Северный богатырь. Живой мертвец
(Романы) - Зарин Андрей Ефимович - Страница 39

Яков только сверкал на него грозным взором.

Он теперь знал, что его не тронут, пока жив Опалев — вернее — пока жива его дочка, некрасивая Каролина. Знал, что русские придут и возьмут крепость и — рано или поздно — он увидит свободу и разочтется с Ливенталем честной платой.

А время это близилось. В Шлиссельбурге с трогательной торжественностью встретили Христово Воскресенье, и царь Петр, христосуясь с Шереметевым, шутливо сказал ему:

— Ну, фельдмаршал, все в порядке у нас?

— Все, государь!

— Тогда иди-ка ты послезавтра в поход по Неве. Как и что, завтра поговорим с тобой!

— Поход, поход! — радостно понеслось по войскам.

Двадцать третьего апреля 1703 года армия Шереметева потянулась правым берегом вниз по Неве-реке, к крепости Ниеншанц.

Словно снежный обвал, словно неудержимая лава, широким потоком потекли войска Шереметева к заветной цели Великого Петра от Шлиссельбурга к устью Невы, к неведомой крепости Ниеншанц.

Если теперь передвижение дивизии представляет грандиозную картину, хотя и солдаты, и орудия со скоростью сорока верст мчатся в длинных поездах, то в то время движение такой массы войск казалось чуть ли не переселением народов.

Двадцать тысяч войска двинулось под предводительством Шереметева и потекло лавиной узкими, лесистыми дорогами по правому берегу Невы. Преображенцы и семеновцы двинулись первыми, в своих зеленых казакинах, треуголках, с тяжелыми ружьями, огромными, как мечи, тесаками, с мешками пуль, с пороховницами — грузные, в желтых высоких сапогах, с длинными волосами, завязанными жгутом. За ними, под командой генерала Чэмберса, двинулось семь батальонов пехоты, бивших шведов в Эстляндии и Курляндии, сильных, здоровых, подобранных из внутренних губерний России; следом шли двадцать батальонов Репнина, десять батальонов Брюса и, наконец, драгуны и полк новгородских дворян, под командой Петра Апраксина. Следом двинулся обоз на легких двуколках и тяжелых дрогах, и в самом хвосте увязался опять Митька Безродный с веселой Матрешкой и со всем снарядом для пьянства.

Перед выходом Шереметев вызвал Матусова и сказал ему:

— Ты, слышь, все дороги разведал, так ты и поведешь нас!

— Слушаю! — ответил Матусов.

— Возьми себе сорок солдат да еще на разведки драгун и иди в голове. Ну, с Богом!

Матусов выступил. Через полчаса к нему подскакал Савелов с шестью драгунами и сказал ему:

— К тебе послали! Под начало!

— Вот так фортеция! — воскликнул Матусов. — Так ты, Антоша, выезжай вперед да гляди, нет ли засады. А дорога вот тем пролеском все прямо! Берега держись! Дорога важнецкая! Ну, ребята, с Богом! — и, махнув своему отряду, он двинулся вперед.

Дорога действительно оказалась не тяжелой. Ранняя весна уже успела согнать весь снег и даже подсушить особенно топкие места. Лес уже зазеленел; кричал дрозд, долбил дятел, рано утром крякали утки, и всем было весело идти.

В первый же день прошли двадцать пять верст и к ночи сделали привал. Запылали костры.

Матусов и Савелов выставили в своем отряде часовых и легли подле разложенного костра, который больше грел, чем светил, так как ночи почти не было.

— Чудные края! — говорил Матусов. — На тебе: полночь, а все видно, как есть! Даже скучно.

— Говорят, зимой холодно.

— Хуже, чем в Москве! Как это подует сиверко!.. Я с Яшей… — и, вспомнив взятого в плен друга, Матусов переменил разговор: — Кабы знать, жив он или нет! Эх, Яша, Яша! И как же мы сдружились с ним, во как! Брата это моего убили… Думал, жизни лишусь — что я без него? А тут Яков! Ну, думаю, Бог мне его вместо брата прислал, и на тебе!..

— Авось жив, — сказал Савелов, — мне самому его страсть жалко!

— А уж этому кургузому! — и Матусов погрозил кулаком в сторону далекой крепости.

Лагерь затих. Костры гасли. В ставке Шереметева тоже все стихло, и скоро все спали богатырским сном, кроме чутких часовых да обходящих их капралов.

Едва заалел восток, заиграли призывные горны и все кругом зашевелилось, а спустя два часа снова широкой лавиной потекло дальше, делая короткие отдыхи через каждые четыре часа.

В течение двадцать четвертого апреля войско двинулось еще на двадцать пять верст.

— Теперь рукой подать, — сказал Матусов и пошел доложить Шереметеву.

Фельдмаршал ехал в середине войска в уютной повозке.

— Верст пятнадцать не более до крепости! — сказал Матусов.

— Пятнадцать, говоришь? — оживился Шереметев. — Тогда стой! Эй! — закричал он. — Труби роздых!

В воздухе зазвучали веселые звуки рожков.

Шереметев обратился к своему денщику:

— Полковника Нейдгарда ко мне от Брюса!

Денщик ударил коня и поскакал, а Шереметев стал расспрашивать Матусова о крепости.

Тот толково отвечал на все вопросы.

— При нас только провиант свозили, потому что зимой не работа. А говорили так, что будут бастионы впереди делать. Может, и сделали.

В это время к фельдмаршалу подошел полковник Нейдгард, сделавший с ним все походы.

— Возьми две тысячи солдат и иди вперед. Вот он дорогу укажет! — показал Шереметев на Матусова. — Придешь к крепости, в бой не вяжись, а позиции займи и тотчас окопайся! Мы отдохнем тем часом и утром двинемся, значит, к тебе будем у полудня. Так и жди! А если очень теснить будут, иди назад, но и отпор давай! С Богом!

— Рад стараться! — и полковник тотчас двинулся исполнять приказание, взяв с собой Матусова.

— Через четыре-пять часов в бою будем! — весело сказал последний.

— Ну, в бой вязаться не указано! — сурово ответил полковник. — Иди, готовься, через полчаса и пойдем!

Опять запылали костры и солдаты весело ложились на траву, сбрасывали тяжелую амуницию, снимали огромные сапоги, оглашая воздух криком и смехом. В это же время повзводно двинулся и потянулся отряд Нейдгарда занимать передовую позицию.

— Прямо на шведа! — весело говорили солдаты.

— Уж и нагреем ему, братцы!

— Слышь, драться не приказано!

— Скажи, а для чего ведут, если не драться?

— Смирно! — кричал капрал. — Или по палке заскучали?

Матусов шел так быстро, что за ним едва успевали следовать. Он с каждым шагом ощущал все большее волнение при мысли о том, что вот сейчас увидит вражескую крепость, и при этом невольно сжимал кулаки. Его небольшой отряд ушел чуть ли не на версту вперед от главного отряда.

Уже спустилась ночь — ночь на двадцать пятое апреля, теплая, темная. Небо было покрыто тучами, и падал весенний дождь. Дышать было тяжело. Вдруг впереди Матусова зачернели стены крепости. Он тихо свистнул, и отряд встал как вкопанный. Вот она!

Дождь перестал. Ветер разорвал тучи, и месяц осветил окрестности. Крепость Ниен, окруженная стенами, стояла всего шагах в трехстах. Вокруг нее тянулся ров, а перед ним, составив ружья, отдыхала сторожевая шведская команда, даже не чуя близости врага.

— Тихо! — шепнул Матусов и, припав к земле, быстро пополз к шведам.

Солдаты замерли. Прошло несколько минут томительного ожидания. Матусов вернулся.

— Братцы, — взволнованно зашептал он, — их всего сотни две, не больше. Мы с вами это на них сразу, а там наши поспеют. На уру! А?

— Как твое благородие, мы что же! — дружно ответили солдаты.

— Так, дружки, так! — Матусов обнажил шпагу и взял в руку пистолет. — Ефрем, — сказал он одному из солдат, — беги назад и скажи полковнику, что мы шведа бьем! Пусть и он идет!

Солдат быстро скрылся.

— А вы, братцы, ружья на руку. Подойдем ближе, стрельнем, а там прямо в штыки да кричать громче! Ну, с Богом! — и Матусов снова припал к земле.

Солдаты тоже опустились и все осторожно поползли к беспечным шведам.

Их было сто пятьдесят человек, выставленных для дозора и сбережения, так как до Опалева уже дошли слухи о движении русских войск. Офицер лежал в палатке и, завернувшись в плащ, мирно спал, как вдруг услышал оглушительный залп и дикие вопли. Он вскочил в один миг и выбежал из палатки. В темноте что-то звенело, ревело, стонало, раздавались редкие выстрелы и громовым раскатом неслись возгласы: