Часовые Кремля
(Рассказы о В. И. Ленине) - Мар Евгений Петрович - Страница 7

— Ведь вы старше нас, Владимир Ильич, — уговаривал Борисов. — Не утруждайте себя, пожалуйста! Вам-то уже пятьдесят, а мне только двадцать восемь.

Владимир Ильич отвечал ему:

— Раз я старше — значит, вы должны слушаться меня.

И снова брался за самый тяжёлый конец бревна.

Курсант — высокий крепыш — решил было пойти на хитрость. Шепнул своему товарищу, который нёс бревно рядом с Ильичём, чтобы тот отошёл в сторону, а сам стал на его место. Бревно сразу легло на плечо высокого курсанта, и, конечно, всем стало легче.

Владимир Ильич обернулся и сказал, обращаясь к этому курсанту:

— Плутовать нельзя, товарищ! Идите в свою группу. Мы и сами справимся!

Неподалёку, весело перекликаясь, работали кремлёвские школьники. Они разбирали ограду, подбирали доски и всё это грузили на телегу. А сами посматривали то и дело на Владимира Ильича и курсантов. Им было очень приятно, что и они трудятся рядом с Лениным.

Поработали курсанты и решили устроить перекур.

Откровенно говоря, всем не так хотелось курить, как поговорить с Лениным.

Курсант протянул Ильичу кисет:

— Пожалуйста, Владимир Ильич!

— Спасибо, не курю, — отказался Ленин. — Когда был гимназистом, пробовал, но мама просила не курить. Так я не стал, бросил: не хотел маму огорчать.

Ребята перестали нагружать телегу и слушали этот разговор.

Но вот все отдохнули и взялись за работу.

Комиссар Борисов забеспокоился:

— Не достаточно ли, Владимир Ильич? Ведь у вас есть дела и поважнее.

Ленин в ответ:

— Нет, нет. Сегодня это самое важное. Все должны работать.

Ильич работал вместе с курсантами, пока ему не напомнили, что надо ехать на закладку памятника Карлу Марксу.

Он с сожалением расстался с курсантами и отправился на закладку памятника, прихватив с собой кремлёвского школьника, одного из тех, кто работал на субботнике. Так и сказал ему:

— Молодец, хорошо потрудился, Володя, поедешь со мной на закладку памятника.

Зашёл Ильич домой переодеться — да вот оказия, подмётка у ботинка оторвалась.

Надежда Константиновна даже пожурила его:

— Тебя на такую работу и пускать нельзя. Ботинок не напасёшься.

Сохранилась редкая фотография «Ленин на субботнике в Кремле». Её сделал кто-то из фотолюбителей. Только ребят, к сожалению, не видно за курсантами.

У этого снимка, между прочим, оказалась необыкновенная судьба. Один из австрийских коммунистов выпросил его у московского друга и увёз на родину. Снимок этот обошёл затем многие страны.

И рабочие этих стран видели на фотографии их вождя, их правофлангового, когда он сам, как простой рабочий, переносил дубовые кряжи.

Говорят, будто эта редкая фотография побывала даже в тюрьмах, где сидели коммунисты — борцы за народную свободу.

И уже позднее художник Соколов разыскал фотографию, совершившую такое путешествие, и написал известную всем картину «Ленин на субботнике в Кремле».

Художник изменил только самую малость. На картине Владимир Ильич не в ботинках, а в сапогах.

Вскоре после субботника состоялся очередной выпуск кремлёвских курсантов. Он происходил как раз на Ивановском плацу, теперь просторном, очищенном от брёвен и мусора.

Парад принимал Владимир Ильич Ленин.

Ленин обошёл длинный строй выпускников, с которыми недавно работал бок о бок, сфотографировался и простился с ними.

Курсанты, теперь уже красные командиры, отправлялись из Кремля прямо на фронт.

Осень 1920 года была холодная. А впереди предстояла трудная военная зима.

Поёживаясь от ветра, москвичи читали обращение ко всем гражданам страны, наклеенное на афишные тумбы и прямо на заборы:

«Долг каждого гражданина одеть, обуть, согреть наших красноармейцев в холодных окопах…

Помните, граждане, что тёплая тряпка может спасти ногу красноармейца от гибели в трудную зимнюю кампанию…

Фронту необходимы сапоги, валенки, полушубки, шинели, бельё, одеяла, носки, портянки, рукавицы, варежки, шарфы, тёплые шапки».

Прочитав обращение, люди возвращались домой, открывали сундуки.

Они вынимали тёплые, приготовленные на зиму вещи и относили их на пункты сбора.

Люди шли с узлами по ничем не украшенным улицам, хотя был канун праздника. Москва встречала годовщину Октября без флагов над домами, без лозунгов на улицах и в клубах.

Совет Народных Комиссаров решил не отпускать материю для этой цели.

Всё шло на фронт или в госпитали раненым красноармейцам.

В Кремле тоже работала комиссия по сбору тёплых вещей. Она побывала у всех кремлёвских жителей.

В сборе вещей принимал участие курсант Суворов.

Он не раз стоял на посту возле квартиры Ленина.

Часовой нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Надежда Константиновна.

Узнав, в чём дело, она провела Суворова и его товарищей в квартиру, попросила сесть и немного подождать.

Товарищи ожидали с волнением.

Ещё в коридоре они заметили вешалку и на ней пальто Ленина со следами штопки на рукаве. Это, видно, то место на рукаве, которое было пробито пулей. Над пальто висела хорошо знакомая ленинская кепка, рядом его трость да чёрный зонтик.

В столовой, где молчаливо сидели члены комиссии, стояла простенькая мебель: стол, покрытый белоснежной скатертью, простая чайная посуда. Такую курсанты видели и у себя дома.

«Совсем по-простому, по-рабочему живут, — подумал Суворов, — и лишнего-то ничего нет».

Курсанты знали, что Ленин не всегда обедал в столовой, чаще на кухне. Если запаздывал, сам разогревал себе ужин.

Но вот вошла Надежда Константиновна. Она с трудом несла корзинку.

Члены комиссии сделали опись вещей. Видно, Надежда Константиновна отдала почти всё, что было тёплого в семье. Тут был и спальный меховой мешок, и перчатки, и кожаный жилет, и шерстяные носки, и тёплое бельё.

«Попадут эти вещи на фронт, — говорили между собой члены комиссии, — а бойцы, которым они достанутся, даже и не узнают, что служили они когда-то самому Ильичу».

Думая об этом, члены комиссии так разволновались, что позабыли оставить Надежде Константиновне заготовленную по всем правилам квитанцию.

Но едва дверь захлопнулась — вспомнили и попросили часового, который стоял на посту, передать квитанцию Владимиру Ильичу, когда он будет возвращаться в квартиру.

Так часовой и поступил.

Курсанты Кремля многое успевали делать: и караульную службу несли, и военное дело изучали, и отдыхали неплохо.

Занимались гимнастикой, сражались в футбол, играли на рояле и скрипке, рисовали и лепили в кружках курсантского клуба.

Был в клубе и драматический кружок. Курсанты сами писали пьесы. Кроме курсантов, в клуб приходили рабочие и работницы завода Михельсона — шефы курсов — да постоянные жители Кремля, работники Совета Народных Комиссаров. Спектакли курсантов пользовались успехом.

Пьеса «Красноармеец РСФСР», например, шла много раз в клубах Москвы и Подмосковья. Однажды её показывали даже на сцене Большого театра. Автор курсант и артисты, конечно тоже курсанты, получили приз — мраморные часы.

Один курсант должен был играть в пьесе роль белогвардейского офицера.

Не хотелось ему, да надо, ничего не поделаешь. Должен же кто-то играть и белых.

«Народу собралось много, — вспоминает этот курсант. — Яблоку упасть негде…

Но вот начинается спектакль, мой выход! Выбегаю с наганом в руке. А на мне мундир белогвардейца, настоящий, с пленного снятый.

К столбу, который установлен на сцене, прикручен ремнями красноармеец, главный наш герой, тоже курсант, к тому же товарищ по роте. Он приговорён к смерти. На лбу у красноармейца повязка со следами крови. Это краска, конечно, будто он ранен. Красноармеец в ожидании казни поёт „Интернационал“: