Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 18

- Карта Мародеров, - пробормотала я. И если мое место на ней обозначено, то, наверное, здесь мог быть еще кто-то. Присмотревшись, я обнаружила под знаком пиковой масти, у начала другой реки, ведущей не к замку, имя "Герхард". Судя по всему, идти до замка было не так уж далеко, хотя разобраться с масштабом не было никакой возможности. Чуть дальше я заметила червовое сердечко, под которым было написано "Констанция". И почти у моста были два бубновых ромбика. Один стоял на месте, а другой то и дело перемещался, будто его обладательница по имени Астрид ходила туда и обратно. Значит, это были мои товарищи по несчастью. Мальчика рядом с Астрид звали Адриан. Герхард, Констанция, Адриан и Астрид. Я обернулась на клубничное поле. Карта прерывалась на его середине, а вот оно длилось еще далеко-далеко, и только на горизонте я видела острые силуэты скал. Я подумала, что такие скалы бывают у моря, но не могла быть уверена. Я двинулась к концу поля, который с другой стороны был вполне обозрим, и мое имя поплыло сквозь нарисованные клубнички. У меня в руках был бумажно-чернильный навигатор.

На самом деле я не могла сказать, что меня что-либо очень сильно удивляло. Моя способность к демонстрации ошеломленного ужаса явно умерла вместе со мной. Интересно, подумала я, а как там Герхард? И кто такой этот Герхард? Мальчик, который тоже сегодня умер? Мне было очень любопытно, от чего. Я долго шла по клубничому, а может земляничному полю. В своих мыслях я называла его то так, то этак. Ягоды были большие, пахли скорее как земляника, но превосходили клубнику по размеру. Статуи стояли на протяжении всего поля, и я подумала, если оно такое огромное, неужели эти статуи мертвецов простираются до самого моря, которое я там предположила. Получалась маленькая каменная армия, исступленно красивая и жуткая. Я шла долго. Астрид и Адриан на карте тоже двигались, но не в замок, а в лес. Наверное, у них не было карты. Или в ней было другое место назначения. Констанция и Герхард, к счастью, оставались неподвижными. Солнце лило на меня свой бесконечный, жаркий, золотой свет, и я ужасно хотела пить. Я бы все отдала за глоток холодной, может даже ледяной воды. Соблазнительность сочной клубники, так влажно лопавшейся под подошвами моих ботинок, стала нестерпимой, но я боролась с этим искушением. Когда мое терпение было уже на исходе, поле закончилось, резко, будто за определенной чертой не росла клубника. Я услышала шум текущей реки и, судя по карте, в которую превратилось мое письмо, я и вправду была недалеко. Трава под ногами была такая мягкая, будто я шла по ковру. Я побежала и, сама не заметив, спугнула с насиженных мест целое море бабочек. Они взвились передо мной, большие, с пол-ладони, яркие, всех возможных цветов, как драгоценные камни переливающиеся под солнцем. Шелест их крыльев почти заставил меня зажать уши. Они кружили вокруг меня, как ураган, иногда их легкие крылышки или шершавые лапки касались моего лица и рук.

- Прошу прощения, - пробормотала я.

Я и не заметила, что улыбаюсь. Они были такие красивые и хрупкие, я никогда не видела ничего подобного. Когда вихрь вокруг меня улегся, я пошла вперед осторожно, стараясь не спугнуть еще одну такую вечеринку. Вскоре я увидела реку, она была прозрачная, яркая, будто светилась изнутри. Я видела камни, которые ласкали волны, видела плывущих во чреве реки рыбок. И, судя по всему, я должна была увидеть Герхарда. Это случилось не сразу, я некоторое время рассматривала берег, поросший полевыми цветами, потом снова смотрела на карту, а потом додумалась оглянуться в другую сторону. Герхард сидел позади меня. Он мерно раскачивался, наблюдая за течением воды. Так, я видела в фильмах, делают очень испуганные или взволнованные люди, но он не казался ни испуганным, ни взволнованным. И он совсем не обращал на меня внимания, но это было даже хорошо - я могла его рассмотреть. Он был очень красивым парнем, моим ровесником. Наверное, самым красивым парнем, которого я когда-либо встречала. У него были правильные, мягкие черты лица, большие очень светло-голубые, даже жутковато прозрачные, глаза, аккуратный острый подбородок и светлые волосы. Его портила какая-то совершенная блеклость расцветки - слишком светлые глаза, слишком бледная кожа. Он был высокий, поджарый, и в то же время крепкий. Такой себе красивый рабочий парень из деревни под Гетеборгом. Кроме того, возможно, он тоже был готом. На нем была черная толстовка и рваные, темные джинсы. Я даже смутилась немного, хотя обычно парни казались мне скорее смешными, чем привлекательными. Кроме того, я не знала, что ему сказать. Как вообще начать разговор в подобной ситуации? Я покашляла, но Герхард не обратил на меня никакого внимания. Тогда я сказала:

- Э-э.

Он не обернулся в мою сторону. Какой он, наверное, заносчивый с такой-то внешностью. Раздражение придало мне сил:

- Ты, наверное, Герхард? - спросила я с некоторой небрежностью. Он нахмурился, а потом, наконец, посмотрел на меня. Он смотрел на мои губы, лицо его приняло извиняющееся выражение.

- Что? - спросила я. - Я спросила: ты, наверное, Герхард?

И он ответил:

- Наверное, я Герхард.

Чуть помолчав, он добавил:

- А ты знаешь, как доехать отсюда до Стокгольма?

Я подумала, что ошиблась, он не мог быть шведом. У него был очень заметный акцент, какого я прежде никогда не слышала. Не нужно было заговаривать с ним на шведском, наверное. Акцент был мягкий, почти певучий, но со странными интонациями, как будто Герхард делал в словах два ударения одновременно - правильное и нет. Он говорил медленно, делая паузы перед тем, как произнести какой-либо звук, как будто задумывался, как он на самом деле звучит, как будет лучше его воспроизвести. Он заметно картавил, поэтому я предположила, что, может быть, он француз. Но ведь Герхард такое не французское имя. Может, он Жерар? Может, на моей карте стоял автоперевод имен?

И вместо того, чтобы спросить, как он здесь оказался, я спросила:

- Откуда ты знаешь шведский?

Герхард смотрел на мои губы и, судя по всему, внимательно слушал. Он нахмурился, когда я закончила, но раздражен не был, скорее задумался.

- Потому что шведский - мой родной язык, - сказал он, наконец. - Я просто плохо говорю.

Цвет моих щек в тот момент, наверняка, сравнялся флагом Китая. Но сказала я невозмутимо:

- Извини.

- За что?

- Не делай все еще более неловким!

- А я делаю?

И тут я засмеялась, и он засмеялся тоже. Вся неловкость, которую я испытала от его красоты куда-то пропала. Видимо, две неловкости аннигилировались друг с другом, и я почувствовала себя хорошо рядом с ним.

Я подошла и села на берег, взяла камушек и пустила его в полет над прозрачной водой.

- А ты как сюда попал? - спросила я. Спешить, честно говоря, было особенно некуда. Я перестала волноваться. Герхард почесал затылок, протянул:

- Упал.

- И я упала.

- Значит, так сюда и попадают.

Я раскрыла перед ним карту, его светлые глаза расширились от удивления, он осторожно, бережно обращаясь с моей вещью, провел пальцем по бумаге. Я, куда менее трепетно, ткнула ногтем в замок.

- Я думаю, нам сюда.

Он еще некоторое время смотрел на карту, глаза у него были светлые и задумчивые, как будто он видел на карте больше, чем я. Я прежде дурачков никогда не видела, но мне неожиданно не было неловко. Я посмотрела в реку, там в воде, чистой, как воздух, плавали блестящие рыбы. Чешуя у них была почти прозрачная, так что я видела биение разноцветных внутренностей. Иногда они выпрыгивали из воды и переливались искорками радуги, как хрусталь или бриллианты на солнце. Наконец, Герхард сказал:

- Правда, сюда.

Не то чтобы его мнение могло что-нибудь изменить в моих планах, но я была довольна, что и он так считает. Герхард коснулся пальцами воды, потом отдернул руку, не испуганно, а будто игрался с волной, как с кошкой. Он сказал со своим странным, неземным акцентом:

- Родители говорили мне про это место. Но я думал, что они...