Зона Посещения. Шифр отчуждения - Вольнов Сергей - Страница 51

Поспело то, что варила бабка Галина, и на столе появился казанок с похлебкой. Хозяйка разлила по металлическим мискам, и я неожиданно для себя отведал вкуснейшего борща! Ну, борща не борща, но буряк там определенно имелся, как и другие овощи. Однако секрет вкуса заключен в пропорциях и травках-специях, и готовить супруга Макарыча умела бесподобно, хотя и оценивал ее искусство обычно лишь один едок. Я с удовольствием стал вторым ценителем. Увлеченный вкусностью, спросить о названии деревни и свое имя сообщить я как-то и не удосужился…

Затем распили настоечку из ягод, ничего похожего в жизни я раньше не пробовал и был рад тому, что все-таки попробовал. Оно того стоило. Хотя развезло меня с нее чуток, а «отрезвителя» с собой не прихватил, не предусмотрел как-то подобного времяпровождения. Мое воображение не дофантазировалось до того, что я переберусь через гору, забреду в туманный край и «выплыву» к острову с избушкой и гостеприимными хозяевами.

Мы просидели за столом до позднего вечера, пора и честь знать. Я сходил «до ветру», отхожее место на улице располагалось, понятное дело. Ни доступа в сеть, ни проекционного экрана, ни музыкальной системы у аборигенов безымянной деревни не было. Названия населенного пункта я не спросил и свое имя так и не назвал. Что-то меня будто останавливало, как только я открывал рот, чтобы сделать это.

Мысленно я поименовал обитаемую избушку Перевалочным Пунктом.

Видя, что я от усталости и выпитого хмельного уже пошатываюсь, Макарыч предложил лучшую лавку, у печки, но я решительно отказался стеснить хозяев и расстелил спальник на полу возле окон. Пожелал старикам от всей души спокойной ночи и отделился от реальности, «законсервировался в коконе». С таким спальником без разницы, где спать, на голой земле или на дощатом полу. Он даже водонепроницаемый, так что сойдет и влажная земля.

Мне ничего не приснилось в эту ночь, ягодной настойке спасибо. Я просто провалился в темноту и пробыл в ней, пока по глазам не брызнуло светом и я не вывалился в утро. Хозяева уже давно занимались домашними делами, а когда я вернулся в явь, мы опять сели за стол — завтракать.

Бабушка нарезала свежий огурчик, посолила. На блюде горка вяленого мяса, добытая дедом дичь, им же по особому рецепту и приготовленная, роскошный вкус получился, о чем я и не преминул сообщить. Макарыч показал мне большой палец и подмигнул, снабдив советом: «Бери, бери побольше, кушай, милок!»

Потом бабушка принялась убираться, пол мыть в избе. Я пока не стал вещи забирать, поднял их на лавку и решил пойти в лес осмотреться, прогуляться по окрестностям.

Потому спросил Макарыча, сколько отсюда до какого-нибудь еще населенного пункта, далеко ли тянется лес.

— Тут повсюду лес, — неопределенно ответил он, — токмо в ту сторону от горы дале чем за версту от деревни ходить боязно. Тама нечистые места зачинаются…

У меня чуть было не вырвалось вслух что-то вроде облегченного: «У-уф!!!» Едва сдержался, обмер, застыл без движения, опасаясь дышать даже, как будто убоялся спугнуть свершившееся.

Будто волной цунами, с головой захлестнуло осознанием.

КУДА ХОТЕЛ, Я ПРИШЁЛ.

К закатному часу мы взбираемся на «балкон» длиною метров пятьдесят, выступающий из склона горы метров на двадцать. Бугристый «прыщ» на сером лике скалы открыт всем ветрам, ежедневно опалялся солнцем, зимой на нем скапливался снег, но ему все нипочем. Верхняя его сторона представляет собой гладкую поверхность, если не считать парочку некрупных камней. Кое-где пробивается редкая блекло-зеленая травка.

Площадка вполне подходит для привала. В темноте заметить нас здесь не легче, чем в висячем положении на вертикали, а спать гораздо спокойнее, чем болтаясь на весу каким-то количеством метров выше.

Не так уж долго остается до наступления полной темноты, так что продвинуться на значимое расстояние мы до этого момента все равно не поспеем.

