Братья Дуровы - Таланов Александр Викторович - Страница 24

Это решение созрело на ходу, следовало лишь чуть перестроить очередной номер, в котором участвовали свиньи. Выбрав подходящий момент, Дуров обратился к публике:

— Вот мои дрессированные свиньи, каждая из них имеет свое желание. — Клоун взял в одну руку каску, в другую хлеб. И спросил у каждой свиньи: — Чего ты хочешь?

Разумеется, одна хавронья потянулась к почти протянутому ей хлебу, а другая к каске, в которой лежал кусочек вкусно пахнущей колбасы.

— Виль брод… — клоун указал на первую свинью, затем сделал жест в сторону второй свиньи: — Виль гельм…

Возникла непереводимая игра слов: «виль брод» — «хочет хлеба» и Вильброд — фамилия министра иностранных дел Германии; «виль гельм» — «хочет каску» и Вильгельм — имя императора.

Театр молчал. Потом послышался испуганный шепот. В воздухе нависло как будто что-то тяжелое. В мертвой тишине клоун кое-как закончил свое выступление.

Дуров уже понимал, что его выпад не завершится добром. Развязка действительно наступила сразу, едва он вышел на улицу. Дюжие сыщики скрутили ему руки, впихнули в полицейскую карету.

Так непосредственно после представления русский клоун оказался в одиночной камере мрачной тюрьмы Моабит. Нет нужды описывать недельное пребывание его в одиночке. В своих воспоминаниях Анатолий Дуров не скрывал, что испытывал довольно сильный страх за свою дальнейшую судьбу: вдруг за оскорбление кайзера его осудят на долгие годы тюремного заключения…

Немецкие власти поступили относительно либерально — арестант был освобожден до суда под залог в восемь тысяч марок. Дуров поспешил во Францию, оттуда вернулся в Россию. Но через некоторое время получил предписание прибыть в Германию для судебного разбирательства дела.

История вновь принимала скверный оборот. За помощью и защитой пришлось обратиться к влиятельным поклонникам и поклонницам своего таланта, вплоть до герцогини Лейхтенбергской. Но все они оказались бессильны в столь щекотливом вопросе, как оскорбление германского императора.

Спасение пришло неожиданно: Дуров вспомнил, что он дрессировал собачку великого князя Алексея Александровича. По указанию его высочества клоун Анатолий Дуров был объявлен политическим преступником, следовательно, не подлежащим выдаче иностранным властям. Собачка выручила…

В своих воспоминаниях Владимир Дуров тоже говорит, что именно его выслали из Берлина за оскорбительный для кайзера Вильгельма каламбур в цирке. Он упоминает об этом бегло, касаясь своего знакомства с Вильгельмом Либкнехтом. Стоит привести его рассказ целиком.

«С вождем немецких социал-демократов я познакомился несколько лет назад, когда мне пришлось обратиться к нему, как адвокату, по нашумевшей в то время истории с моей ученой свиньей. В Берлинском цирке я показывал эту свинью и мною был, между прочим, проделан такой номер:

— Вас вилльст ду? („Что ты хочешь?“) — спрашиваю я свинью.

Она бросается к каске, какую носил Вильгельм, и тычет в нее мордой. Их вилль гельм! („Я хочу каску!“) — отвечаю я за нее. При соединении двух слов выходит — „Вильгельм“.

За это меня выслали из Берлина. Мой гражданский иск вел Либкнехт и выиграл его».[2]

Всюду, где только находился к тому повод, слышалась разящая сатира Анатолия Дурова. Остроты его передавались из уст в уста, становились ходячими анекдотами. Крупные российские города, такие, как Рига, Киев, Одесса, и провинциальные захолустные Кременчуг, Владикавказ или Тамбов в равной мере знали и любили клоуна-сатирика Анатолия Дурова.

Перед его приездом на улицах городов наклеивались на афишных тумбах, а то и просто на заборах зазывные оповещения: «Ждите Анатолия Дурова!», «Едет знаменитый Анатолий Дуров!» Уличным прохожим вручались бумажные летучки с нескладными, зато доходчивыми виршами:

Кстати, распространение этой рекламы не обошлось без курьезного происшествия. Администратор Дурова вез в поезде пачки стихотворных листовок. В вагоне он заметил, что за ним неотступно следят двое шпиков. В Елисаветграде администратор сошел с поезда и на извозчике добрался до гостиницы. У подъезда его уже поджидал пристав с городовыми, которые сами внесли багаж приезжего в номер.

— Что вы привезли? Вскройте! — потребовал пристав.

— Теперь еще рано! — ответил администратор. — Расклею, прочтете.

— Прокламация? Нет, это вам не удастся! — вскипел пристав и дал знак своим подручным «приступить».

Городовые шашками разрезали веревки, которыми были перевязаны пачки. Пристав схватил листовку, прочел: «Вот приехал я, и со мной свинья…»

Немую сцену прервал разочарованный голос сыщика:

— Черт подери! Из-за этого я ехал от самого Харькова…

Настало время, когда соло-клоун Анатолий Дуров уже мог диктовать директорам цирков свои условия. Вот одно из них: «При мне — в программе никаких других клоунов!» Он брал на себя целиком все третье отделение. Директорам приходилось соглашаться на все: имя Анатолия Дурова на афише обеспечивало сборы.

Не только афиши и анонсные летучки широко оповещали о гастролях знаменитого клоуна. Он лично довольно своеобразно объявлял населению о своем прибытии в тот или иной город.

Вот тихая, деревянная Калуга. Или бойкий каменный Ростов. Скромная, уютная Полтава. Кременчуг, Кишинев, любой российский провинциальный город, городок…

С вокзала по главной, Большой Дворянской улице (она обязательно есть всюду) тянется удивительный караван. На нескольких возах установлены клетки, из которых высовываются головы животных и птиц. Разве могут обыватели оставаться равнодушны к такому событию. Даже если бы впереди каравана не ехала колясочка с впряженной в нее свиньей, и на колясочке не красовался плакат: «Клоун Анатолий Дуров», и вездесущие мальчишки не кричали на всю улицу: «Дуров!.. Приехал Дуров!», то и тогда бы стоустая молва разнесла бы по всему городу эту радостную весть.

Цирк полон. От кресел в первом ряду до последних мест на галерке, почти под самым куполом, ползет шепоток: «Уж он им покажет…» «Им» — это, конечно, местному начальству, нерадивым «отцам города», а может, самому губернатору, а то подымай еще выше…

Первое и второе отделения служат будто прелюдией к тому торжественному моменту, когда шпрехшталмейстер перед строем униформистов (ради такого случая униформистами выходят все артисты труппы), победоносно оглянувшись вокруг и делая ударение на каждом слоге, возгласит: «А-на-то-лий Ду-роввв!..»

Цирк дрожит от аплодисментов. Оркестр играет туш. На арене показывается он — кумир публики. Лицо его без грима. Парчовый костюм, как всегда, увешан медалями, жетонами, сияющей звездой эмира. Приветственно подняв руки над головой, с широкой улыбкой, раскланиваясь на все стороны, он обходит вокруг арены.

Стихает цирк. Все напряженно ждут, что скажет, что сделает любимый клоун? И он начинает читать свой монолог. Голос и дикция его чисты, интонации богаты, каждое слово доходит до слуха и сердца.