Братья Дуровы - Таланов Александр Викторович - Страница 11

Номера эти неизменно пользовались успехом и создали Владимиру Дурову репутацию умелого, изобретательного дрессировщика. И хотя громкой славы он тогда еще не достиг, но уже сделал первые шаги по тернистому пути к ней.

В доме гофмейстера Демидова в Новом переулке у Синего моста начало выступать «Общество скакунов и берейторов под управлением знаменитого берейтора Швеции Антона Финарди». Сообщение об этом прозвучало в великосветских кругах столицы как сенсация.

После недавних побед над полчищами Наполеона и триумфального вступления русских войск в Париж, Россия стала центром внимания всей Европы. С того времени, как Петр Первый «прорубил окно в Европу», пожалуй, еще не было такого притока иностранцев в страну, манившую своим гостеприимством и особенно возможностью заработать.

Шведский берейтор, с итальянской фамилией Финарди, успешно развил свою деятельность в столице Российской империи. Вскоре примеру его последовали немцы Леман и Роббе, открывшие свой манеж в помещении графини Завадовской на Мойке.

Иностранные наездники и наездницы демонстрировали свое искусство перед петербургской публикой, получившей возможность ознакомиться с высшей школой верховой езды и конной акробатикой. Это заметно способствовало развитию конного спорта. Однако оба манежа еще нельзя было назвать цирками.

Правда, и прежде в Петербурге гастролировали иностранные цирки, но впервые постоянная труппа обосновалась здесь в 1824 году, когда француз Жак Турниер и его коллеги, до того странствовавшие по Италии, Испании, Франции и Германии, разместились в манеже купца Козулина на Большой Морской улице. Представления шли с неизменным успехом почти целый год. Только когда из-за траура по Александру I всякие зрелища были надолго запрещены, Турниер со своей труппой уехал за границу.

Однако по прошествии двух лет он вернулся в Россию. Вначале его цирк гастролировал в Москве в манеже Пашкова на Моховой улице, а потом перебрался в Петербург на Дворцовую площадь.

Турниер договорился с властями о постройке постоянного здания. Этому делу придавалось настолько большое значение, что генерал-губернатор получил высочайший указ «о построении в здешней столице цирка для публичных искусственных иностранца Турниера представлений».

Уже через полгода строительство здания было закончено. В декабре 1827 года первый в России стационарный цирк был торжественно открыт. Через короткое время придворное ведомство выкупило его у владельца.

Весной 1843 года афиши известили о прибытии в столицу цирка Луи Сулье, «шталмейстера турецкого султана». В его многочисленной труппе были артисты разных жанров, исполнявшие сложные номера.

Затем жители Петербурга увидели еще более интересные представления труппы Александра Гверры. Предприимчивый итальянец на площади Большого театра соорудил деревянное удобное здание, в котором разместил свой Олимпийский цирк.

Гверра сразу завоевал симпатии публики. Наибольший успех имели конные номера или, как тогда выражались, — ристания. Действительно, ристания в цирке Гверры отличались высоким мастерством и артистичностью исполнения.

Несмотря на грандиозный и бесспорный успех каждого представления, Гверре пришлось серьезно озаботиться об усилении состава своей труппы. Дело в том, что на улицах столицы появились афиши, сообщавшие о прибытии из-за границы нового цирка.

Французы Кюзан и Лежар открыли его на «бойком» месте — рядом с Александринским театром. Афиши их возвещали, что публика увидит «упражнения в конной езде высшей школы и гимнастики, с переменами кадрилей, маневров, сцен конной езды, танцев на лошади, олимпийских игр, опытов силы, искусства дрессированных лошадей и комических интермедий».

И это вовсе не оказалось пустой рекламой. Ядро труппы составляли семьи владельцев цирка Поля Кюзана и Жюля Лежара. Кроме того, в труппе были превосходные акробаты — братья Д’Овернь — и замечательный клоун-наездник Ван Катендик, о выступлениях которого газета восторженно писала, что оно «исполнено юмора и веселости без малейшей пошлости и фиглярства».

