Дочь Льва - Чейз Лоретта - Страница 39

• Предыдущая
• 39/83
• Следующая

— Я ему скажу, что ты вчера устроила эту ужасную сцену для того, чтобы вызвать в нем ревность.

Обвинение было всего лишь подначкой несносного мальчишки, но Эсме покраснела. Она действительно хотела показать Вариану, что ее желает другой мужчина, красивый, как и он сам. И этот мужчина не думает, что она лунатичка, всезнайка или как там еще называл ее его светлость.

Исмал со всей любезностью оказывал ей услугу. Он казался таким искренне нежным, что она почти поверила, что он ее любит. Пока перед ней не встал образ отца: выстрел в спину, не давший похоронить его как героя, — и тело храбреца разбивается о скалы и уносится бурным потоком.

Персиваль с нескрываемым любопытством разглядывал ее:

— Ты покраснела. Боже мой! Так это правда? В этом все дело? Вот уж действительно, девушки — странные существа. Я не думал…

С треском распахнулась дверь, чуть не прибив стражника, который торопливо отскочил в сторону. Как только лорд Иденмонт вошел, охранник выскользнул за дверь.

Персиваль посмотрел на него, потом на Эсме и зевнул.

— Господи, уже совсем поздно, — сказал он и потер глаза. — Кузина Эсме, наша беседа была очень интересной. Время пролетело незаметно. — Он направился к лестнице, ведущей в спальню, забыв про удивленный.взгляд лорда Иденмонта.

— Персиваль!

— Сэр? — Мальчик обернулся и опять зевнул.

— Тебя нисколько не занимает, что происходило между мной и Али?

— Разумеется, у вас был интересный разговор, сэр, но я уверен, что на сегодняшний вечер с меня достаточно возбуждения.

Его светлость обратился к Эсме:

— Что ты с ним сделала? Какой безумной чепухой забила ему голову?

Персиваль встрепенулся:

— Она ничего не вбила мне в голову. Я едва слушал то, что говорила глупая девушка.

— Я глупая? — Эсме вскочила с софы. — Это ты говоришь одну только чушь. Троянцы, гробы повапленные…

— Что? — спросил Вариан.

— Повапленные гробницы! — выпалил Персиваль. — Но нет смысла ей о них говорить. Ей вообще ни о чем не стоит говорить. В ней столько же смысла, сколько в… рыбе!

— По крайней мере я не говорю с камнями!

— Я с ними не говорю!

— Дети! — воззвал лорд Иденмонт, но они его не слушали.

— Говоришь! Бормочешь под нос, но все равно это разговор! В этом есть смысл?

— Я не разговариваю, а ты ужасная… ужасная… ты девчонка, глупая девчонка! Я никогда… о, что пользы! — Персиваль покачал головой. — Пожалуйста, сэр, можно я пойду спать? У меня ужасно болит голова.

Лорд Иденмонт взмахом руки отпустил его. Персиваль, жестко выпрямившись, направился к выходу, задержался, чтобы показать Эсме язык, и затопал по лестнице.

Эсме стояла, глядя ему вслед, пока он не исчез из виду. Потом он долго топал над головой, и она смотрела на потолок. Наконец все стихло.

Сзади послышался тихий смешок.

Она обернулась и сердито посмотрела на лорда Иденмонта. Его лицо ничего не выражало, но уголок злого рта изогнулся. Эсме не желала видеть его рот. Она не хотела смотреть ни на какую его часть. Она-то думала, судьба смилуется и пощадит ее от необходимости снова его лицезреть. Но судьба не смилостивилась, а теперь еще, когда ужасный мальчишка уверен, что…

— Иди к черту! — закричала она. — Пусть полчища шакалов рвут твои кишки, пока еще бьется сердце! Чтобы ты свалился в черные воды и тысячи пиявок пировали на твоем теле! Да набросится на тебя хищная птица-мать и будет кормить вшей в твоих глазах, и в носу, и…

— А, албанская любовная песня. И ты сочинила ее для меня, романтическая натура. Очень хорошо. Я уступаю. — Он простер руки. — Иди ко мне. Можешь покрыть поцелуями мое восхитительное лицо.

К сожалению, это было как раз то, чего хотела Эсме. Она устала, была зла и напугана. Она могла бы спрятаться от враждебного мира в его руках, в этом добром мире — если бы его приглашение не было издевкой, пусть бы его жгучие поцелуи отгородили ее от всего мира. Она дала бы ему затянуть себя в горячую, темную страсть, которую он показал ей в Пошнии. Он красивый и сильный, его великолепное тело даст ей защиту… и облегчение.

