Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 12

- Там было как в Нарнии!

- Только в очень злой Нарнии!

- Нарнии в мескалиновом бэд-трипе! Иногда он посылает существ из-под земли, чтобы они пугали и убивали людей!

- А потом люди пишут в крипи-треды!

- Он король мертвых, и тех, кто хуже мертвых!

Я издала бессловесный крик куда-то в небо.

- Мы абсолютно серьезно! Послушай нас, милая! Мы хотим тебе только добра!

- Вы - придурки, и я вас ненавижу! - выпалила я. Родители замолчали. Разом закрыли рты. Они никогда прежде не слышали от меня таких слов. Но они никогда прежде и не несли такой бред. По крайней мере, одновременно.

- Проспитесь, - кинула я в качестве удачного завершения. А потом быстрым шагом пошла дальше. Они, в своих глупых маскарадных костюмах, так и остались стоять позади. Злая Нарния, крутилось у меня в голове, злая Нарния. Почему я должна нянчиться со своими родителями и их наркоманскими фантазиями в своей день рождения? Я всегда была той, кто следил, чтобы они добрались домой, я всегда была той, кто готовил им еду и покупал лекарства. Но сейчас я хотела быть девочкой, которая попадет сегодня домой. Мне даже не было страшно идти по вечернему, почти ночному парку. То есть, определенные жуткие аспекты были. Например, мысли о том, сколько возьмет с меня таксист. Тут и там вырисовывались пьяные взрослые в смешных костюмах, подростки без костюмов вовсе, стайками бродящие по темному парку, представляя, наверное, что они в лесу. Один раз я даже встретила компанию, сидевшую на, наверняка, промокшем пледе и рассказывавшую страшные истории, передавая друг другу фонарик. Девочка, подсветив фонариком скуластое, обласканное тенями лицо, говорила:

- Кот был такой тяжелый, будто земли наелся.

Меня эта фраза насмешила. Кого вообще может напугать история про тяжелого кота? Но дети будто языки проглотили, смотрели на девочку и слушали. А мне куда более жуткими показались ее увлеченные, залитые светом фонарика глаза. Иногда человеческое лицо, при определенном свете, может напугать. Непривычные пропорции, видимая симметрия или асимметрия, искажение привычного пугают нас. Все самые страшные монстры в фильмах ужасов построены на искажении человеческих пропорций. Кому страшны драконы или гигантские волки? Страшно то, что должно было быть человеком, по всем признакам, но почему-то только напоминает его. В робототехнике есть даже специальный термин - "Зловещая долина". Слишком похожий на человека монстр кажется уродливым вдвойне.

Таксист взял от Южного Норрмальма до Северного, где я жила, всего триста крон. Приятный был сюрприз. Я сама не понимала, почему решила поехать на такси, раз уж все, что говорили родители, оказалось таким феерическим бредом. Злой волшебник или как они сказали? Ах да, волшебный мужик. Улыбчивый таксист рассказывал мне о том, что его маленькая дочка ну просто кровь из носу желала пойти колядовать именно в костюме крокодила. А сам он этой моды не одобрял.

- Не наши это традиции, - говорил он. - Не наша культура.

Никто не разбирался в культуре так, как этот таксист. В следующие двадцать минут я получила подробнейший экскурс в скандинавскую культуру эпохи скальдов. Таксист сказал, что увлекается историей, и нет для нечего ничего радостнее, чем на досуге почитать. Это вызвало у меня уважение, но рассказ несколько утомил. Я стала рыться в маминой сумочке, у меня запоздалое закралось подозрение, что трехсот крон там может и не оказаться. В кошельке, однако, оказалось пятьсот, а купюра еще в сто просто валялась. Я проверила, на месте ли ключи - это стоило сделать сразу. Нащупав металл ключа, я ощутила плотную бумагу. Из любопытства, я извлекла ее на свет. У меня в руках был билет в Америку. На мое имя. Аэропорт Кеннеди. Дата вылета - только через три месяца, как раз хватит, чтобы оформить визу. Обратный билет тоже нашелся. Я прижала руку ко рту.

- Ты чего? - спросил таксист.

- Мои родители подарили мне путешествие в Америку на день рождения, хотя они не очень богаты. А я повела себя по отношению к ним ужасно грубо и неблагодарно, - быстро сказала я. В этот момент такси остановилось, и я вручила водителю триста крон. Он улыбнулся мне.

- Ну не грусти, девушка. Родители тебя любят, значит вы помиритесь. Держу пари, они тоже бывают придурками.

