Летняя история (СИ) - Романова Наталия - Страница 17

— Ну, не знааааааю, — растерянно пролепетала Татьяна.

— Тань, когда люди собираются вступить в законный брак, а мы ведь это и собираемся сделать, правильно?

— Правильно, — согласилась, не без труда, Ложкина.

— Они, как правило, планируют детей.

— То есть, ты планируешь детей?

— А ты нет? У тебя проблемы? — Шувалов озадаченно посмотрел на Татьяну. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что если с этим могут возникнуть проблемы, я готов рассмотреть любые варианты.

— Нет у меня проблем, — перебила Татьяна, — вообще-то, я не знаю, — она моргнула, — я никогда не беременела, но я всегда очень тщательно предохранялась, очень. К тому же, обязательно посещаю врача, ты же знаешь…

— Отлично, значит, ты не попадаешь в те пять процентов, которые беременеют вопреки всему.

— Но я как-то не планировала детей. Вообще. Я и замуж-то, как-то… Ты пойми правильно, я люблю тебя, сильно люблю, может, я даже жить без тебя не могу, я скучаю по тебе каждый день, иногда плачу, сильно, потом перед собой стыдно. И поминутно проверяю телефон, вдруг ты прислал сообщение, а я не услышала. Надо мной уже смеются… мне даже завядшие цветы, которые ты дарил, выкинуть — кажется кощунством! Ты представляешь, я те розы, что ты прислал первый раз, засушила. За-су-ши-ла ро-зы! Ещё я всерьёз планирую стащить одну из твоих футболок или рубашек, я веду себя, как влюблённая малолетка, но замуж… дети… мы не торопимся?

— Абсолютно точно не торопимся, просто ты боишься. Ты боишься кому-то поверить, боишься доверить свою жизнь другому человеку, ты панически боишься боли, и ты уверена, именно уверена, что я, да любой другой на моём месте, причинит тебе эту боль. Мне кажется, все боятся.

— И ты?

— Да, конечно. Я никого не пускал так глубоко в свою жизнь и в своё сердце, как тебя. И я обещаю тебе, что никогда умышленно не причиню тебе боли, а если сделаю это не по злому умыслу, случайно — буду заглаживать свою вину, пока у тебя болеть не перестанет.

— Тоже обещаю, — прошептала Ложкина.

Лёня сделал шаг к плите, кухня в квартирке была маленькая, и вернулся к Тане, чтобы поцеловать. И целовать долго и мягко. Потом аккуратно приподнять и посадить на стол, встать между разведённых ног, которыми Татьяна обхватила бёдра Лёни, и ласкать — так же долго, неспешно вкушая медленное пробуждение желания в женщине, поддерживать его и не давать разгореться сильнее, наслаждаясь немного ленивым томлением. Ночь была безумной, страстной, сродни ураганному ветру, сейчас хотелось плавности и даже лености, неторопливости движений и желаний.

И, как итог — яркий, продолжительный, головокружительный оргазм, и бормотание Татьяны куда-то в шею Лёни.

— Я согласна на детей… — довольный вздох.

— Тебе понравился процесс? — тихо смеясь.

— И это тоже, — Ложкина просияла и чмокнула Шувалова. — Иди, готовь, а я пока приберусь.

На Новый Год Ложкина засобиралась к Лёне, сказать, что она скучала — ничего не сказать.

В этот раз она пристроила Альку родителям, которые уже имели возможность познакомиться с Лёней. Они и раньше его знали, видели пару раз, как коллегу по работе дочери, сейчас, в новом качестве, он, конечно же, произвёл наилучшие впечатление.

Отца Татьяны — врача, специализирующегося на восстановлении пациентов после инсульта, — своим профессиональным ростом и темой кандидатской, над которой трудился Шувалов. Маму — обаял улыбкой и своим отношение к Танечке. Он не просто любил, он откровенно обожал Татьяну и не давал себе труда скрывать это. Его руки всё время легко прикасались к ней, глаза следили за передвижением, губы целовали при первой же возможности.

Ложкина села на поезд и уже через несколько часов была в Москве. После зимнего Питера — со слякотью и дождём, — было приятно окунуться в мягкую зиму. Лёня, не заезжая домой, повёз Таню в дом отдыха, сказав, что той это просто необходимо. И даже вознамерился в первую очередь дать выспаться своей девушке, только вот девушка не очень послушала фон Хер Шувалова и, толкнув его в сторону огромной кровати, убедилась в том, что в здании отличная звукопроницаемость — через пару минут после окончания, какой-то мужик за стенкой крикнул: «Браво» и даже хлопнул пару раз в ладоши со словами «бурные овации». Ложкина поискала в себе стыд и, не найдя, уснула, обнимая двумя руками Шувалова, пригрозив, что если он встанет, она «не знает, что с ним сделает».

Лёня долго смотрел в экран ноутбука, Татьяна решила, что он над чем-то работает, и не давала знать, что уже проснулась и хочет есть.

— Чёрт, — Ложкина, аж подпрыгнула от неожиданности. Шувалов никогда не употреблял крепкие слова, она даже не помнила слово «блин» из его уст, а тут целый «чёрт».

— Лёнечка, — она подбежала к мужчине, — что случилось? У тебя что-то болит? Где? — она взяла руку и стала считать пульс, потом заглянула в глаза, покрутила голову, пока Лёня молча улыбался и следил взглядом за действиями Тани. — Что, Лёня?

— Мне нравится, как ты беспокоишься обо мне, Танюша, — он притянул к себе взлохмаченную голову женщины. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, но ты меня пугаешь.

— Посмотри сюда, я наложил наши графики, до отпуска у нас получится встретиться не больше пяти раз, Тань, — он вздохнул. — Мне не хватает тебя, пять раз — это очень мало… выходи за меня, переезжай ко мне.

— Я же сказала, что не буду жить в Москве!

— Да какая же ты упрямая, Ложкина, какую откровенную глупость ты говоришь…

— Это не глупость, — упорно покачала головой Ложкина.

— Глупость! Я не хочу говорить тебе банальных вещей, но, видимо, придётся. Бывает любовь на расстоянии, люди годами живут вдали друг от друга, но никто по доброй воле не ставит себя в подобное положение. И я не могу понять твою неприязнь к Москве… — Ложкина напряглась, ей показалось, что сейчас Шувалов скажет «всё кончено», и что ей тогда делать? Как примириться с этим? Или не мириться, а соглашаться на всё, даже на переезд в Москву… да, соглашаться — пришла к экстренному выводу Татьяна. В Москву, в тундру… куда угодно.

— Не могу понять, но принимаю, — Лёня взял паузу, и Татьяна вжала плечи, сейчас ей придётся согласиться… вот сейчас, ещё минуточку подождёт… и…

— Лёня, я согласна, — она всхлипнула, а потом горько заплакала. — Я согласна, только не бросай меня, пожалуйста, я перееду к тебе, хоть завтра, даже сегодня, хочешь? Я даже домохозяйкой стану, во всех этих маслах разберусь и соусах, и даже стану говорить «дожжжжиии», — тут Ложкина уже ревела, хотя и понимала, насколько глупо и жалко она смотрится.

Сидя на краю кровати, в короткой футболке и кружевных трусиках, с взлохмаченной головой и, наверняка, с размазанным макияжем — уснув сразу после умопомрачительного секса, Татьяна не озаботилась тем, чтобы смыть его.

— Не собираюсь я тебя бросать, глупая, — Лёня обнял Татьяну, — как же я тебя брошу, если люблю тебя, это ещё более глупо, чем твой отказ переезжать в Москву… я другое хотел предложить. Переезд.

— Куда? — Таня внимательно посмотрела на Шувалова, смотрящего, на удивление, без своего коронного царского величия и снисходительности, а изучающее, следя за реакцией Татьяны.

— Есть два варианта, обещать тебе конкретно один — я не могу, потому что ещё нет никакой определённости, плюс — я хочу всё же защитить кандидатскую… Варианты такие, работа в Сингапуре и работа в Осло. И там, и там — неплохие условия, скажу сразу, с Сингапуром всё сложнее и дольше, но этот вариант предпочтительней. Осло же ближе к дому… в любом случае — переезд не в Москву. И сначала — официальный брак.

— Я согласна, — быстро сказала Ложкина, — На Сингапур, Осло и тундру, на всякий случай.

— Значит, начинаем планировать свадьбу?

— Значит, начинаем.

Возможно, Ложкина была практична и даже цинична, но свадьбу она хотела. Красивую, стильную, фотосессию и всё, что полагается в таком случае — платье, костюм, бутоньерка в цвет букета невесты.

И, конечно, она всё это получила. Свадебную церемонию в Питере, конечно, во дворце на Английской набережной. Платье дымчатого цвета, который фон Хер Шувалов назвал «Гейнсборо», и Ложкина согласилась с этим названием. Лимузин, который провёз молодых почти по всем «свадебным местам», где Татьяна старательно тёрла носы и крылья, разбивала фужеры и вообще наслаждалась этим днём и получала от него столько удовольствия, сколько могла.