Кто поверит эху? - Часть 4 (СИ) - Дильдина Светлана - Страница 43

На закате из грота хлынул поток, заливая костер, унося продукты и вещи, захватил восточную сторону лагеря. Немного было воды - по колено, но ледяная, быстрая, с мелкими камнями и грязью. Часть провизии погибла, некоторые вещи; пришлось двигать лагерь и сушиться возле костров - та еще радость по холодному месяцу. Ладно хоть лошади не пострадали.

Те, кто знал про слова проводника-перебежчика, помалкивали, но как-то само разлетелось. И видно, не только по людям, но и по воде с воздухом. Один из колдунов, шедших в соседнем отряде, в обозе рухэй, впервые увидел в дыму что-то, насторожившее его. Если до сего дня вестями о проводнике он особо не интересовался, сейчас стал прислушиваться, спрашивать дым и птиц.

В отрядах же у Вэй-Ши колдуна не было.

**

Когда младший... нет, теперь уже новый глава Дома Нара наведался в Срединную к оружейникам, те все еще не сняли повязки в знак траура. Рииши мельком скользнул по ним взглядом, может, и не заметил вовсе, а может, хоть немного его утешило, что об отце помнят. Был он собран и деловит, никаких чувств на худом и словно еще более смуглом лице не отражалось.

Когда прошел мимо Лиани, тот торопливо поклонился, а Рииши внимания не обратил. Юноше было немного не по себе, словно что-то могло угрожать - а ведь когда разговаривал с глазу на глаз в той беседке, куда спокойней себя чувствовал.

Словно сто лет назад это было.

Уже снова занял свое место у горна, уже мальчик-помощник потащил корзину с углем, как сам недавно, как другой мальчик явился, посыльный. Лиани снял запачканный кожаный фартук, старательно и почти безуспешно сполоснул лицо и руки - враз не смыть угольную пыль.

- Да что ты как девица на праздник, еще повязку смени на шелковую, - проворчал мастер Шу, выпихивая ученика из кузни.

Рииши ждал в домике возле ворот в оружейни, ходя по комнате взад и вперед. Даже не повернулся на неуверенные слова - "пришел по вашему зову..."

- Поедешь в Сосновую, отвезешь два письма.

Почему я? - спросил молча, одними глазами, зная, что все равно не увидит - но молодой Нара вдруг остановился, поймал этот взгляд.

- У здешнего командира Асумы там свои люди, это его дело, как доставить весть и кому. А у отца были свои, к ним и отправишься.

Непонятно было - вот уж кого посылать! столько неприятностей доставил, и до сих пор, кажется, Рииши его не простил. Это лишь вначале показалось, что не узнал - как же! Вот и хмурится, кстати.

- Понимаю, ты удивлен. Находись я дома сейчас, послал бы другого. Но ни к чему тратить время, а ты был в тех горах.

- Был, - откликнулся Лиани: недалеко от Сосновой проехал, после того, как оставил Нээле в монастыре.

- За тобой долг. Вот и отправляйся теперь.

Не поручение - детская забава. Но рад доверию, и неловко немного. Опустился на колено, склонил голову.

- Смотри, не попадись с этими письмами, - голос молодого Нара чуть глуше стал: - Потому и посылаю тебя, ты уже побывал в переделках. И на допросе. Если что - не вез никакого известия. А ты к своей девушке едешь. Особенно осторожен будь на подходах к крепости и в ней самой, отдай только указанным людям.

Добавил, словно с сомнением:

- Скорее всего, поручение безопасно. Но в крепости - и здесь, и там - возможен предатель.

Нет бы страх испытать, а ощутил почти счастье. Значит, и впрямь одарили его доверием.

- Потом возвращаться?

- И без тебя кузнецы справятся, а там каждый человек на счету, лучших отправили на север, остались одни новички.

Кто-то на Небе услышал его просьбы!

Жаль было оставлять оружейников, думал уже - здесь его путь, его долг, но... из Сосновой до врага было ближе.