- Еще какими, - сказала я. Фонарь над скамейкой то вспыхивал, то гас. Оказывается, лампочка была на месте, просто работала с перебоями. Я все смотрела и смотрела на свои билеты. Я мечтала о поездке в Америку лет с восьми. Я смотрела вторую часть "Один Дома", смотрела на огромный Нью-Йорк, полный снега и игрушек, и мечтала попасть туда сию же минуту. Каждый день рожденья я ждала, что мы с родителями поедем в Нью-Йорк, даже когда я уже понимала, что это для нас слишком дорого. И теперь моя мечта наконец-то исполнилась. Эмпайр-стейт билдинг, Таймс-Сквер, статуя Свободы, Метрополитен-музей, все было в моей руке сейчас. Я боялась, что мои аккуратные, покрытые блестящим розоватым лаком ногти, вцепятся в билет, испортят его. Проходя мимо скамейки, я заметила сидящую там женщину. Она прижимала к себе сумку с продуктами и тяжело дышала. Наверное, присела отдохнуть. Я уже почти подошла к двери, как женщина окликнула меня:

- Констанция.

Голос был тусклый, блеклый, и я его не помнила, хотя он и казался мне смутно знакомым. Я спрятала билеты обратно в мамину сумку, будто женщина могла им навредить.

- Здравствуйте, - сказала я, обернувшись. В этот момент женщина подняла голову, а лампочка опять зажглась. Я узнала свою первую учительницу. Ее звали фру Хольмгрен. Это была строгая, бледная женщина с тонкими, светлыми волосами, стянутыми в неизменный пучок. Она была тонкой, как палка и злой, как собака. Но она любила меня и вообще детей любила. Несмотря на свою пуританскую внешность, она была очень доброй и ласковой с нами, в отличии от взрослых, к примеру моих родителей, хотя ее лицо совершенно не говорило об излишнем детолюбии. Я была рада ее видеть, хотя не вспоминала о ней уже больше пяти лет.

- Здравствуйте! - повторила я, уже без напряженности. Я подумала, что здоровье у нее, наверное, за эти годы сдало, раз она присела отдохнуть с такой небольшой сумкой. То, что мы встретились вообще было чистой случайностью - мы с родителями давно переехали из квартиры, где жили, когда я была совсем ребенком.

- Как у вас дела? - приветливо спросила я. Даже желание пойти домой угасло. Фру Хольмгрен вызвала у меня чудесные воспоминания о детстве, хотя большинство из них не были связаны с ней, она все равно ассоциировалась с чем-то теплым. Фру Хольмгрен достала из сумки шоколадку, я думала, что она протянет ее мне, однако она, разорвав обертку откусила кусок.

- Констанция, - повторила она с набитым ртом. Меня пробрала дрожь.

- Вам плохо, фру Хольмгрен? - осторожно спросила я.

- Констанция, - повторила она. И я поняла, что ее интонация совершенно не меняется, я даже не была уверена, что можно говорить настолько идентично. Будто кто-то снова и снова пускал по кругу одну и ту же запись. Мне казалось невозможным настолько одинаково воспроизводить одно и то же слово раз за разом, мелкие нюансы, перемены тембра все равно должны были быть. Фру Хольмгрен запустила руку в пакет, достала буханку хлеба и принялась запихивать его в себя, она отрывала куски и глотала, почти не жуя. Мне было страшно, и я не могла пошевелиться. Я смотрела, как фру Хольмгрен, моя первая учительница, давится едой, откусывает целые куски ветчины. Ее рот был в крови, потому что она кусала и себя саму, жевала так жадно, что не жалела собственных губ. Я не знала, что делать. Нужно было, наверное, бежать домой и звонить в скорую, но ноги как будто отнялись.

- Фру Хольмгрен? - позвала я, у меня была бессмысленная надежда, что она придет в себя. Позвать человека по имени, значит сфокусировать его внимание. И у меня это получилось. Фру Хольмгрен резко повернула голову ко мне, ее пронзительные бледные глаза смотрели на меня, изо рта вываливались размозженные ее зубами кусочки ветчины. Я думала ничто не сможет напугать меня больше, чем этот взгляд. Но одна мысль, пришедшая мне в голову, заставила меня, наконец, закричать. Я вспомнила, что нашла в Фейсбуке одну из своих бывших одноклассниц, мою подружку, с которой мы были неразлучны, пока я не сменила школу. У меня появились Геда и Нора, у нее еще кто-то, детская дружба забывается быстро. Оказалось, нам вовсе не о чем поговорить. Между делом, прерывая одну из неловких пауз, после которых мы обе врали, что были заняты, она написала мне что-то вроде: знаешь, фру Хольмгрен умерла, от рака или типа того.