Опричник (СИ) - Хорошавин Сергей - Страница 26

   Решив не откладывать, с этим, оставил гостей за трапезой, а сам зашел к Ласкиреву, но оказалось, что ушлый стрелецкий голова подсуетился и тут, отправив гонца с грамоткой в Москву. Понятное дело, что сидеть в тепле и сытости, что ему, что стрельцам нравилось куда как больше, чем гонять мятежных черемисов и чувашей по луговой стороне или куковать в голодной и чумной Казани. Вот и бил он челом государю, мол, защиты ради завода железоделательного, столь для дела воинского потребного, надлежит им быти тут, а на Казани не быти...

   Глядя на то, как я озадачено чешу в затылке, Михайло Дмитриевич успокоил, мол, де не горюй, не объедим, корм в Муроме получен, жалование стрельцам за весь год выплачено, а что касаемо посохи -- тут сам решай. Коли в них нужды нет, так отправим в Муром. По поводу провианта я махнул рукой: не в нем дело, да и хлеба запасено изрядно, и леса вокруг богатые и рыбные ловли -- морозы придут, так полные амбары дичины и рыбы набьем, с голоду пухнуть не будем. А вот работой обеспечить не смогу, с той, что осталось, и мои люди справятся, да и не по плечу она неопытным новикам, неспроста я мужиков в Нижнем Новгороде отбирал токмо знающих да толковых. Посоху еще куда не шло, можно хоть лес рубить послать, а вот стрельцов не решусь, толку от них в этом деле ноль, зато убиться на лесоповале дури точно хватит. И без дела оставлять их никак нельзя: как пить дать не позже чем к весне забалуют.

   На сей раз, пришел черед чесать в затылке самому стрелецкому голове, видать за долгий воинский век довелось ему и с этой бедой столкнуться. Для меня тут особой проблемы не было б, будь я их командиром. Впрочем, пока секретами, чем занять бойцов, делиться намерений у меня не было, пусть помучается в раздумьях, глядишь, в следующий раз сообразит со мной посоветоваться, а не будет вот так вот ставить перед фактом.

   То, что Иван Васильевич ему добро даст, я практически уверен: сотней стрельцов в Казани больше, сотней меньше -- не велика важность. А вот сожженный завод означает отсутствие приличной толики ядер для артиллерии и это уже ой как серьезно. Железа выпускают нынче на Руси не шибко много, а чугуна почитай, совсем не льют. Каменные же ядра в работе непросты, да и свинца для обливки требуют, а он недешев. Кованые из железа в работе тоже не сильно проще, да и мастера там нужны грамотные, простой молотобоец не справится. Отковать из нескольких пятифунтовых криц ядро весом в полпуда задача непростая, но решаемая. В пуд, али в два, уже сложнее, а уж шестипудовое сладить -- такая морока, что хоть вешайся. Так что расчет у Ласкирева был верный, да и особо возражать мне не с руки, вот только не люблю, когда такие вещи у меня за спиной проворачивают.

   Вернулся в трапезную, завершить разговор со старейшинами. Эх, переговорить бы мне с ними с глазу на глаз, но Заболоцкий похоже запах снеди почуял, да сам прискакал, незваный, так что пришлось обсуждать все через толмача. Сначала поинтересовался, участвовал ли кто из окрестной мокши в нападении. Старики кривить душой не стали, ответив, что были и такие. Нет, не с их деревни, да и с соседних тоже никто на посулы мятежников не поддался, а вот из тех, что за Тёшей десяток, али два, уговорам поддались, соблазнившись обещанной добычей и возможностью показать свою удаль. Однако, вернувшиеся "батыры" домой ни с чем, мало того, что стали объектами насмешек односельчан, так еще и получили на орехи от старейшин и родителей, которым не улыбалась возможность ответных карательных мер со стороны русских.

   В ответ я заверил, что зла не держу, мол, что взять с дурней, которые старших не слушают. Старейшины согласно закивали и поспешили перевести разговор в другое русло. Судя по всему, успехи Овтая в торговле, не давал спокойно спать многим односельчанам, однако пришлось их немного притормозить, мол, опоздали любезные! Нет пока товара, закажете -- будет через пару недель или более. Нет денег, возьму воском, или шкурами, в общем, думайте, а как надумаете, приходите.

   ...

   На разговор с татарином я пригласил стрелецкого голову, который по-татарски говорил отменно, а вот толмача звать не стал, незачем ему при этом разговоре присутствовать, тем более что латынь стрелецкий голова еще с прошлой войны с литвинами немного знал, хотя и лексикон у него был бедноват. Я же от Михайло Дмитриевича знание языка особо не скрывал, но и в полной мере не показывал, так что говорили мы, мешая латынь, немецкий и русский. Кроме как во вновь поставленной бане говорить было негде, вести во внутренние помещения через крытые ходы и показывать ему хотя бы часть нашей системы обороны я желанием не горел. А ну как сбежит? После всего случившегося на караул у меня особой надежды нет, так что ну его от греха подальше.

   Поначалу разговор шел вокруг да около: мы с Ласкиревым прощупывали мурзу, а он нас. Расчет на то, что после сытного обеда клиент "поплывет" не оправдался, то ли татарин действительно оказался столь непрошибаемым, то ли последовательно потеряв сначала источники дохода и статус, а затем и свободу, теперь цеплялся за иллюзии, что все скоро перемениться и станет как раньше. По ходу разговора я все больше убеждался в последнем варианте, уж больно он высокомерно и нагло себя вел.

   Однако оказалось что кое какие основания для такого оптимизма у пленника имелись: как только Михайло Дмитриевич перевел мои слова, что де государь ныне послал в Казанский край большую рать и всем бунтовщикам скоро придет секир-башка, как мурза зашипел и брызжа слюной стал вещать, что самому бы государю на Москве до зимы остаться и видит Аллах, что скоро мы сами у него в яме сидеть будем. Лицо Ласкирева стало наливаться кровью, как я остановил его жестом и спокойно сказал, что ежели все эти надежды связаны с походом Юсуф-Бия^[33], то тщетно, о том уже ведомо, и далее Серпухова и Каширы ногайцам все одно не пройти, да и самому Юсуфу не более года жить осталось. А коли ему есть, о чем поведать государю окромя сего, так пусть не таит, а тот милостью своей не обидит, а то и на службу возьмет и поместье даст.

   Не давая сказать в ответ не слова, я кивнул стрелецкому голове на выход и мы покинули помещение, оставив пленника под присмотром охраны. Все что мне нужно было, я слышал и видел: лучик надежды, мелькнувший в глазах татарина, утвердил меня в своей догадке: есть басурманину, о чем с Иваном Васильевичем поговорить! Видать не последней сошкой был, да и сейчас не на последних ролях у повстанцев, подозреваю, что именно он и курировал в этом отряде диверсионные операции и держал связь с казанскими татарами, да ногайцами. Вот и ладно. Только сам я не поеду, и тут дел хватает, да и говорил с ним формально не я, а Ласкирев -- ему и карты в руки. Когда я сообщил это Михайло Дмитриевичу, он молча кивнул и крепко пожал мне руку.

   А ведь умен! Сразу понял, какую услугу я ему оказываю: куда как на меньшем люди карьеру делали. А тут и ратная доблесть налицо и пленник важный, и весть о набеге. Хотя, как я думаю, о набеге и в самом деле ведают. Исмаил наверняка уже упредил о планах своего братца^[34].

   ...

   На следующий день я проверил, как идут работы, да озадачил часть народа откровенно бившего баклуши изготовлением больших чанов для брожения. Ячменя у нас после посева еще осталось около двадцати четвертей, посему пустим их на солод, да столько же пшеницы и полсотни четвертей ржи. Благо, как иноземец, право на производство хмельного, я имел, да и в грамоте сие было прописано. Однако если оживившийся при упоминании и солода стрелецкий голова думает что его ораве что-то обломится, так я разочарую -- к тому времени как все перегоним, подготовим обожженные дубовые бочки и зальем настаиваться. Что старку, что ржаное или ячменное виски я наловчился делать еще во времена, когда генсеком стал мой коллега по конторе, и внезапно со спиртным стало туго^[35].