Правда, не надолго, но у нее не было другого выхода. Ни другого мужчины. Кроме Исмала, которого она ненавидит всем сердцем, которого убьет, а потом умрет за то, что убила… Но что же это за месть? Его будут считать мучеником, невинной жертвой безумной женщины. Никто не поверит в то, что он в чем-то виноват.

Кроме Персиваля. Который заявил, что Исмал — предатель, а Ристо — его пособник, ездивший в Италию за оружием для своего хозяина. В Берате Персиваль утверждал, что узнал Ристо по голосу… Он сказал, что тот человек плохо говорил по-итальянски и еще хуже — по-английски. От этого воспоминания у Эсме голова закружилась, как веретено, и все сознание сосредоточилось на ниточке, за которую она потянула.

Ристо действительно говорит по-итальянски. И по-английски. Плохо, но понять можно. Откуда это мог знать Персиваль, если всю дорогу Ристо говорил только по-албански? Персиваль мог это узнать лишь одним способом — так, как он ей рассказал. Помоги ей Господи, как она могла быть так непростительно глупа?

Волна отвращения к себе вывела Эсме из транса, она поняла, что стоит и смотрит на Вариана, не видя. Сколько она простояла так, пока мозги вертелись, делая это открытие?

Он уже опустил руки и смотрел на нее, склонив голову набок, серые глаза казались ошеломленными… и печальными. Нет, это не печаль. Он ее ненавидит. Она и кузена заставила себя возненавидеть. Они протягивали ей спасательный круг, а она отшвырнула его. Они оставят ее здесь, чтобы убить и быть убитой, потому что она их к этому вынудила, потому что была так захвачена мыслью о мщении, что никого не слушала.

В горле горело, в груди жгло, дыхание вырывалось болезненными всхлипами. Нижняя губа задрожала. О нет. Она не заплачет. Она никогда не плакала, скорее пусть дикие кабаны разорвут ее на куски, чем она расплачется перед этим человеком. В глазах защипало. Эсме жестко растерла их рукой.

— Не смей! — свирепо прошептал Вариан. — Не смей плакать.

Эсме закусила губу.

— Проклятие. Ты доведешь меня до смерти, Эсме. — Он быстро подошел, взял ее за руки и прижал к груди ее голову.

— Извините, — пролепетала она.

— Извините? Господи!

Он провел рукой по ее волосам. Не слишком нежно, но он имел все основания разбить ее голову о стену, униженно подумала Эсме.

— Я знаю, поздно просить прощения. Я не боюсь. Я хотела сказать вам вслух. — Она сглотнула. Жжение в горле утихло. Она не поддастся. Она держит себя в руках. Она подняла голову.

Длинные ресницы прикрывали глаза Вариана, и невозможно было разобрать их выражение. Он чуть-чуть улыбнулся, но без тепла:

— И за что же ты извиняешься, чтобы я этому поверил?

— За все. С самого начала. За ужасные вещи, которые я говорила. И хуже того — делала.

— А, понятно, ты не могла сдержаться, да? Ты сумасшедшая — или попросту албанка. Если подумать, это одно и то же. Я не понимаю, как твой отец за двадцать лет не потерял рассудка. Я лишился его меньше чем за двадцать дней.

— Простите, — сказала она. — Я виновата. Я была сбита с толку. Я ничего не понимала… до последнего момента.

Вариан тяжело вздохнул и положил руки ей на плечи. Отступил, держа ее на расстоянии вытянутых рук, и всмотрелся в лицо:

— Эсме кающаяся. Возбуждает не меньше, чем вид Эсме в платье. Вместе — сокрушительное действие. Я, пожалуй, сяду.

Он выпустил ее, но не сел, а прислонился к двери. Он все еще смотрел на нее изучающим взглядом. Эсме начала осознавать, что на ней шелковое платье, которое не так давно заставило ее чувствовать себя нелепой. Сейчас оно казалось слишком женственным и открытым. Он смотрел на нее, как на диковинный экспонат в клетке. Ей хотелось спрятаться, но вместо этого ноги сами понесли ее к нему.

— Нет! — предупредил он. Эсме остановилась и покраснела.

— Не испытывайте на мне свои руки, мадам, — сказал он. — Облегчи свою совесть, если хочешь, но издали. Как и Персиваль, я сегодня достаточно возбужден, спасибо.

• Предыдущая
• 39/83
• Следующая