Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр - Страница 85

И шагнул вниз, навстречу огню. Как был, в костюме, с одной тростью в руке. Стало тепло.

Эмми вдруг поняла, что любит этого человека…

— Какие люди, — прошипел, оскалившись, под нос троерукий Хуан, узнав шагающую на него сверху фигуру, — сам господин Дювалье к нам в гости пожаловал.

Пальцы подцепили, вынули расстрелянный диск. Отбросили, достали из мешка новый, заветный. Усиленный ребристый диск, на сорок патронов калибра 7,62. Каждый трижды проверен, смазан и освящен в соборе. Хуан замер, поднес диск к губам, поцеловал — там, где по боку, желтой медью на стали были выбита икона богородицы.

Вогнал до щелчка, прицелился, поймав урезом ствола идущую на него фигуру. Прошипел под нос хищное: «милости просим»…

И открыл огонь.

Сердце Эмми забилось в груди — бешено, люто, подстреленной птицей. Дювалье поднял трость. Черный камень в набалдашнике вспыхнул вдруг, замерцал зеленоватым мертвенным светом. Сияние мерцало, стекая по набалдашнику вниз — на руки Дювалье. Хуан все шел, стреляя без перерыва на ходу. Шел и гадал, почему «дорогой гость» все не падает…

Черный камень в рукояти был непростой — сердечник гравиапоглотителя, купленный Дювалье у нечистых на руку федеральных кладовщиков за большие — то есть огромные деньги. Вложение оправдывало себя — пока. Машина исправно переводила энергию — кинетическую энергию остроносых вольфрамовых пуль в зеленое, безобидное мерцание остаточного излучения. Они с Абимом уже проделывали этот трюк не раз и не два, с неизменным результатом. Но сейчас Дювалье, вздрогнув, почувствовал, что все идет не так. Чертов председатель все шел вперед, поливая врага короткими очередями, пули били и били вокруг, зеленое мерцание становилось все гуще. Поглотитель захлебывался, не в силах переварить столько энергии разом. Руки начало жечь. Остатки охраны рванули на перехват — Хуан смял и отбросил их двумя короткими очередями. Шагнул вперед — невысокий, прямой, лицо — страшная зеркальная маска огня и вороненой стали.

Отражает пулемет. Еще шаг. Дювалье уперся ногами в землю, улыбнулся — себе. Струя зеленого пламени взвихрилась, прыгнула с рук на лицо.

«Шрам будет, как у флотских, у них всегда страшные лица», — подумал он вдруг. Просто так. Следующей очереди поглотитель не выдержит. Хуан сделал еще шаг, чуть опустил пулемет, примериваясь. Дуло уже багровое — перегрелась машина.

«Надо бежать, — подумал Дювалье. Мотнул головой — мысль была противной и мелкой до ужаса. Как не своя, — ну нафиг…. Проще взорваться сейчас, чем жить потом с такой липкой мыслью…»

Грянул треск — оглушительный, рвущий воздух треск, и по полю, между двумя противниками полыхнула зеленая молния. Дювалье рискнул обернуться — и увидел за спиной Эмми Харт. Девчонку, подобранную им просто так. А сейчас она подобрала на поле нейроплеть и шла в атаку.

— А она умеет ей пользоваться, — подумал Дювалье, глядя, как новый удар заставил старого Хуана отшатнуться. Зеленая молния хлестнула еще раз — не дотянувшись до Хуана пары сантиметров. Тот ответил очередью — длинной, патронов на десять. Столбом в небо — известка и белая пыль. Эмми упала, прокатилась ужом по земле, пропуская над головой поток жужжащей, яростной стали.

— Моя смерть, — подумал Дювалье еще раз, с нежностью даже. Глядя, как вскакивает на ноги упрямая девчонка, как раскручивается для нового выпада нейроплеть. Как хрипит и бъется огнем пулемет, разворачиваясь прочь от него, в ее сторону. Медленно, не успевая. Зеленая молния вспорола воздух, протянулась — змеей, зацепив в полете плечо Хуана по кличке Троерукий. Третье, механическое плечо.

Аздаргцы делали нейроплеть как противотанковое оружие. Семь проволочных жгутов, генератор силового поля в рукояти — укус такой кошки выжигал и плавил напрочь всю электронику на борту.

Поцелуй плети был нежен, почти невесом, Но старый Хуан закачался, едва не закричав от невыносимой боли. Онемело и стало вдруг очень тяжелым плечо. Правое, железное плечо в котором разом вырубилась вся аугументика. Пулемет умолк. Перед глазами — колесом — сполохи и яркие цветные круги. Мертвящего, зеленого цвета — Эмми опять раскручивала нейроплеть…. Хуан стиснул зубы до крови, ударил по пальцу ладонью левой руки. Мертвый механческий палец согнулся, сжал спусковой крючок. Пулемет опять зарычал. Очередь хлестнула — уже не в Эмми, абы куда… Вокруг Дювалье стояло много людей, и грех уходить на тот свет с не пустым магазином.

