Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр - Страница 37

«Отрава. Ерунда, просто надо собраться, — проплыла мысль в голове. Медленно, захлебываясь в серой тине, — прививка была. Точно. Флотская комплексная прививка. Еще та гадость, но с ядом справиться должна. Обязана. Надежная вещь. Гарантия»…

Птица чирикнула, пропела еще раз. И еще, глядя на Иру внимательными, большими глазами:

«Извини». «Так надо».

Ирине показалось, что птичий щебет переводится именно так. Даже кивнула в ответ — с трудом. Ничего страшного, мол, надо — так надо В ушах — грохот и оглушительный гул. Кровь. «Черт, пора бы прививке подействовать». Треск и грохот ветвей. Задрожала земля.

Сотрясатель вернулся?

Нет, это Эрвин бежит на крик. Быстро, страшно, снося и ломая на ходу ветки деревьев. Птица вспорхнула, крикнула при виде его. Метнулась назад, к гнезду. Закричала — испуганно.

— Эрвин, птицу не тронь, — испуганно крикнула Ира, — не тронь, там гнездо. С маленькими.

Эрвин не тронул. Ему было не до того. Подбежал к Ирине, схватил, поднял на руки. Разом, в одно движение Ирина дернулась было — сказать что не надо, справится и так. Прививка должна…Рубашка пахла порохом и оружейной смазкой. Знакомый по дому запах.

Птица крикнула им вслед.

— До свидания.

Да нет, бред. Птицы не разговаривают. Неважно. Мир качался, глаза смыкались сами собой. Эрвин нес ее назад. К лагерю. Бережно. А руки его широкие, сильные. Теплые. Можно свернуться калачиком и поспать немного…

Сегодняшний день чем-то отличался от других. Чем — этого Эмма Харт еще не поняла. Просто видела, как по плантации проезжали машины. Как кричали друг на друга охранники. Просто чуяла беду. Хотя, куда уж ей больше — бывшей арестованной, пассажирке с эмигрантской палубы, беглой каторжанке. Беглой — насмешка судьбы. На свободе Эмма не проходила пяти минут — плосколицые дикари с винтовками повязали ее прямо у берега и погнали в лес. Недалеко, на плантацию алого цвета. Даже если бы не было толстого Хьюго, зевнувших конвойных, лиловых, пульсирующих энергокабелей, украденного ножа и так кстати взорвавшегося экраноплана. Все равно попала бы сюда, только охранники были бы другие. Не загадочные плосколицые туземцы с винтовками на плечах, а земные хмыри в полицейской форме с дубинками. А в остальном все, что написано ей на роду: палящее солнце, зеленый, удушливый лес, жара, рваная роба, перчатка на руке и цветок тари, щерящийся в лицо алой, колючей пастью соцветья. Все равно.

И все-таки — сегодня что-то новое билось, витало в воздухе, ползло на бараки вместе с удушливой полдневной хмарью. Из леса приехали грузовики — две тупорылых, окованных сталью машины с длинными, решетчатыми кузовами. Эмми при виде их подобралась, скользнула ближе — осторожно, шаг за шагом, стараясь держаться в тени ограды. Она умела быть незаметной, совсем незаметной, но это не помогло в этот раз. Слишком недолго простояли грузовики на плацу. Слишком внимательно косили водители по сторонам. Старший сходу наорал на внутреннюю охрану плантации — четвёрку здоровенных, обычно вальяжных громил в шортах, очках и широких шляпах. Те было дернулись, но после нового окрика сникли. И пошли разгружать мешки. Лично — у Эмми аж глаза вылезли на лоб от удивления. А потом загружать — водила рявкнул новую команду, очкастые синхронно развернулись, пошли таскать со склада увязанный в тюки урожай. Эмми попыталась скользнуть ближе — неизвестно откуда машины приехали, но явно из более цивилизованных мест.

— Есть смысл рискнуть… — пробилась в голову безумная мысль. Пробилась, ударила дробью в ушах. Нога скользнула, сделала шаг, другой — по-кошачьи беззвучно.

Но последний мешок исчез в кузове прежде, чем Эмми сумела пересечь плац. Машины взревели на ее глазах, сдали назад и исчезли в облаке жёлтой, слепящей пыли.

«Слишком быстро уехали — кузова заполнены едва на треть. Что-то будет» — подумала Эмми, унося ноги — быстро, пока поднятая колесами пыль прятала её от оставшихся на плацу охранников. На ее счастье, те не смотрели по сторонам. Развернулись, поглядели на часы. И скрылись, ушли в караулку — невысокий блокхаус, сложенный из толстых вековых бревен. Быстро, почти бегом, будто жёлтый песок жёг им подошвы. За последним щёлкнул замок. Глухо ударил гонг — подвешенная к столбу ржавая рельса. Управляющий замахал тростью и тоже заорал, морща плоское лицо:

— на работу.

Заскрипели, открываясь, ворота внешней стены — невысокого деревянного палисада. Работницы, лениво ругаясь, потянулись наружу по одной. И Эмма скользнула за ними, прочь, едва успев вскинуть на плечо тяжеленную плетёную корзину. Обычно внутренняя охрана провожала на работы до ворот. Это было неприятно — шагать, опустив голову, сквозь строй под градом похабных шуток. Сейчас вокруг никого. Приятно, но странно донельзя. Снаружи, непроглядной стеной — звенящий, зелёный лес. Звенящий тысячею голосов, шелестящий листьями, стрекочущий. Пугающий трущобную Эмми до костей. Но сегодня — куда меньше, чем раньше.

— Что-то будет, определённо, — шептала она, осторожно пригибая голову. Перед глазами закачался, разинул пасть алый цвет. Ткнуть палкой в соцветие, подождать, пока сожмутся жвала — лепестки, оборвать рукой нежные листья. Повторить. И так целый день, пока ночь не укроет тьмой контуры веток. Один листок можно отправить в рот — зелёный сок гнал прочь усталость. Но не увлекаться, а то вечером на построении достанется — плечи у Эмми болели до сих пор. Вокруг шумел лес — под толстыми листьями бились и стрекотали сверчки — мелкие насекомые твари. Кусачие, тонкие, но шуму от них — Эмми первое время казалось, что это грохочет валами машина на малом ходу. Потом привыкла, научилась не замечать. Ни этого грохота, ни шума ветра в листве, ни тоскливой, протяжной песни товарок по бараку — плосколицых, высоких туземок с прозрачной, переливающейся на солнце кожей. Тоже, что насекомые — их голоса звенели без смысла, на щёлкающем, непонятном Эмми языке. Песня плыла, расходилась по лесу кругом, все дальше и дальше по мере того, как сборщицы уходили прочь от ворот, все глубже и глубже в заросли. Так можно и совсем уйти. В лес, в никуда, в неизвестность. Внешняя охрана, казалось, не видела их. Десяток босых дикарей стояли неподвижно, глядя в никуда большими кошачьими глазами. Эмми привычно построила глазки крайнему парню в ряду — ещё молодому, с точёными, правильными чертами лица. Не поймёшь, увидел ее воин или нет — лицо не дрогнуло, осталось неподвижной, зеркальной маской. Лишь ветер вскрутил перо в волосах. Вытянутые в нитку кошачьи зрачки поворачивались туда-сюда. Следили не за людьми, а за лесом.

Из-за спины — короткий, чуть слышный стук. Эмми оглянулась — через плечо, назад, на бараки. Солнце било в глаза — ярко, белым, слепящим светом. Дырявый забор и плетёные стены бараков — решетом просеивают свет. Тени в глубине. Стук. Кто-то ходил там, между бараками. Опять стук и негромкий, приглушённый расстоянием лязг железа о землю. Потом тень исчезла, раздался свист. Длинный протяжный свист. Эмми ничего не поняла, но, на всякий случай пригнула голову.

Ружейный залп.

Сухим, разрывающим уши треском. Закричала туземка — дикий, бессмысленный крик рванул в небеса и оборвался на вдохе. Над кустами повис, заклубился белый, пороховой дым. И винтом ворвался в уши боевой, яростный клич, отразившись эхом по кронам деревьев.

«Кванто кхорне».

Эмми сморгнула раз. Потом другой. Уже на земле, инстинкт сработал прежде сознания — схватил, бросил вниз, заставил сжаться в комок у корней деревьев. В спину впился, уколол до крови острый древесный сук. Перед глазами вспыхнул радужный луч. Еще и еще. Забор лагеря на глазах Эмми сложился и упал, как бумажный. Огонь пробежал по баракам, рыжей лаской — по соломенным крышам и плетеным стенам. Из караулки открыли ответный огонь — тоже из лазера, ослепительный луч полоснул наугад кромку леса. В уши ударил оглушительный треск, на голову Эмми посыпалась древесная крошка. Ствол над ее головой переломился, упал, и разбился, едва не задев Эмми сучьями. Двух работниц, бежавших по полю к воротам лагеря просто перерубило пополам — на глазах Эмми их фигуры задымились, вспыхнули и упали на землю — черной, обугленной массой. Новая россыпь выстрелов — уже почти над головой. Эмми повернула голову — и увидела налетчиков. Такие же туземцы на вид, что и внешняя охрана — плосколицые, страшные дикари. Ножи и винтовки в руках, багровым и черным — раскраска на лицах. Они хлынули из леса — наводящей на Эмми ужас гремящей волной, под рвущий душу истошный клич: