Второй шанс (СИ) - Крапицкая Влада - Страница 8

Однако сами похороны дались ещё хуже. Когда спустя пару часов после отъезда Андрея, Лина с отцом вернулись в похоронное агентство, и я увидела насколько она бледна, то поняла, что сестричка, скорее всего, так и не сомкнула глаз и уже походила на бледную тень когда-то уверенной и весёлой Лины. Заглядывая ей в глаза, я испытывала ужас, потому что они больше ничего не отображали. Слёзы иссякли, и пустота в них пугала до дрожи.

“Лучше бы она плакала. Нельзя, чтобы она замыкалась в себе. Нужно хоть как-то вывести её ступора. Надеюсь, что когда начнётся служба, Лина сможет выплеснуть своё горе”, - витая вокруг сестры, я смотрела на собирающихся в зале людей и, надеясь, что хоть кто-то сможет достучаться до моей сестрички и не дать ей уйти полностью в себя.

А людей собиралось всё больше. Зал уже с трудом вмещал всех, и многие стояли. Среди этой толпы некоторых я вообще не знала, с некоторыми была плохо знакома, а некоторых не видела уже много лет. И я никак не ожидала, что явятся не только мои одногруппники по университету, но и почти весь класс со школы.

Паря над людьми, и заглядывая некоторым в глаза, я видела, что слёзы многих искренни и надеялась, что те тёплые слова, что говорят отцу, вернувшемуся Андрею, а главное - сестричке, смогут её утешить и принесут облегчение. Но Лину уже ничего не трогало.

Пока прощались, говорили добрые слова обо мне, батюшка проводил церемонию отпевания, Лина безучастно смотрела на всех и молчала. А потом с таким же выражением лица пошла следом за похоронным катафалком, опираясь на руку отца.

“Господи, а тут ещё и погода, хуже не придумаешь”, - с тоской наблюдая за сестрой, я бросала взгляды в хмурое небо, затянутое тяжёлыми свинцовыми тучами. “Если бы хоть солнышко светило, может, всем было бы легче. А в такую погоду депрессия ещё больше охватывает”.

На кладбище гроб с телом поставили возле могилы, и снова открыв его, позволили близким попрощаться в последний раз, и тут мне уже захотелось выть от тоски. Если папа с Андриком всё же пытались сдерживать себя, по Лину пришлось чуть не силой оттаскивать от гроба, а больше всего пугало то, что она так ни разу не заплакала и не вымолвила даже звука.

Когда гроб опустили в землю, и на его крышку упали первые горсти земли, я уже хотела, чтобы это поскорее закончилось. Смотреть на страдания родных совсем не находилось уже сил, а беспомощность и невозможность их успокоить причиняли невыносимые страдания. “Не могу я больше. Необходимо побыть хоть немного одной. Хоть чуть-чуть, иначе я сойду с ума”, - тоскливо подумала я, боясь, что прощание затянется.

Однако, к моему счастью, начал идти мокрый снег, а к моменту, когда могилу засыпали, вкопали крест и уставили всё венками, крупные хлопья уже валили сплошной стеной, засыпая всё вокруг и люди начала расходиться.

“Надеюсь, когда связь с телом оборвётся, и я направлюсь домой, Лина хоть немного придёт в себя”, - с надеждой думала я, глядя вслед отцу и Андрею, уводящему сестричку к машине. Но тут в голову пришла ещё одна мысль и я замерла: “Хм, старик говорил, что потом я девять дней буду привязана к дому. А к какому дому? У меня-то их два! Отцовский, и наша с Линой квартира. Сестричка сейчас будет скорее всего у папы, а я могу оказаться в квартире… Ох, надеюсь, что смогу быть и с сестрой, и с отцом!”.

Переживая за то, где могу потом оказаться, я парила над людьми, и не особо обращала на них внимания, пока не ушли все, кроме одного парня.

Стоя без головного убора или зонта, с огромным букетом моих любимых цветом, он, не отрываясь, смотрел на фотографию, прикреплённому к кресту. Желая узнать - кто же так скорбит по мне, что остался даже тогда, когда все ушли, я подлетела вплотную к парню, и, заглянув в глаза, с удивлением воскликнула:

-Матвей?