Зеленая плеть сверкнула опять. Крест-накрест. Первый удар снес пулеметный ствол, второй — покончил с Хуаном по прозвищу Троерукий. Глухо щелкнул боек. Магазин опустел. Только сейчас старый Хуан позволил себе упасть. С чистой совестью.

Упала тишина. Густая, мертвая тишина, разрываемая лишь треском и гулом пожаров вдали — Фиделита еще догорала. Эмми замерла, недоуменно оглядываясь вокруг. Посмотрела на мертвого Хуана, себе на ладони, на еще зажатую в зажатую в руке нейроплеть. Будто не верила, что это все — она. Потом подняла глаза на Дювалье. Тот поймал ее взгляд и улыбнулся. Широко и ласково — она это заслужила, в конце концов. Поднял руку и крикнул — резко, на туземном, Эмми ни черта не поняла. В ответ — изумленный гул голосов, в котором на все лады повторялось знакомое слово…

Брамимонда…

Ее имя — потом…

И еще раз…

Брамимонда…

Дювалье протянул руку. Ладонью вверх, к ней. Посмотрел — выжидающе, остро. Толпа штабных замерла. Эмми вздрогнула и замерла, ничего не понимая. Подумала лишь о том, что нейроплеть — вещь дорогая. Протянула руку, вложила в его ладонь рукоять. Толпа за спиной будто взорвалась — заголосила, заревела наперебой глухим восторженным гулом. В третий раз:

…Брамимонда…

Было уже не до них. Дювалье шагнул вперед еще раз, схватил за локоть, притянул ее к себе. Сердце забилось, кожу будто обожгло. Как кипятком — его тяжелым дыханьем.

— Детка, ты молодец…

Их губы внезапно оказались так близко. Эмми дрогнула, вся замерла — надеялась, что он ее поцелует. Три касанья, ласковых, нежных тычка. Под ухом, висок, основание шеи. Она потеряла сознание — сразу и вдруг. Дювалье выпрямился и, рявкнув на свиту, велел отнести ее обратно, в летающий дом. Осторожно и бережно, как королеву. Девчонка и впрямь молодец, но награждать ее сейчас у Дювалье охоты не было…Люди засуетились вокруг.

«Странно, еще минуту назад вокруг было так пусто» — посмеиваясь, подумал он. Штурмовые отряды возвращались один за другим. Короткие взмахи рук, короткие доклады — миссия выполнена, все в порядке. С окраины — короткий винтовочный стук. Редко и совсем далеко. Дювалье кивнул, дал приказ Уарре — остаться, доделать работу. Снизу долетел громкий, радостный крик. Вернулся Абим. Весь в крови, черный, страшный — гигант шел, тряся перевязанной головой. Но прямо, отказываясь от помощи. Увидел шефа, улыбнулся, виновато кивнул головой:

— Простите, босс. Угораздило меня взорваться на своей же гранате.

— Ничего, — кивнул в ответ Дювалье, удерживаясь от улыбки, — но в следующий раз доработай свой порошок. Плоховато действует.

Абим мотнул головой, стряхнув со щеки остатки белого порошка:

— Это был хороший порошок, босс. Правильный. Я чаровал его именем папы Легбы, он сильный лоа, просто лохов не любит. Что у вас?

На востоке забрезжило солнце. Пришел рассвет — серый, затянутый пеленой кислого погорельского дыма. На горизонте мелькнула остроносая тень. Флайер увозил прочь мирно спящую Эмму.

— У нас? — усмехнувшись, переспросил Дювалье, — ты много пропустил. Моя смерть нашла себе косу.

Этой ночью мир умер и родится опять. Родился новым, умытым росой и пряным полночным духом. Ирины Строговой — ее личный теперь мир. С Эрвином на двоих. И родился он, как младенцу и положено — с криком. Время растеряло стрелки, минуты и часы стали прихотью, ненужной игрушкой — и осыпались вниз. Под шелест, тихо мягкими сосновыми иглами падающими на песок. Негромко трещал костер, рыжие искры плыли в небо и растворялись над головой в темноте ночи. Восток начал алеть, пятна неяркого света ложились вокруг них — ведьминым кольцом, охранным кругом вокруг их вселенной. Ее, Ирины Строговой новорожденной, маленькой ещё вселенной. Ее да Эрвина — одной на двоих. Вон он, напротив — спит, уронив на локти тяжёлую голову. Разметались волосы по высокому лбу, капли пота блестят на мощных руках и торсе — огненно — рыжей и алой, блестящей россыпью. А лицо во сне — спокойное и детское — детское… И темный след на щеке. Как местные татуировки — изящно — тонкая, изгибающаяся линия. На две с половиной стороны — трезубцем с двумя лепестками… И огрызком третьего.