Особой выгоды от того, чтобы сейчас лезть дальше, нет. Лично мне морально легче уходить в состояние сна, лежа на чем-то твердом, а не подвешенным на внушительной высоте. Муравьи, несмотря на несколько иное отношение к передвижению по вертикали, разделяют мои суждения. Особенно после скорбной потери отрядом бойца.

Поэтому устраиваемся на горизонтали. Рассевшись, принимаем пищу и распределяем часы дежурств. Огонь я не развожу в целях маскировки. Да и особо поджигать нечего, траву разве что либо упаковки от пищи. Но я свой запас экономлю, поэтому не до конца опустошил пакетики и банку. Муравьи тащат с собой ягоды и плоды нескольких видов, ими и питаются.

Как командир группы я решил, что каждый из нас по очереди в какой-то отрезок ночи должен не спать, чтобы при возникновении угрозы поднять тревогу и разбудить остальных. То есть устанавливаю график посменного дежурства и себя из него не исключаю.

Я последний, беру себе утренние, самые ответственные часы. На солдат надейся, но и сам не плошай… Поэтому, когда закончили питаться, сразу забираюсь в спальник, чтобы хорошенько выспаться. Надеясь, что меня ничто не разбудит до срока. Но поначалу сон почему-то не идет, хотя день позади длительный и выматывающий.

Выхожу на контакт с Мастаком-младшим, дежурящим первым. По всплеску эмоций в момент падения «старшего» я засек, что он болезненней всех воспринял случившееся. Я ведь командир и считаю обязанным подбодрить его… Ничего себе вжился в роль!

«Держись, — говорю я ему. — Сегодня на твою долю выпала непростая утрата, но сейчас не время горевать. От результата нашего похода зависит то, какой будет жизнь у твоего народа. Успех опирается на каждого бойца в отдельности. Ты нам очень нужен! Помни, любое испытание, которое нам достается, мы в силах выдержать…»

К этому моменту он должен бы немного свыкнуться с тем, что случилось. Когда мы ужинали, он, хотя и потребил положенную норму питания, сидел в стороне от всех, занятый раздумьями. Именно поэтому я и рискнул к нему обратиться, хотя не уверен, что мои человеческие представления о горе и радости в точности совпадают с муравьиными.

«Я ценю твое участие, воин, явившийся нам из тумана, — слышу в ответ. — Твоя сущность пока еще непостижима для меня, но чувствую в тебе силу, а потому слышу в своей душе почтительный трепет и уважение. Буду откровенен с тобой, ибо нечто подсказывает мне, что ты создан так, чтобы искать на просторах мироздания все новые и новые источники переживаний, страстей, впечатлений, но при этом по сути своей не способен направить полученное в негативное русло…»

Он делает паузу. Все-таки я не ошибаюсь, и разумные муравьи обладают удивительно схожими эмоциональными проявлениями.

«Продолжай же, я готов принять твое откровение!»

Я поощряю его. Чем больше и горячее высказываешься, тем быстрее проходит боль. У людей так, во всяком случае.

Дальше я слышу трогательный рассказ о том, как они с погибшим Мастаком были вместе с самого детства, и каждый из них понимал другого так, как его не понимал никто больше. Не случайно их назвали одинаково. У муравьев большие семьи, более того, все обитатели оставшегося внизу города связаны между собой кровными узами. Потерять любого из них означало для всех остальных лишиться родственника. Но родственник, связанный с тобой происхождением, не обязательно тот, кого именно ты чувствуешь родным себе.

Мой собеседник потерял душу, которую считал близкой, и с этой минуты его жизнь как бы перезагрузилась заново. Но время движется дальше, и по своей воле или против нее — он будет нестись вместе с потоком вперед.

Я желаю Мастаку удачи и обращаюсь к другому напарнику. Он бодрствует, я это отчетливо распознаю, когда сосредоточиваюсь на нем.

«Цепкий, ты спишь?» — уточняю на всякий случай.

«В переходном состоянии. — Примерно такой следует ответ. — Хочешь о чем-то меня спросить?..»

«Да, я хотел у тебя узнать, бывал ли ты раньше в этих скалах?»

На самом деле я продолжаю исследовать муравьев и, чтобы получше узнать напарников, этот предлог использую, чтобы завязать беседу.