Его я ожидала увидеть меньше всего, а вернее и не вспоминала последние годы, особенно после того, как начала встречаться с Андриком.

Когда-то мы вместе с Матвеем учились в одном классе. Он пришёл к нам в школу, когда мы с Линой уже стали законодательницами мод и являлись объектом поклонения многих мальчиков, а соответственно имели авторитет. Именно этот авторитет и позволил мне помочь Матвею. Он был тихим, худощавым мальчиком, сосредоточенном на учёбе, а таких, как правило, не сильно любят. “Ботан” и “щуплик” были самыми безобидными кличками новичка, а некоторые одноклассники начинали отвешивать ему подзатыльники и пинки. Он отбивался, как мог, но уже становилось понятно - его хотят сделать аутсайдером, мальчиком для битья. Глядя на всё это, я прекрасно понимала, что закончится тем, что парня просто начнут избивать толпой и осознала, что не желаю этого. Мне было жалко парня, и я сделала всё возможное, в том числе подключила и сестру, чтобы все поняли - тронут мальчишку, получат проблемы. Хотя сама не понимала, почему так прониклась к этому, прямо скажем, некрасивому, нескладному мальчику.

В Матвее всё казалось несуразным и непропорциональным. Из-за своей худощавости он постоянно сутулился, а черты лица выглядели негармонично. То в один год у него как-то неожиданно и быстро вырос нос, да и он сам вытянулся ввысь. На следующий год, когда остальные черты лица догнали нос, почему-то уши стали казаться большими, потом - губы. Начавший затем ломаться голос резал слух нотками баса, а жёсткие волосы всегда смотрелись взъерошенными и неопрятными. Одно оставалось неизменным - его глаза. Чёрные, глубокие, они порой гипнотизировали и, разговаривая с ним, я часто ловила себя на мысли, что не могу отвести взгляда.

Лина согласилась помочь, и тех, кто осмеливался хотя бы бросить косой взгляд на парня, морально опускала так, что класс устраивал ему бойкот. Но при этом сама постоянно пыталась разузнать у меня - почему я обратила внимание на этого мальчика и удивлялась нашей с ним дружбе. Правда, со временем это прошло. Поняв, насколько Матвей начитанный и интересный собеседник, она не меньше меня начала с ним общаться, и он стал частым гостем в нашем доме.

Три с половиной года мы были неразлучными друзьями, и больше всего мне нравилось, что он не смотрел на нас с Линой с обожанием, не пресмыкался, как большинство знакомых и не боялся отстаивать свою точку зрения, если она не совпадала с нашей. Он вообще был единственным, к кому Лина прислушивалась и не начинала травить, если он перечил. Я часто думала почему так, и всё же нашла ответ - Матвей казалось, был всех школьных дрязг, самоутверждения за счёт других одноклассников и попыток доказать свою крутость. Хотя мог бы начать использовать нашу с ним дружбу и смотреть на всех остальных свысока. Но спокойный характер, интеллигентность и умственная развитость не по годам, делали его особенным, и порой казалось, что мы с Линой малые дети, а он старше нас лет на пять-десять.

Но однажды наша дружба закончилась. Отец Матвея делал стремительную политическую карьеру, и пришло время переезжать в столицу. Семью он естественно забрал с собой и потихоньку мы с парнем перестали общаться. Если по окончанию одиннадцатого класса мы ещё созванивались, то после первого курса университета окончательно утратили связь. Я знала только, что отец Матвея стал послом в какой-то европейской стране и парень направился туда же получать высшее образование. А потом в моей жизни появился Андрик, и я забыла обо всех парнях, с которыми когда-либо общалась.

И вот сейчас, глядя на него, я была удивлена, потому что от прежнего Матвея остались только глаза, в остальном он полностью изменился. Передо мной стоял не тот долговязый, нескладный мальчик, которого я запомнила, а симпатичный и привлекательными парень, с пропорциональными чертами лица. Теперь и нос, и уши и губы гармонично соответствовали друг другу, а волевой подбородок придавал ему мужественности. Тёмные волосы были пострижены по последней моде и по ним сейчас сбегали блестящие капли растаявшего снега. Он стал ещё чуть выше, чем раньше, и от худощавости не осталось и следа. Теперь он больше походил на атлета. А стильная одежда завершала облик успешного и уверенного в себе парня.