый вопрос, какой только мог быть, и, конечно, Бахметьев к нему не приготовился. Впрочем, за все последнее время ему вообще было не до подготовки. А плавать, как Овцын, было просто стыдно.

Домашенко отвечал уверенно и с прохладцей. Видимо, знал свою рулевую машинку в совершенстве.

- Черт, - пробормотал Бахметьев, Обидно было, что эта самая машинка попалась не ему, Он тоже мог бы о ней порассказать.

Изготовление к выстрелу - небольшое дело, но в голову без толку, все сразу, лезли ненужные и нужные детали торпеды, и не удавалось сообразить, с чего начать.

Рядом с ним оказался Плетнев. Вероятно, он сразу понял, в чем дело, потому что взглянул на Бахметьева и улыбнулся одними глазами,

А потом сделал то, чего никак нельзя было от него ожидать, - взял со стола ключи, подал их Бахметьеву и еле слышно сказал:

- Запирающийся клапан, стержень глубины, прибор расстояния.

Наклонился к торпеде и с безразличным лицом стал протирать ее стрижкой. Дошел до хвоста и многозначительно постучал пальцем по стопорам на рулях и гребных винтах.

Почему он это сделал? Он не только никогда не подсказывал, но даже не разговаривал с гардемаринами. И теперь получилось как-то не совсем удобно.

- Бахметьев, прошу рассказывать.

Больше раздумывать было некогда, и Бахметьев заговорил. Чтобы заглушить свои мысли, заговорил быстро и решительно и рассказал все, что следовало.

- Ну, умница, умница! - похвалил его Леня. - Посмотрим теперь, что вы знаете об ударниках.

Об ударниках Бахметьев знал решительно все. Леня подпер голову кулаком и слушал его с видимым удовольствием на лице. Когда он кончил, Леня расплылся широкой улыбкой и обеими руками расправил бороду.

- Ну вот. Все без осечки. Двенадцать, дорогой мой, двенадцать. Продолжайте в том же духе.

Тогда Бахметьев густо покраснел и почувствовал, что дальше оставаться в минном кабинете не может.

- Разрешите идти в роту, ваше превосходительство?

- Сделайте одолжение. Пожалуйста, и будьте здоровы.

И Бахметьев как стоял, так и ушел. Даже позабыл взять из парты свой учебник и тетради по минному делу.

14

В роте стоял сплошной гул. Воспользовавшись отсутствием капралов, кадеты развлекались как умели, и дежурный офицер, лейтенант Птицын, ничего не мог с ними сделать. Он был шляпой.

Первым, кого Бахметьев увидел, был восторженный Лавринович. Он барабанил кулаком по конторке и с увлечением пел "Тореадора", но кому-то это пение не понравилось, и рядом с ним в стену с размаху ударилась табуретка.

Это, конечно, было безобразием и требовало принятия решительных мер. Бахметьев немедленно подошел к месту происшествия:

- Чья это табуретка?

- Казенная, господин унтер-офицер, - вскочив, ответил Лавринович. Красиво было отвечено. Даже малость слишком красиво. За такую красоту полагалась определенная мзда.

- Благодарю вас. Станете на два часа под винтовку. - Теперь сразу же нужно было найти следующую, жертву. - Кушелев, что вас рассмешило?

- Никак нет, ничего, - растерялся Кушелев. - Я между прочим.

- Советую, между прочим, не хихикать. Готовьте ваши уроки. Это полезнее.

Еще кое с кем пришлось переговорить и еще троих поставить под винтовку. Тогда только в ротных залах наступила тишина, но на всякий случай Бахметьев продолжал прогуливаться между конторками.

Только что на репетиции он был мальчишкой, а сейчас сразу стал начальством и на малейшее нарушение дисциплины был готов немедленно ответить полной мерой дисциплинарного взыскания.

Впрочем, ничего необычного в этом не было. Таковой была любопытная унтер-офицерская психология, над которой сам Бахметьев, кстати сказать, отнюдь не задумывался.

Приводя роту в порядок, он действовал просто по привычке и теперь также по привычке ходил взад и вперед из одного зала в другой.

И вдруг он остановился. Почувствовал, как у него подпрыгнуло сердце и все тело прохватило холодом. Крайним напряжением воли сдержался - ведь на него со всех сторон смотрели кадеты - и медленными шагами пошел к умывалке.

Он в минном кабинете забыл свою тетрадь, а в ней то, что никак не годилось забывать.

Бежать, бежать что есть духу, пока кабинет не закрыли, найти тетрадь и ту штуку разорвать в клочки и спустить в первый попавшийся гальюн.

- Вы уходите, Бахметьев? - пропищал неизвестно зачем слонявшийся по умывалке лейтенант Птицын. Он явно боялся оставаться наедине с кадетами, но на него было наплевать.

- Так точно. Нужно взять у товарища записки по химии.

Для виду пришлось остановиться у лагуна и выпить полкружки воды. Она была тепловатой, с медным привкусом. Сплошной мерзостью.

На лестнице удалось развить самый полный ход, но наверху, в холодном коридоре, склонив голову набок, стоял Ветчина, бежать мимо него не годилось.

- Хм! - ни с того ни с сего сказал он. - Бахметьев!

Черт бы его драл. Теперь начнет разводить всякую муть на воде, нужно будет его слушать.

- Есть.

Ветчина действительно решил прочесть Бахметьеву кое-какую лекцию об обязанностях унтер-офицера. Для порядка он подобные лекции читал ему не реже чем раз в неделю.

• Предыдущая
• 10/15
• Следующая