Безумное притяжение (СИ) - Караюз Алина - Страница 38

— Присаживайся, в ногах правды нет.

Мирослава не сразу сообразила, что обращаются именно к ней. Еще раз оглянулась на двери, куда ушел Северин, и покорно поплелась к предложенному стулу.

— Ну, что ж, — брюнетка подождала, пока гостья устроится, — будем знакомы. Я — Ольга. Жена того грозного типа, который уволок твоего парня в подсобку, — она улыбнулась одними уголками губ, но при этом в ее глазах заискрилось веселье. Открытое, без подвоха, располагающее к себе.

Мирослава почувствовала, как в ответ ее собственные губы расползаются в несмелой улыбке.

— Мирослава. И он мне не парень, — тихо произнесла она и скомкала край футболки.

— Неужели? — Ольга приподняла одну бровь.

Теперь, когда их разделял только столик, Мирослава чувствовала исходящий от нее сладковатый аромат, присущий только кормящим женщинам. И было еще кое-что. Какие-то странные нотки в этом аромате, от которых чесался нос и хотелось чихнуть. Не вытерпев, Мирослава прикрылась ладошками и громко чихнула.

— Извините, — пискнула, опуская ресницы.

И тут ее живот заурчал, заставляя щеки своей хозяйки покрыться стыдливым румянцем.

— Будь здорова. Кстати, ты, наверно, голодная? Марго, — Ольга обернулась к блондинке, — что у нас на обед?

— Солянка, картофель по-домашнему и вырезка, запеченная в фольге. И компот!

Последнее слово женщина за стойкой произнесла с особым ударением, пристально глядя на Ольгу.

— Ну, компот, так компот, — та подмигнула Мирославе. — Не смотри, что Маргоша такая грозная. На самом деле, она настоящая мать Тереза. Просто у нее мания заботиться обо всех, кто попадает в поле ее зрения. И иногда эта забота переходит все границы.

— Не пугай мне ребенка, — раздалось недовольное ворчание со стороны стойки. Марго раздраженно швырнула на столешницу полотенце и скрылась в кухне, откуда давно уже доносились аппетитные запахи.

Ольга нагнулась к Мирославе, оперлась локтями на стол и доверительно шепнула:

— Настоящий цербер! Не дает мне пить кофе. Представляешь?

— Почему?

— Потому что я кормящая мать! — и Ольга с самодовольной улыбкой откинулась на спинку стула. — Но кофе — это моя страсть. Если утром пару чашек не выпью, то все, целый день хожу, зомби изображаю. Вот Анджей потихоньку и таскает мне контрабанду в обход Маргоши, а та злится. Но не обращай внимания, так-то она добрейшей души человек.

Мирослава сдержанно улыбнулась. Она чувствовала, Ольга пытается расположить ее к себе, подружиться. Но какое-то новое чувство, пока еще неосознанное, заставляло девушку держаться на расстоянии от новой знакомой. Она все еще не могла избавиться от неприязненного ощущения, которое возникло, когда Северин коснулся руки брюнетки. И пусть та была женой другого, пусть кормила младенца, но это не помешало Мирославе приревновать.

Приревновать?!

Девушка закусила губу.

О, нет, она не может ревновать Северина. Кто он ей? Еще вчера она сама боялась подать ему руку, а сегодня уже считает его своим?

И не просто своим!

Маленькую омегу терзала самая настоящая ревность. Она была бессмысленной, беспричинной, и умом девушка это осознавала. Вот только сердце не желало подчиняться рассудку, оно словно жило своей жизнью. Стоило серебристому волку принюхаться к Ольге, как волчица внутри Мирославы ощетинилась, беспокойно завозилась, царапая стенки своей темницы. Ревность, доселе неведомая ей, огненным вихрем прошлась по венам, сметая страх и благоразумие. Ее обуяло желание обозначить свое присутствие, пометить территорию, которую она, втайне от себя самой, уже считала своей, хоть как-то обратить на себя внимание.

Но она ничего не сделала. Только стиснула зубы и спрятала руки за спину, в то время как ей безумно хотелось ухватить Северина за руку и прижаться к нему, давая понять, что заявляет права на него.

Вот и сейчас, сидя за одним столом с Ольгой, она не могла избавиться от этого чувства. А та смотрела на нее так, будто все понимала, и снисходительно улыбалась.

— Я недавно родила, — продолжала Ольга начатый разговор, — тройню.

— О… — глаза Мирославы округлились сами собой, — поздравляю…

Ей на мгновение стало стыдно за свое поведение. У этой женщины муж и трое детей. Разве она может быть объектом для ревности? Но волчица внутри продолжала недовольно рычать и царапаться. Она почувствовала мимолетный интерес серебристого волка — и этого было достаточно. Ее не интересовали аргументы и доводы разума, ей был важен сам факт.

Вернулась Марго, неся в руках уставленный тарелками широкий поднос. С видимым недовольством поставила его на стол, освободила от тарелок и чашек.

— Приятного аппетита, — проворчала, в ответ на тихое «спасибо», сказанное Мирославой. Потом неожиданно добавила, обращаясь к гостье: — Тебе я сейчас добавки принесу, а то совсем тощая. Что, твой альфа тебя не кормит? Только скажи, я ему устрою головомойку! Это ж надо, довел дивчину, что все ребра наружу!

Ольга поперхнулась, пытаясь сдержать смешок, закрыла ладонью рот и согнулась над тарелкой с солянкой. Только плечи затряслись от молчаливого смеха.

— Ничего смешного не вижу! — Марго бросила на нее гневный взгляд. — Забыла, как я тебя откармливала? С этими самцами и их любовью даже поесть некогда. Дай им волю, они бы вас вообще к койке привязали и держали там сутками!

Теперь пришла очередь подавиться Мирославе. Но не от смеха — от страха. Неосознанного, инстинктивного. Охватившего ее леденящей волной. Память услужливо подсунула картинку: вот она, обнаженная, распятая, привязанная к кровати за руки и ноги. А рядом мужчина. Нет, не мужчина, зверь, притворяющийся человеком. Он смотрит на нее жадным взглядом. Опускается на колени, утыкается носом ей в живот и шумно втягивает запах, а потом медленно ведет носом вверх по ее коже. Доходит до ложбинки между грудей и там опять замирает. Дышит будто бы через силу, с надрывом, словно ему не хватает воздуха, словно он не может надышаться.

Резкий звук выдернул из омута воспоминаний.

Мирослава растерянно посмотрела на пол. Ложка, которую она только что держала в руках, упала на голубые плитки.

— Извините, — девушка закусила губу, борясь с желанием разреветься. Только не здесь, не сейчас. Не на глазах у этих женщин, таких красивых и уверенных в себе!

Но остановить истерику было уже невозможно.

Мирослава вскочила, едва не перевернув стул, на котором сидела, и столик. Оттолкнула Марго, пытавшуюся ее удержать, и бросилась к выходу. Слезы душили, не давали дышать. Грудь сжали стальные тиски. Боль. Обида. Отчаяние. Все, о чем хотела забыть и не помнить. Все обрушилось на нее, ломая границы здравого смысла.