Юноше вернули коня, на котором вез Нээле в монастырь и ехал обратно. Когда вернулся в Срединную, хотел возвратить его Лайэнэ в счет долга, но молодая женщина отказалась наотрез. Тогда отдал его в крепостные конюшни - самому-то теперь зачем; а вот, снова свиделись.

Как родному обрадовался, обхватил руками рыжую морду, прижался щекой к щеке. Пусть ничего не понял конь, но все же товарищем был по страшному тому пути, хоть и застал лишь самый конец. И таким же товарищем - в дороге с севера обратно, уже вовсе не страшной, но ведущей, как думал, к смерти.

Конь стоял смирно, он, кажется, тоже был рад.

**

В монастыре Черного Дерева становилось все многолюднее с каждым днем. Беженцы шли, монахи кротко принимали всех, но скудность припасов становилась уже ощутима. Земли эти были безопасны, но люди не хотели уходить - не рухэй боялись, а голода в заснеженных предгорьях. Так рассуждали - наверняка в окрестных деревушках приветили уже всех, кого могли, и как долго еще придется брести на юг?

Старосты и заезжие чиновники в северных округах пытались считать пришлых, но число их постоянно менялось, а преградить им путь было нечем.

Монахи вздыхали, подзывали беженцев и вели за стены, собирать хворост, кедровые шишки. Без монахов ходили ставить силки на мелких птиц, пытались ловить рыбу в местном озере, но она дремала подо льдом, редко поднимаясь к поверхности.

Нээле, как и все женщины, помогала в хозяйственных нуждах. Больше не рисовала - не до того было. У нее вырос нежданный хвостик, мальчик-сирота по имени Муха, черный и верткий. Следить за ним приходилось, чтобы рыбачить не убегал. И без того один несчастливец уже провалился под лед, достали, но умер вскоре...

И брат Унно не возвращался. Может, где заплутал, а может, съела его та тварь из пояса, и святые знаки не помогли.

Страшно...

Молилась теперь с особым рвением - о Лиани, о брате Унно, о беженцах и о всей Хинаи. По-прежнему наведывалась к фигурам Опор, но они стояли, молчаливые, порою заснеженные, и, кажется, не очень-то слышали...

- Я убегу на войну, - говорил Муха. - Вот только потеплеет.

- Тогда война кончится, - отвечала Нээле, всё замирало в груди - кончится ли?

Черный мальчик угрюмо замолкал. Он считал, что это будет несправедливо. Хорошо, конечно, для севера, но он сам так и останется ничтожным беглым крестьянином. И, когда все закончится, его вернут в родную деревню или отправят куда похуже.

Нээле привиделось, что на стены, за которыми они находились, заброшены лестницы, и со всех сторон лезут коренастые проворные воины в темной, подбитой мехом одежде. Это не крепость, невелик труд пробраться в монастырь. Горы будто придвинулись, и дохнуло холодной влагой, словно большое озеро с севера тоже стало намного ближе.

Повинуясь порыву, девушка обняла Муху, который как раз заговорил было - возмущенно и яростно доказывая, что он уже воин.

В эту ночь ей снилось странное. Темный коридор, по которому она несла свечу, и сама была этой свечой. Потом ее, будто из тепла на мороз, выбросило на высокое поле, протяни руку - и неба коснешься. Бесчисленное множество глаз наблюдало за ней, и холодно было от этих взглядов, хоть и росла повсюду шелковистая трава. Спускаться, думала Нээле, а небо смеялось над ней - разве не сюда ты хотела? Дальше пойдешь?

Пойду, сказала она. Только куда...

А мы покажем, отвечали незримые глаза.

Нээле проснулась от собственных рыданий, и долго не могла успокоиться. Ничего вроде страшного не было в этом сне, но хотелось забыть, какое оно, небо - не ласковое, полное добра и блаженства, а требовательное, всезнающее, жестокое.

Лежала в постели, не решаясь пошевелиться - а одеяло слетело наполовину, и вскоре совсем замерзла.

Но, только услышав под окном голоса, встала, прислушалась.

Мэнго, железный вепрь, вновь победил - его войска заняли долину, окружили крепость Трех Дочерей.