Крест и стрела - Мальц Альберт - Страница 85

Ни одно из этих опровержений не приносило ему облегчения. Его бурно колотившееся сердце чувствовало правду, которую не решался признать его разум. Как ни странно, но не кто иной, как Юлиус Баумер, помог ему разгадать головоломку и опрокинул последний, не слишком честный довод, который как самозащиту придумал его рассудок. И если где-то уже было предопределено, что на следующую ночь Вилли будет стоять на лугу и зажжет огонь, подавая сигнал врагам своей родины, то, конечно, было предрешено и то, что арбейтсфронтфюрер Баумер даст ему в руки трут.

Вернувшись в барак, Вилли лег на койку и всю ночь пролежал без сна, с открытыми глазами. Он закрыл их, лишь когда прозвучал гудок и зашевелились на койках его товарищи. Он не мог смотреть на этих людей. Он ненавидел их — и в равной степени был испуган этой ненавистью. Ведь он еще не потерял рассудок. Но, прислушиваясь к их голосам, он ощутил непреодолимое желание вскочить и, схватив за шиворот, изо всех сил столкнуть их лбами… хотя и понимал, что это безумие. Он сознавал, что мозг его начинает стучать, как неистовый мотор, что в нем мечутся дикие мысли. Он этого не хотел. Это его пугало.

От Келлера, как от ревностного партийного руководителя, не укрылось поведение Вилли. Заметив, что время идет, а Вилли еще валяется наг койке, он подошел и потряс его за плечи.

— Эй, Вилли, — ласково окликнул он. — Ты еще спишь? Пора вставать.

— Я не сплю, — отвечал Вилли, не открывая глаз.

— Выдохся парень, а? — радостно заметил старый Руфке, водя гребнем по своей красивой белой шевелюре. — Что ты, Келлер, в самом деле? Разве не понимаешь, он размечтался о своей бабенке? Ах ты, проказник! Видно, воскресенье кажется тебе слишком коротким, да?

— Ну, вставай, вставай, — сказал Келлер. — Ты завтрак прозеваешь.

— Я не хочу завтракать.

— Тебе что, нездоровится? — забеспокоился Келлер. Вчера вечером Келлера вызывали к арбейтсфронтфюреру Баумеру. В присутствии каких-то, видимо, очень важных шишек его попросили дать политическую характеристику Веглера, и он узнал, что Вилли решено наградить крестом «За военные заслуги». — Слушай, если ты болен…

Вилли не ответил.

— …я сейчас позову доктора.

Вилли открыл глаза и тупо уставился на Келлера.

— Я, Фриц, не болен. Я выйду на работу вовремя. Мне просто не хочется сегодня есть.

— Ладно, дружище, — ласково сказал Келлер. — Ну, пока.

Все ушли, и Вилли вдруг принял новое решение. Сначала он хотел было притвориться больным. Ему необходимо остаться одному и хорошенько все обдумать. Для него была невыносима мысль, что ему придется жить и работать бок о бок с этими поляками, с этими несчастными созданиями, которые ненавидят его и которых он из бессмысленной жажды отмщения тоже начинал ненавидеть. Он не сомневался, что, будь у него время спокойно подумать, он изобрел бы что-нибудь, чтобы его перевели на другой завод.

Предложение Келлера позвать доктора привело его в себя. Доктор осмотрит его и сразу поймет, что он симулирует. Одно такое темное пятно в личном деле — и прощай возможность перевестись отсюда. Нужно рассуждать здраво. Придется как-нибудь собраться с силами и вытерпеть соседство этих поляков еще несколько дней.

Придя к этому решению, он заставил свое усталое тело подняться. Пошарив в шкафу, он достал полотенце, кусок эрзац-мыла и бритву и поплелся через рощу к умывальной. Занятый своими мыслями, он не обратил внимания на то, что делалось вокруг. Роща была усеяна валунами; пять-шесть эсэсовцев, обливаясь потом, усердно красили в зеленую краску каждый валун. Если бы Билли заметил это, он решил бы, что это делается в целях маскировки. Вокруг завода постоянно шли такие работы, однако никогда этим не занимались эсэсовцы.

Войдя в просторную умывальню, он заметил, что даже внутренние стены красят краской несколько человек в черной форме, и только тогда заинтересовался этим.

— Что такое? — спросил он. — Тоже маскировка?..

— Не суйся куда не просят, — свирепо гаркнул один из эсэсовцев.

— Я… только… — удивленно пробормотал Вилли.

— Не трепли языком, если не хочешь попасть в беду, — сердито перебил его эсэсовец. — Знаю я эти шуточки! Вы, рабочие, не такие уж простаки.

Вилли не стал возражать и замолчал. Беда? Нет, он не хочет попасть в беду. Он никогда этого не хотел. Он начал даже раскаиваться в своем безумии, которое заставило его предложить документы поляку. Это навлекло бы на него настоящую беду. Пусть себе хоть весь завод красят в зеленую краску, он не станет спрашивать ни о чем.

Вилли побрился и подержал голову под краном, пока гудок не прогудел во второй раз; тогда он поспешил в кузнечный цех. Так как он не слышал, о чем взволнованно шептались рабочие за завтраком, то ничего не знал о событии, взбудоражившем весь завод: за ночь на валунах в роще и на стенах умывальной появилось множество антифашистских лозунгов.

В цехе происходило нечто необычное. Рабочие ночной смены, которые в это время всегда толпились у выхода, стояли рядами вдоль стен. Пленных поляков выводили из цеха под конвоем. Поляки из дневной смены не появлялись вообще. И, что было уже совсем странно, не успели рабочие дневной смены проработать у станков и получаса, как Гартвиг выключил главный рубильник. Машины внезапно застыли замертво. Грохот конвейеров умолк, и только флуоресцентные лампы горели, как всегда, заливая ярким голубоватым светом затихшую пещеру.

Через минуту выяснилось, в чем дело. Все взгляды устремились вверх, на галерейку — в одном конце ее открылась дверь, ведущая в соседний корпус, и вошло четыре эсэсовца. Стуча каблуками по решетчатому железу, они бойко прошли к центру галереи и стали навытяжку. За ними показался директор Кольберг с рассеянно-торжественным выражением на смуглом заросшем лице. А следом за Кольбергом шел Баумер. Рабочие поняли: предстоит митинг.

И, поняв это, они мгновенно насторожились. Настороженность была так осязаема, что Баумеру показалось, будто между ним и стоявшими внизу рабочими выросла глухая стена. Как хорошо он знал эти признаки — беспокойное шарканье подошв, напряженные фигуры, лица, глядевшие вверх, как застывшие глиняные маски. Ему. казалось, что, вздумай он протянуть руку, он ударится о твердую завесу враждебности. Эта мысль вызвала у него кислую усмешку. Он знал, что их волнует. Накануне, через час после того, как появились пленные поляки, к нему стали поступать донесения. «Четыре тысячи поляков, — шептались рабочие. — Черт возьми! Это значит, что четыре тысячи нас, немцев, возьмут в армию». На заводе работали люди лет сорока, сорока пяти и пятидесяти, и сколько бы ни было среди них членов партии, Баумер заранее ждал такой реакции. Большинству из них уже довелось побывать на фронте; в эту войну они предпочитали побеждать, сидя дома.

И так как Баумер был чуток к настроениям окружающих, он сразу стал настаивать на необходимости провести несколько митингов подряд.

— Было бы преступлением, — настойчиво внушал он Кольбергу, — провести этот набор в армию обычным путем.

Рабочие не ошиблись в своих догадках: секретный приказ, который Баумер получил две недели назад, предписывал через пять дней после прибытия поляков отправить в военные казармы тысячу немецких рабочих, а в течение следующего месяца представить еще три тысячи. И один только бог знает, сколько человек потребуется в дальнейшем.

Баумер видел в этом нечто гораздо большее, чем обучение новичков, которые встанут на место ушедших на фронт рабочих. Для него это выросло в политическую проблему, требовавшую ума и чуткости. Он чувствовал, что на него возложена моральная обязанность позаботиться о том, чтобы люди, уходившие с завода на фронт, шли туда с воодушевлением. Поэтому он представил Кольбергу тщательно разработанный план. Несколько недель назад, сообщил он директору, он обратился в министерство вооружений с просьбой разрешить награждение крестом «За военные заслуги» одного из заводских рабочих. Разрешение уже получено, и он только ждал подходящего случая. Теперь этот случай представился. Прежде всего надо наградить кого-то крестом. На этом митинге не будет сказано ни слова о призыве в армию. Рабочие, конечно, почувствуют большое облегчение и будут довольны. Но на следующий день будет второй митинг, на котором им объявят о призыве. После этого Веглер, простой рабочий, награжденный крестом, вызовется добровольцем.