Конные номера были главной приманкой. Разносторонне талантливый Поль Кюзан — композитор, дирижер, искусный дрессировщик и наездник-акробат — в номере, называвшемся «Венгерская почта», скакал на девяти лошадях, а в сцене «Гусар навеселе» пленял не только ловкостью, но и комической игрой.

Антуанетта Лежар танцевала на скачущем коне с грацией балетной артистки. Ее восьмилетний сын Жюль брал барьеры так, что ему мог позавидовать взрослый умелый наездник.

Однако главным украшением этой труппы считалась Полина Кюзан. Выезжала она на лошадях необычайной красоты. Публика приходила в восторг от первого ее появления на белом с розовым отливом чистокровном арабском коне Буридане. Высшая школа Полины Кюзан отличалась пластичностью, непринужденным, изящным стилем. Самый искусный берейтор не мог соперничать с ней в благородном и точном умении управлять лошадью.

Громадным успехом пользовалась и групповая езда амазонок под предводительством Полины Кюзан, в частности «Кавалькада дам двора Людовика XIII».

В цирке Кюзан — Лежара и жонглеры исполняли свои номера на лошадях. Артист Ван Катендик жонглировал шарами, палочками, тарелками, стоя на лошади. В заключение номера он совершал прыжок через двадцать восемь солдат, державших ружья с примкнутыми штыками.

Не легко было Гверре конкурировать с такой сильной труппой. Правда, и на его афишах блистали имена превосходных акробаток и танцовщиц на лошади, клоунов и гимнастов. Все же ему пришлось пригласить на гастроли из Цирка Елисейских полей знаменитых наездниц Каролину Лойо и Камиллу Леру, наездников Гаэтано Чинизелли и Шарля Прайса. Экзотическая группа арабских прыгунов, клоуны, гимнасты и артисты других жанров дополнили труппу.

В Петербурге началось соперничество двух сильнейших европейских цирков. Борьба шла с переменным успехом. По общему признанию, труппа Гверры была интереснее по составу, зато обстановка цирка Кюзана и Лежара гораздо богаче — манеж здесь был залит светом, ложи отделаны бархатом и золотом, униформисты в нарядных костюмах в стиле Людовика XIV расставляли перед представлением нагретые плошки, в которые наливали духи. Даже конюхи щеголяли перед публикой в безукоризненных лайковых перчатках.

Еще за час до представления в цирке Кюзана и Лежара начинал играть оркестр. Все здесь было рассчитано на артистический блеск. Билеты стоили очень дорого: в ложу десять рублей, в кресла — два рубля, в самом последнем ряду — двадцать пять копеек. Простым людям такие цены были не по карману.

В аристократической среде посещение цирка стало модным. Светские дамы брали уроки верховой езды у Каролины Лойо и Камиллы Леру, молодые люди — у Гаэтано Чинизелли. Успех был таков, что Гверра дополнительно построил летние загородные цирки в Павловске и Петергофе.

Насколько стала сильна «циркомания», говорит то, что даже И. С. Тургенев рецензировал цирковые представления. В своих «Современных заметках», опубликованных в журнале «Современник» в 1847 году, он писал: «Мы не видим ничего худого в том что публике нравятся цирки… В цирке Гверры привлекает посетителей в особенности г-жа Каролина Лойо. Соответственное амплуа в цирке Лежара занимает г-жа Полипа Кюзан. Общий голос присуждает первенство г-же Каролине Лойо. В самом деле ловкость ее в управлении лошадью, постоянная уверенность и спокойствие и, наконец, грациозность, которою запечатлено каждое ее движение, поразительны».

Но в ту пору произошло непредвиденное и парадоксальное. Дальнейшему процветанию циркового искусства в Петербурге помешало именно его процветание. Правительство решило взять все это дело в свои руки. Олимпийский цирк Гверры был куплен на слом, а Кюзан приглашен управлять новым казенным цирком.

Император Николай I лично следил за его сооружением. Денег на это дело было отпущено много. Здание строилось в лучшем месте — против Большого театра, в самый короткий срок оно было закончено.